Ищите Солнце в глухую полночь - Бондаренко Борис Егорович. Страница 13

16

У этой истории нет начала. Когда Андрей, перебирая свои детские воспоминания, пытался определить, какое из них самое раннее, то никак не мог этого сделать. В памяти вставали два лица. Крупное худое лицо отца, усталое и мрачное. И лицо матери – обрюзгшее, с заплывшими глазами, обиженное и недовольное. Такими эти лица были в мирном состоянии. Но бывали и другими: искаженные яростью черты отца, его посветлевшие от безудержного гнева глаза и широко раскрытый рот, извергающий проклятья. И лицо матери – плачущее, жалкое и злобное. И те же потоки ругани, те же проклятия – однообразные, словно заученные наизусть и давно уже лишенные даже того убогого смысла, который бывает в ругательствах. Такими были эти лица, когда Андрею было пять лет, и такими же помнились они ему и в семь и в десять... Наверно, эти лица бывали и веселыми, и ласковыми, и дружелюбными, но Андрей совсем не помнил этого – так же как не помнил ничего, кроме скандалов.

Скандалы возникали по самым ничтожным поводам – пересоленный суп, грязная постель, неубранные комнаты, перерасходованный рубль... И все скандалы были пугающе однообразными, и Андрей уже заранее знал, чем все это кончится.

Он знал, что отец, охрипнув от ругани, пустит в ход кулаки, что-то с грохотом упадет – стул, кастрюля или цветок, – вдребезги разлетится тарелка или стакан, мать с воплем выскочит на улицу, побежит к соседям. Отец еще с полчаса будет сыпать проклятиями и потом куда-нибудь уйдет дня на два, на три.

Эти два-три дня мать – растрепанная, грязная – будет ходить по улице из дома в дом, не пропуская ни одного, и, изощряясь в ругани, будет рассказывать о скандале, будет показывать синяки, лгать и вспоминать все то плохое, что только можно вспомнить. И в эти дни дома будет особенно грязно и неуютно, они будут есть картошку и хлеб, а вместо чая пить холодную воду с сахаром.

Потом вернется отец – обязательно пьяный. Мать, заслышав его шаги, постарается уйти, а отец, еще немного побушевав, ляжет спать, а наутро в доме будет зловеще тихо и мрачно – отец несколько дней не проронит ни слова, и мать тоже будет молчать. И потом все повторяется – через неделю, через две, самое большое – через месяц.

Иногда отец и мать решали, что надо жить мирно и дружно, и действительно на несколько месяцев в доме становилось спокойно.

А потом опять все начиналось сначала.

Мать много раз уходила из дому и обычно уезжала в Давлеканово, к своим родственникам. Отец никогда не удерживал ее и не просил вернуться. В эти дни он не пил, никогда не жаловался и не ругался. Сам варил, стирал, мыл полы.

Через неделю или две мать возвращалась и потом по меньшей мере полгода рассказывала всей улице, что вернулась только ради детей и только ради них она живет с этим извергом.

Если отец уезжал (один раз он уехал на четыре месяца, другой раз – на полгода), мать оповещала всю улицу, что этот изверг оставил своих детей без куска хлеба, но что она сама как-нибудь прокормит их – лучше сидеть на сухой корке, чем терпеть такие мучения.

Только потом Андрей узнал, что отец заранее готовился к этим отъездам и, работая с утра цо вечера, копил деньги и оставлял матери. Первое время они жили на эти деньги, а когда деньги кончались, мать начинала продавать мебель и вещи. И уж когда нечего было продавать, возвращался отец – он как будто знал, что в доме уже все прожито...

Отец ничего не говорил, но Андрей уже тогда понимал, что он возвращается действительно только из-за него и Алексея.

И опять начинались скандалы...

Андрей жестоко страдал от них и мучительно переживал каждое столкновение, а потом целыми днями думал, пытаясь разобраться, кто же прав и кто виноват.

Сначала ему все казалось ясным – виноват отец. Андрей страдал, видя, как он бьет мать, и ненавидел его за необъяснимую жестокость, и не мог смотреть на жалкое лицо матери, залитое слезами. Сказывалось и то, что мать постоянно, изо дня в день, обвиняла и проклинала отца. А отец никогда ни в чем не оправдывался и никого не обвинял.

Потом все стало намного сложнее.

Андрей начинал понимать, что отец, в сущности, требует от матери очень немногого: чтобы в доме было чисто прибрано, чтобы вовремя был готов обед и чтобы его не обманывали и не трепали нервы по пустякам.

Она никогда и нигде не работала – и все-таки в доме всегда были грязь и запустение. Отец не раз предлагал ей пойти на работу, но она отказывалась, и он оставался на сверхурочные – его зарплаты не хватало, а он не хотел, чтобы они жили кое-как.

И еще отец не мог вынести, чтобы ему лгали. Андрей же видел, что мать лжет всегда, лжет по привычке, даже когда в этом нет необходимости. Она сама уже не замечала этого и, когда отец уличал ее, неумело оправдывалась, придумывая очередную ложь. Отец мгновенно вскипал, выходил из себя, и начинался очередной скандал.

И однажды – в то время Андрею было тринадцать лет – произошел случай, после которого он почти возненавидел мать и уже не жалел ее.

Андрей зачем-то забрался на чердак и не сразу заметил, что мать уже там. Он хотел окликнуть ее, но увидел, что она вытащила из-за чулка деньги, отодвинула доску и спрятала их туда. Андрей не поверил своим глазам и, когда мать ушла, отодвинул доску.

Под доской лежала пятидесятирублевая бумажка.

Только сегодня утром мать клялась, что за неделю она израсходовала все и у нее не осталось ни копейки.

Подавленный и испуганный Андрей поставил доску на место и тихонько спустился с чердака, решив ничего никому не говорить.

Но тайник нашел Алексей и торжественно показал отцу. Тот жестоко избил мать и исчез на неделю.

А вскоре Алексей заявил, что видел отца, идущего под руку с какой-то женщиной. Это было после того, как отец, вернувшись с родительского собрания, разругал его за двойки.

В то время Алексею исполнилось шестнадцать лет. Он был смазливым мальчишкой высокого роста, ленивым и бездарным. Он учился всего классом старше Андрея, так как дважды оставался на второй год. Кажется, Алексей одинаково не любил и отца и мать и за их скандалами наблюдал со спокойным интересом. Если ему что-нибудь нужно было от отца, то он становился на его сторону, а если от матери – поддерживал ее. От нее же, вероятно, он унаследовал склонность к безудержному вранью и врал настолько невозмутимо и хладнокровно, что отец только разводил руками.

Кое-как закончив семь классов, Алексей устроился на электроламповый завод. Оттуда он каждый день таскал детали, делал магнитофоны и карманные приемники и где-то сбывал их. Однажды его задержали в проходной и все отобрали. Алексея спасло только то, что ему еще не было восемнадцати, и его уволили «по собственному желанию».

Узнав о краже, отец пришел в чулан, где Алексей устроил себе мастерскую, молча вытолкнул его оттуда, разломал верстак, выбросил все детали в помойное ведро. Закрыв чулан на замок, он схватил Алексея за плечо и угрюмо сказал:

– Еще раз узнаю – убью. Понял?

– Понял, – ответил тот, опустив голову.

Отец повернулся и ушел в дом. Сын проводил его взглядом, и Андрей увидел, как в презрительно-злобной усмешке скривились его губы.

Отец устроил Алексея на другой завод, записал в вечернюю школу.

Дома Алексей теперь бывал редко, беспрекословно отдавал отцу всю зарплату, но Андрей знал, что деньги-то у него водятся, и немалые. Однажды, показав пачку двадцатипятирублевок, Алексей похвастал:

– Видал? То-то. Уметь надо.

– Украл, что ли? – сердито спросил Андрей.

– Я, брат, теперь не такой дурак. Знаешь, сколько существует способов добывать деньги? Тысяча! А воровство – тысяча первый и самый ненадежный. Уметь надо! – повторил он самодовольно. И пригрозил: – Только проговорись отцу!

– Иди ты знаешь куда?.. – с отвращением сказал Андрей.

– Что, не нравится?! – издевался Алексей. – Чистеньким и честненьким хочешь быть? Отец вон всю жизнь чистенько и честненько горб гнет, а все ни кола ни двора. Как нищим был, так и остался.