Голос в ночи (полный вариант) - Голубев Глеб Николаевич. Страница 20

Когда взгляд ее случайно остановился на горшке, все еще стоявшем посреди стола, она удивилась, нахмурилась, тут же вызвала Розали и сделала ей строгий выговор за непорядок.

Во вторник тетю поразила глухота. Она ничего не слышала, была ужасно напугана, металась по всему дому, плакала, умоляла доктора Ренара вылечить ее. На нее страшно было смотреть. Нам приходилось все ответы и слова утешения писать ей крупными буквами на больших листах бумаги.

Доктор Ренар вызвал из города знакомого врача. Тот немедленно приехал, и они в столовой, где было посветлее, начали осматривать тетю.

Похоже, консилиум грозил затянуться. Я решила воспользоваться удобным моментом и осмотреть спальню тети, как просил доктор Жакоб.

Надо непременно найти, где же прячется губительный голос. Я не могла больше выносить тревоги и мучения, которые он доставлял и тете и мне.

Лихорадочно перерыла всю постель, тщательно прощупала каждую подушку…

Ничего нет.

Осмотрела столик, стоявший возле кровати, лампу-ночник, каждый пузырек с лекарствами, потянулась к висевшей на стене картине: не прячется ли какой-нибудь репродуктор в ее золоченой раме?..

— Что ты здесь делаешь? — вдруг услышала я встревоженный голос тети.

Она стояла на пороге и смотрела на меня.

Залившись густой краской, я начала лепетать что-то невнятное: «Вот решила прибраться… стереть пыль».

Но ведь тетя оглохла! Она не слышала моих жалких оправданий.

— Что ты ищешь? Как ты смела обыскивать мою комнату? — бушевала тетя.

Я пыталась успокоить ее. Но она ничего не слышала, а по движениям губ еще не научилась угадывать, что говорят…

Ужасная сцена!

Я выскочила в коридор и, зажав ладонями уши, чтобы не слышать тех страшных, обидных слов, какие выкрикивала тетя мне вслед, опрометью бросилась в сад. Там я упала на скамью и разрыдалась.

Пришла я в себя, услышав неподалеку голоса приезжего врача и провожавшего его к машине доктора Ренара. Поспешно утерев слезы, я вышла к ним.

— Не могу сказать ничего определенного, — проговорил приезжий врач, прежде чем я задала ему вопрос — И, признаться, ничего не понимаю. Состояние органов слуха у вашей тети вполне нормальное для ее возраста. Ни малейших патологических изменений. Однако она не слышит даже сильных звуков. Первый случай в тридцатилетней практике… — Он развел руками. — Видимо, вы все-таки правы, дорогой Ренар: это какое-то осложнение на нервной почве…

— И оно должно в таком случае скоро пройти, — поспешно вставил доктор Ренар, явно чтобы успокоить меня.

— Да, поскольку органических изменений нет, — согласился консультант.

— Что у вас произошло? — спросил доктор Ренар, усаживаясь рядом со мной на скамью, когда гость уехал. — Опять повздорили?

— Да. Это становится невыносимым. Я с ума схожу, доктор. Дайте мне что-нибудь, ведь есть успокаивающие лекарства.

— Хорошо, я вам принесу. Да, — добавил он, сочувственно глядя на меня, — вы прямо извелись.

— А вы?

— Ну, я-то выполняю свой врачебный долг. Как говорится: «Исполнить свой долг иногда бывает мучительно, но еще мучительнее не исполнить его». Вот что: лекарства лекарствами, но вы попробуйте, дорогая, успокоить свои нервы по методу Куэ. Старый, проверенный метод.

— А в чем он заключается?

— Он очень несложен. По утрам при пробуждении и вечером, ложась спать, закрыв глаза и сосредоточившись, произносите вслух раз по двадцать подряд: «С каждым днем мне во всех отношениях становится все лучше и лучше. Это проходит, это проходит…»

— Как молитву? — с иронией спросила я.

— Вот именно, как молитву. Только этот метод лечебного самовнушения, разумеется, не имеет никакого отношения к религиозным домыслам. Он вполне научен и многим помог. Я, например, частенько им пользуюсь.

— И помогает? — недоверчиво спросила я.

— Да.

Я верила доктору Ренару и последовала его совету. Теперь каждое утро и вечером, лежа в постели, я исступленно твердила, закрыв глаза:

— Это проходит, это проходит… Мне с каждым днем во всех отношениях становится лучше и лучше. — И снова: — Это проходит, это проходит…

Но ЭТО не проходило.

Я боюсь сойти с ума

Через день глухота у тети прошла так же внезапно, как и началась. На радости она со всеми болтала без умолку и даже захотела послушать радио.

А у меня, как назло, разболелся зуб, было не до болтовни.

— Почему ты не съездишь в Сен-Морис к дантисту? — сказала сочувственно тетя. — Он мне тогда прекрасно запломбировал зуб, ни разу больше не беспокоил. Найти его легко: он живет возле самого моста. Запиши адрес: бульвар Картье, дом пять.

Я поблагодарила ее, записала адрес, но решила пока терпеть и никуда не ездить. Может, боль пройдет сама.

Покидать тетю хотя бы на несколько часов я боялась, и не напрасно…

У нее начались галлюцинации. То она не могла выйти из комнаты, потому что не видела двери, находившейся прямо перед ней. Ей казалось, будто она замурована в четырех стенах, не имеющих даже щели. И она начинала в ужасе буйствовать, впадала в истерику.

То вдруг со смехом объявляла за обедом, будто у меня на голове выросли забавные рога.

— Очень миленькие рога, как у серны. Они даже идут тебе, глупышка. Не снимай их…

Нервы мои не могли этого выдержать, да и зуб разбаливался все сильнее. Попросив доктора Ренара побыть с тетей, я села в машину и помчалась к дантисту.

Но никакого дантиста по тому адресу, что дала мне тетя, не нашла. Несколько минут я тупо смотрела на витрину какой-то захудалой лавчонки, сверяла номер дома, потом пыталась расспрашивать соседей, но они пожимали плечами:

— Дантист здесь никогда не жил…

Неужели это голос подшутил так глупо надо мной, опять внушив тете ложное воспоминание? Хотя я зря грешу на него, совсем расходились нервы. Она сама напутала, всегда плохо запоминала адреса.

Вконец обозленная, я поехала в центр городка и у первого попавшегося дантиста вырвала злополучный зуб. Нужно было, конечно, поставить пломбу, но сейчас некогда было с этим возиться.

Тетя не давала нам передохнуть.

Целый день ей казалось, будто у любимой рыжей кошки Марголетты хвост вдруг стал черным. Тетя переживала, сокрушалась, хотя кошка на самом деле ничуть не изменилась. Мы все, наученные горьким опытом, уже не пытались ее разубеждать.

А потом она несколько часов подряд ничего сама не говорила, а только повторяла, словно эхо, каждую услышанную фразу!

Потом доктор Жакоб мне объяснил, что это явление так и называется — «эхолалия» и его легко можно вызвать гипнотическим внушением. Но тогда мне было жутко слышать, как на простой вопрос: «Тетя, ты не видела наперстка?» — она вместо ответа тупо повторяла точно с той же интонацией: «Тетя, ты не видела наперстка?»

Бедная Лина с перепугу то пересаливала суп, то недосаливала, жаркое у нее подгорало. Она требовала, чтобы муж не отходил от нее ни на шаг, хотя Антонио, по-моему, был человеком суеверным, сам пугался тетиных выходок. А Розали решительно отказалась заходить к тете в спальню. Мне приходилось самой готовить тете постель, под ее прожигавшими мою спину косыми взглядами. Ведь она каждый раз подозревала, что я опять затеваю обыск…

«Наблюдайте внимательно за слугами…» — вспоминая слова Жакоба, я злилась еще больше. Все в доме так перепуганы и удручены, что лучшего доказательства их невиновности не найти.

Мы почти перестали разговаривать с тетей, потому что она относилась ко мне с каждым днем все недоверчивее и враждебнее. Никогда теперь не рассказывала, что вещает «небесный голос», хотя — это несомненно — именно он восстанавливал ее против меня. Доктору Ренару тетя доверяла по-прежнему и не таилась от него. Он записывал в дневник все, что она сообщала и делала, но мне не рассказывал, в чем же меня обвиняет голос.

— Так, ерунда всякая, — отмахнулся он в ответ на мои расспросы.