Месть Ориона - Бова Бен. Страница 73
– А как… твой отец? – спросил я.
Юношеское лицо царевича затуманилось.
– Отцу уже никогда не станет лучше. Некопта сделал все, чтобы болезнь его стала неизлечимой. Я могу лишь заботиться о нем и позволять народу верить, что он по-прежнему правит страной.
Арамсет полностью контролировал ситуацию, больше мне здесь делать было нечего. Через три дня я попробую отыскать Аню, куда бы ни завели меня мои попытки. И все же сначала нужно проститься с Еленой.
Явился слуга, припал к стопам царевича, распростершись на полированном полу и почти уткнувшись в него носом:
– Государь, великий жрец Пта мертв, он пал от своей собственной руки.
Арамсет вскочил на ноги и опрокинул за собой кресло:
– Убить самого себя? Ах, трус!
– Кто скажет царю? – спросил слуга.
– Никто, – отрезал Арамсет. – Сначала я должен осмотреть место самоубийства. – И он направился к двери.
Я последовал за ним, прихватив с собой охранников-хеттов. Одного из них я отослал к Лукке, чтобы тот привел остальных.
Мы пересекли залитый звездным светом дворик и вошли в просторный храм Пта. Затем поднялись по лестнице вдоль коридора, к той же самой комнате, где Некопта впервые принимал меня. Он лежал на спине огромной горой жирной плоти, глубокий кровавый разрез пересекал складки жира на его горле. В мерцавшем свете настольной лампы мы увидели его раскрашенное лицо с пустыми глазами, уставившимися в темные деревянные балки потолка. Золотой медальон свесился на плечо жреца, и кровь уже запеклась на нем. В свете лампы поблескивали кольца на его жирных пальцах.
Я поглядел на кольца.
– Это не Некопта, – произнес я.
– Что?
– Погляди. – Я указал. – На трех пальцах нет колец. А пальцы Некопта настолько распухли, что никто не смог бы снять кольца, не отрезав фаланги.
– Клянусь богами, – прошептал Арамсет. – Это его брат, но подстроено так, чтобы мы подумали иначе.
– Некопта убил его, а сам теперь свободно передвигается но дворцу.
– Отец мой!
Царевич метнулся к двери. Стражи-хетты бросили на меня смятенный взгляд, но я приказал им следовать за Арамсетом. Он прав, его первая обязанность – защитить отца. Некопта, выдавая себя за своего брата-близнеца, мог пойти в любое место. Впрочем, едва ли он намеревался причинить царю вред, но все же Арамсет должен был отправиться к отцу.
Я согнулся над мертвым телом бедного Гетепамона и через несколько мгновений вдруг понял, куда Некопта нанесет свой следующий удар. Я вскочил на ноги и бросился в покои Елены.
45
Я разгадал жестокий замысел великого жреца. Он стремился разрушить союз между ахейцами и египтянами, показать, что царевич Арамсет привел варваров в столицу и из-за своей глупости вовлек город в беду.
„Кто знает, – думал я, спеша в покои Елены, – быть может, он сумеет заставить Менелая убить царевича?“
А захватив Елену, он получит власть над Менелаем – это ясно. Но даже если жрец и не стремится избавиться от царевича, он может просто разъярить Менелая, и тот наделает дел во дворце. Тогда пропадет новообретенное влияние Арамсета на отца, а Некопта возвратится к власти и скажет: ну я же вам говорил.
Миновав ошеломленную стражу, я бросился вперед, так как отлично помнил расположение комнат дворца; возле двери Елены охраны не оказалось, она была слегка приотворена. Я распахнул ее.
На полу лежал Неферту, из спины его торчала усеянная драгоценностями рукоять кинжала. Я бросился к нему, еще живому, но жить ему оставалось недолго.
– Я думал… Верховный жрец Амона…
Глаза Неферту остекленели. Ярко-красная кровь текла изо рта.
– Елена? – спросил я. – Куда он увел Елену?
– В нижний мир, на встречу с Осирисом… – Неферту едва шептал. Я знал, как больно ему. Он старался вдохнуть, но легкие были полны крови, и дыхание не приносило ничего, кроме мук.
У меня не было времени проявлять мягкость. Он умирал на моих руках.
– Куда Некопта взял Елену?
– Осирис… Осирис…
Я встряхнул умирающего старика.
– Взгляни на меня! – крикнул я. – Перед тобой Осирис.
Глаза его расширились. Он потянулся к моему лицу слабеющей рукой:
– Господин мой Осирис…
– Куда лживый Некопта повел чужеземную царицу? – потребовал я ответа.
– В твой храм… В Абту.
Больше мне ничего и не нужно было знать. Я опустил седую голову Неферту на раскрашенные плитки пола.
– Ты хорошо поступил, смертный, теперь покойся с миром.
Он улыбнулся, вздохнул и навеки прекратил дышать. Итак, мой путь лежал в храм Осириса, в Абту.
Я отправился к царевичу Арамсету и рассказал ему, что случилось.
– Я не могу сейчас оставить дворец, Орион, – ответил он. – Повсюду могут оказаться лазутчики и убийцы, подосланные Некопта. Я должен оставаться здесь, возле отца.
Я согласился:
– Только скажи мне, где находится Абту, и предоставь средство туда добраться.
Абту оказался в двух днях езды на колеснице к северу от столицы.
– Я могу приказать, чтобы твоих лошадей меняли через каждые десять миль, – сказал царевич и предложил мне взять с собой Лукку и его воинов.
– Нет, теперь они охраняют только тебя. Не лишай их этого. А мне хватит колесничего и подсменных лошадей.
– Некопта будет в Абте не один, – предостерег меня Арамсет.
– Да, – согласился я. – Там буду и я.
И прежде чем встало солнце, я поднялся в военную колесницу, легкую и прочную, и встал возле загорелого египтянина. Тот щелкнул кнутом и погнал четырех могучих коней по царской дороге на север. При мне не было ничего, кроме железного меча, принадлежавшего Лукке; его на прощание подарил мне сам начальник хеттов. Да еще верный спутник – кинжал, который даже оставил след на моем правом бедре.
Мы отчаянно мчались по дороге, вздымая клубы пыли. Кони грохотали по утоптанной земле, колесничий ворчал и пыхтел, едва сдерживая четверку.
Мы останавливались на станциях царской почты только для того, чтобы поменять лошадей, чуть перекусить и хлебнуть освежающего вина. К утру следующего дня колесничий выдохся. Он едва сумел сойти с колесницы, когда мы остановились на половине пути. Я оставил его на станции, он все время умолял, чтобы я взял его с собой, говорил, что царевич запорет его до смерти, если узнает, что он бросил меня. Но я давно приглядывался к нему и теперь знал, как править лошадьми. Теперь я взял поводья в собственные руки. Однако усталость успела подкосить и мое тело.
Впрочем, я постоянно глушил ее предупреждающие сигналы, добавляя кислорода в собственную кровь, и гнал не останавливаясь четверку свежих коней.
Река осталась слева, я миновал множество лодок, спускавшихся вниз по течению Нила. Однако в интересах дела требовалось не медлить, и я прищелкнул кнутом, чтобы кони крепче налегли на упряжь. На повороте я оглянулся назад. Тоненький след пыли вился на дороге вдали у самого горизонта. Кто-то торопился за мной следом? Неужели царевич послал войско, чтобы помочь мне? Или это Менелай мчится, чтобы спасти жену? Тогда он поможет. А потом я вдруг подумал: что, если это кто-нибудь из прихвостней Некопта мчится ему на помощь?
Уже садилось солнце, когда я вихрем промчался через деревушку, застроенную невысокими домами, распугав редких прохожих и детей, оказавшихся на главной дороге. Последняя миля пути пролегла среди изысканных садов, где рядами высились деревья и темнели восхитительные пруды. Храм Осириса вырастал впереди над отлогим откосом, опускавшимся к реке. У причала качалась на волнах единственная лодка.
С полдюжины стражей в бронзовых панцирях стояли у главных ворот храма, когда я остановил лошадей и спрыгнул с колесницы.
– Кто ты и что тебе здесь надо? – потребовал ответа предводитель.
Я приготовился к драке, но легче и проще было бы избежать ее.
– На колени, смертные! – рявкнул я громовым голосом. – Я Осирис, и это мой храм.
Они посмотрели на меня и расхохотались. Я понял, что с ног до головы покрыт дорожной пылью и едва ли похож на светлого бога.