Ищите Солнце в глухую полночь - Бондаренко Борис Егорович. Страница 14
– Ну и сволочь же ты! – только и нашел что сказать Андрей.
В тот год, когда Андрей кончал школу, мать после очередного скандала ушла из дому и, как обычно, уехала в Давлеканово.
Отец к тому времени сильно постарел, часто болел, почти бросил пить и стал еще более молчаливым и угрюмым. На уход матери как будто не обратил внимания, ни разу не заговаривал о ней, как обычно, сам готовил и убирал в доме.
Мать вернулась недели через три. Отец, придя с работы, только спросил ее:
– Ну, вернулась?
– Не к тебе вернулась, к детям, – огрызнулась мать.
Отец усмехнулся и промолчал. Вечером, когда все собрались за столом, отец твердо сказал:
– Ну вот что, Катерина Алексеевна... Пожили вместе всласть – и будет. К детям, говоришь, вернулась? Они уже не дети. Андрей вон в Москву поедет, Алексею двадцать первый год пошел, тоже не дитя. Так что забирай свои манатки и иди, откуда пришла. Вот тебе, как говорится, бог, а вот порог, и чтобы я тебя больше здесь не видел. Поняла?
– Да что же это такое, мучитель ты мой?! – заголосила мать, сразу расплывшись в слезах. – Изверг, душегуб несчастный! Погибели на тебя нет, от родных детей гонишь!
– Хватит! – крикнул отец, стукнув кулаком по столу. – Наслушался тебя за двадцать лет, до самой смерти будет что вспоминать! Алексей, хочешь, чтобы она осталась?
– Нет, – с усмешкой ответил Алексей.
– А ты, Андрей?
– Смотри сам, – угрюмо ответил Андрей. – Мне здесь не жить.
– Слыхала?!
Мать вопила в голос, а отец встал из-за стола и начал выбрасывать из комода ее вещи.
Мать ушла, и до своего отъезда в Москву Андрей ничего не слышал о ней.
Вернувшись через полгода в Уфу, он узнал, что мать обосновалась в Давлеканове и даже купила себе дом. На расспросы любопытных соседей, откуда взяла столько денег, проговорилась, что «накопила» двадцать пять тысяч.
– Я же знала, что этот изверг выгонит меня, – оправдывалась она. – Только ради детей всю жизнь под топорами да под ножами жила, а как не нужна стала – все отказались. Ничего, я найду управу. Судиться буду, полдома мне по закону положено...
Но судиться она не стала, только забрала сарай, продала его и оставила бумагу, заверенную нотариусом. В этой бумаге было сказано, что она забирает «сарай – старый, трухлявый, одни гнилушки, перину, пять штук курей, чайник, утюг, а ему, извергу и мучителю, оставляет дом пятистенный с чуланом и сенями, баню, сад, 9 яблонь, 30 кустов малины, 5 кустов вишен, свинью („супоросую“ – приписала она уже потом), а также двух сыновей – Алексей, 36-го года рождения, и Андрея, 39-го года рождения. Кроме того, оставляет 4 подушки, 6 наволочек, одеяло ватное и одеяло тканевое...».
Дальше следовало перечисление по пунктам.
В конце заявлялось, что никаких претензий к дому и имуществу она не имеет – «пусть изверг-мучитель живет, наслаждается с чужим добром, а я лучше одна на сухой корке проживу, чем вместе с ним под ножами да под топорами жить...».
Алексей потом долго издевался над этой бумажкой и говорил похохатывая:
– Тут, брат, всего тридцать шесть пунктов... Мы идем под номером восьмым, оба враз, а под номером седьмым стоит свинья супоросая. Чуешь, какое соседство?
(Потом, перед тем как уйти из дому, Алексей взял эту бумагу с собой.
– Хоть адвокат и говорит, что юридической силы она не имеет, – толковал он матери перед судом, – но все-таки это бумажка, да еще с печатью.
И на суде он спокойно объявил, что мать никогда не отказывалась от своих прав на дом и если раньше не подавала в суд, то только потому, что отец грозился убить ее.)
Отец уже тогда был сильно болен – врачи признали язву желудка и настаивали на операции. Отец отказался от операции, но работу каменщика ему пришлось бросить, и он устроился сторожем на стройке.
В тот же год, весной, Алексей женился. Отец не захотел отставать от родителей невесты и решил сыграть настоящую свадьбу. В ход пошли все его сбережения и зарплата Андрея, но денег все-таки не хватало, и отец занял полторы тысячи у знакомых и родственников.
Всего на свадьбе собралось человек двадцать пять. Гуляли три дня – сначала у себя, потом в доме невесты. Поселились они вместе – отец отвел Алексею две лучшие комнаты, и неделю в доме царили покой и всеобщее довольствие.
Потом отец сказал, что должен полторы тысячи и этот долг надо вернуть.
Алексей немного помолчал и спокойно ответил, что денег у него нет и платить он не будет. И вообще, добавил он, я об этом долге ничего не знаю и не просил устраивать свадьбу.
Выслушав его, отец посерел, поднялся со стула и страшным низким голосом сказал:
– Вон из моего дома!
И вдруг повалился, вцепившись руками в скатерть и стащив ее вместе с посудой на пол.
Андрей увез отца в больницу. Врачи опять предложили операцию. Отец сразу согласился и после операции почувствовал себя лучше. Только потом Андрей узнал, что отцу вскрыли полость и тут же зашили – было уже поздно: рак. Но тогда Андрею ничего не сказали.
Алексей перебрался в дом жены.
Отцу запретили работать, и он не стал больше ничего просить у Алексея, а подал на него в суд – на алименты.
Андрей на суде не был. В тот день, возвращаясь с работы, еще издали он увидел отца на лавочке перед домом, с низко опущенной седой головой. Заметив Андрея, отец улыбнулся дрожащими губами, потом вдруг затрясся от судорожных рыданий:
– Сынок, да что же это такое?..
Глядя на него, Андрей сам едва не заплакал. Только потом он узнал, что было на суде: Алексей лгал и клеветал на отца, а под конец заявил, что отец вполне здоров и еще сам может работать.
Отца отправили на дополнительную комиссию, после которой его перевели из второй группы в первую. А через несколько дней снова увезли в больницу.
Тогда-то и сказали Андрею, что у отца рак и его положение безнадежно.
Из деревни к отцу приехала сестра, Андрей уехал в Москву и потом долго не мог простить себе этого...
То, что в действительности произошло потом, Андрей узнал лишь через год. Отец оставил завещание, по которому дом и все имущество переходило к нему, Андрею.
Как только старший брат узнал об этом, он отправился к матери в Давлеканово. Уговорить ее подать на отца в суд было нетрудно – мать давно прожила накопленные деньги.
Через два месяца был суд.
Истица явилась в рваном осеннем пальто, огромных валенках с галошами и грязном пуховом платке. Свидетель был один – Шелестин Алексей Георгиевич, законный сын истицы и ответчика, высокий молодой человек в скромном костюме и старых ботинках со стоптанными каблуками.
Свидетель бережно поддерживал истицу под руку и иногда наклонялся к уху и что-то шептал. Изредка свидетель беспокойно оглядывался и кого-то искал глазами – его смущало то, что ответчик на суд не явился.
Слушание дела началось с короткой справки, прочитанной секретарем суда. Из этой справки следовало, что ответчик на суд явиться не может, так как неделю назад скончался.
Сообщение вызвало некоторое замешательство. Истица была явно растерянна, свидетель никак не мог справиться со своим беспокойством и нервно теребил пуговицу, совещаясь с адвокатом.
На вопрос судьи, не желают ли отложить слушание дела, адвокат, посовещавшись с истицей и свидетелем, заявил: данное обстоятельство не может служить препятствием для слушания дела.
Свидетеля попросили удалиться из зала суда и через полчаса – после оглашения документов, выступления истицы и короткой речи адвоката – его вновь вызвали.
Свидетель был предупрежден, что за дачу ложных показаний он будет привлечен к уголовной ответственности по статье Уголовного кодекса, предусматривающей лишение свободы до двух лет.
Свидетель пожал плечами, расписался в указанном ему месте и стал давать показания.
Он начал с того, что его сыновний долг и жажда справедливости вынуждают его высказать немало горьких слов в адрес ответчика.
– Об умерших не принято говорить плохо, но ведь мы должны думать и о живых, – значительно сказал он. – Мы должны наконец-то восстановить истину и добиться справедливости...