Муха с капризами (с илл.) - Грабовский Ян. Страница 20
Наконец Крисенька вытащила свою любимую куклу Розочку. Что-то ей не понравилось в куклиной юбке. Начались примерки, кройка, шитье. Ножницы щёлкали, да и языку доставалось. Потому что Крися, когда что-нибудь делала, мучила свой язычок, будто именно на него взъелась. Прикусывала его то с одной стороны, то с другой. И, если только язык шёл в ход, можно было не сомневаться, что Крися чем-то серьёзно занялась.
— Ты слышишь?
— Что?
— Послушай-ка!
Крися оставила свои лоскутки. Мы навострили уши. За окном слышался явственный писк.
— Ребёнок плачет, — говорит Крися.
— Тогда, наверно, очень маленький.
— Наверно, ребёнок, — повторяет Крися. — Темно на дворе, он заблудился и не может попасть домой. А там мама волнуется!
— Так зачем же она отпустила такого малыша?
— Потому что не могла с ним пойти. Может, у неё ещё дети есть, больные? О боже, как плачет! Пойдём! Надо ему помочь. Возьмём его, погреем, узнаем, где живёт...
Крися уже готова была выйти.
— Давай откроем окошко, — говорю ей. — Плачет-то за окном. Посмотрим, кто там такой.
— Нет, нет! Чего там смотреть! Надо принести малыша в комнату, — упрямо твердила Крися.
Она уже направилась к выходу.
— Погоди-ка, — говорю я ей, открывая окно. — Может, этот ребёнок к нам сам придёт.
Мы услышали жалобный писк, хныканье, плач. Но того, кто плакал, не было видно. Крися высунулась в окошко. Я посветил лампой.
— Вот он! Вот он! Господи, какой мокрый!
На подоконнике сидел котёнок. Он весь пропитался водой и, видимо, озяб. С него так и лило, когда мы внесли его в комнату.
Вид у него был очень несчастный. Бедняжка плакал, широко открывая розовый ротик.
— Тётя Катерина, тётя Катерина! У вас есть огонь в кухне? Дорогая тётя, разведите огонь! — кричала Крися.
Она потащила котёнка в кухню. Там, вдвоём с Катериной, они принялись вытирать его, сушить, кормить, поить.
Вы видели когда-нибудь мокрую кошку? Ох, и безобразно она выглядит! Она перестаёт быть кошкой. Становится какой-то облизанной кишкой на четырёх ногах. Ничего пушистого! Мерзость!
И наш гость в первую минуту показался мне очень некрасивым. Поэтому я решил познакомиться с ним лишь после того, как его туалет будет окончен.
Я зашёл в кухню. На тёплой плите лежал тряпичный свёрточек.
— Спит, — шепнула мне Крися. — Не буди его, дядя!
— Погоди, дай котёнку выспаться, — буркнула и Катерина, когда я потянулся к свёртку. — Насмотришься досыта, когда бедняжка отдохнёт!
«Ого, — думаю, — Крисенька завербовала Катерину на сторону кота!»
Учтите: наша Катерина всегда заявляла, что все кошки фальшивые твари, рассказывала, будто знала семью, где кошка задушила ребёнка, твердила, что при одном виде кошки ей делается дурно.
— А как же нам быть с собаками? — спрашиваю.
— Пусть хоть одна попробует его тронуть, я ей покажу! — говорит Катерина. — Ты тут зачем? Кто тебя звал? — крикнула она на Тупи, который, привлечённый голосами в кухне, зашёл поглядеть, что тут происходит, в надежде — не дадут ли случайно лишний раз вылизать миски.
Тупи исчез молниеносно. Тем более, что Катерина схватила выбивалку. Выбивалки этой все собаки боялись как огня. Неизвестно почему. Никогда ни одну из них никто не тронул выбивалкой.
— Тётя, вы разбудили котёночка! — с укоризной воскликнула Крися, видя, что свёрток пошевелился.
Она подбежала к плите. Склонилась над тряпками и Катерина. Обе пробовали убаюкать котёнка. Но ничего у них не вышло.
Из свёртка высунулась белая мордочка. Огляделась, с аппетитом зевнула. Потом вылез весь котёнок. Посмотрел направо, посмотрел налево, посмотрел на нас.
— Смеётся! Смеётся! — крикнула Крися и хотела схватить котенка на руки.
— Вот ещё — кошка смеётся! — оборвала её Катерина. — Не тронь его, Крися. Поглядим, что он сделает!
Малыш отряхнулся.
— Дядя, да ты погляди, какой хорошенький! Правда ведь прелесть? — восхищалась Крися.
— Посмотрите, — говорю, — какое у него забавное пятно на спинке. Как будто у него там карта нарисована. Карта Европы.
— Да, да! Европа! — радовалась Крися. — Пусть так и называется — Европа. Дядя, пусть называется Европой! Не так, как все!
— Ладно, Европа так Европа, — согласился я.
Катерина возмущённо загромыхала кастрюлей:
— Слыханное ли дело, чтобы кто так называл кошку?! Да как можно так издеваться над божьей тварью? Всё у нас не так, как у людей! Одна собака — Тупи, другая — Чапа, как на смех!
— Да тётя же… — начала Крися.
— И слышать не хочу таких глупостей! Брысь ты! — крикнула она на котёнка, который покатил по плите пробку.
— Катеринушка, — говорю, — Европа — это часть света, в которой мы живём.
— Я не в Европе живу, а в Раве!
— И ещё Европой звали красивую женщину, такую красивую, что, когда ей однажды захотелось покататься, греческий бог Зевс превратился в быка и сам катал её на своей спине, понимаешь?
— Знать ничего не хочу про каких-то греческих чучел! Ладно, для вас Европа, а для меня Милок. Милок, и всё. На, Милок, попей молочка!
Так и стал наш пятнистый котёнок носить двойное имя: для нас с Крисей был Европой, для Катерины — Милком. Получалось, как будто у него есть имя и фамилия. Дальнейший ход событий показал, что его надо было звать Европа Милок, а не Милок Европа. Почему? Скоро сами узнаете.
Вы, конечно, знакомы с маленькими котятами и знаете, какие это весёлые создания.
— А наша Европа — самый весёлый котёночек на свете, — твердила с глубоким убеждением Крися.
— Да, такого озорника, как наш Милок, я ещё не видывала! — вторила ей Катерина.
Целых три дня шёл дождь. Что в это время у нас творилось, трудно себе представить. Котёнок наполнял собой весь дом. Только что прыгал по бумагам, а вот он уже на шкафу. Гоп! — и он на занавеске. С занавески — на буфет. Гуляет по стаканам, по бокалам. Как-то он прыгнул на горящую керосиновую лампу. Обжёг себе лапки. Но и не подумал плакать, жаловаться. Взъерошил шёрстку, посмотрел на лампу сердито и фыркнул: «Пфф! Пфф!» — да так сильно, что ламповое стекло, не выдержав кошачьего презрения, лопнуло и разлетелось вдребезги.
Котёнок ездил в корзинке для бумаг, катал катушки по всем комнатам, разматывал все клубки. Катерина однажды целый день искала моток, который он затащил под кушетку в гостиной.
— Милок, смотри у меня! — грозила она ему.
Но что можно было поделать с котёночком, который в ответ на все упрёки лишь озорно косился на вас и смеялся во весь рот! Потом он потягивался, выгибал дугой спинку, хвост ставил трубой и с места прыгал вам на плечо. Потрётся, ласково мурлыкая, о вашу щеку, раз, два — и его уже нет и в помине! Вот он, как бомба, упал среди кастрюль, в следующий миг сидит уже на печке, а спустя ещё мгновение гоняет катушку под шкафом.
Не подумайте, однако, что котёнок только забавлялся. Нет, он исследовал, изучал окружающий мир. И особенно занимали его три вещи.
Прежде всего — маятник стенных часов.
Котёнок заметил его, когда сидел на шкафу. Притаившись, долго наблюдал за ним.
«Блестит и танцует! Интересная штука. Впервые вижу!»
Он осторожненько подкрался к часам. Часы были старые, с гирями. Котёнок попробовал лапкой схватить маятник, но не мог дотянуться. Высунулся подальше и снова замахал лапкой.
— Киска, а ну-ка, брысь со шкафа! — говорю котёнку.
Мне эти махинации не очень понравились, тем более, что происходило это уже после случая с лампой.
Киска посмотрела на меня с презрением:
«Будет мне ещё тут мешать, когда у меня такое интересное дело!»
Осмотрела часы с одной стороны, осмотрела с другой. Ещё раз попробовала достать лапкой.
«Нет, так ничего не выйдет. Дай попробуем с полу!» Одним прыжком она очутилась на полу. Подобралась вплотную к стене и смотрит вверх: «Прыгнуть с земли, что ли?» И как даст свечку! Едва не сорвала часы.
— А ну-ка, пойди сюда, дружочек, — говорю котёнку. — Поломаешь мне часы. Знаем мы вашего брата!