Орион и завоеватель - Бова Бен. Страница 27

– Наше войско – все сильные мужи, жители нашего царства. Чем отличается это от вашей демократии?

– Ваше войско всегда изберет сына старого царя, и ты прекрасно знаешь это!

– Войско изберет сына старого царя, только если сочтет его достойным. Воины не любят повиноваться дуракам. А вот у вас при хваленой демократии, судя по тому, что я видел, захватить власть может любой лжец, если много наобещает и сумеет облечь свои мысли в изысканные фразы, способные расшевелить толпу.

Демосфен глубоко, с дрожью, вздохнул. Потом зажмурил глаза и негромким голосом проговорил:

– Ты олицетворяешь силу меча и привилегии рода. Я же – волю народа. Завтра мы увидим, кто из нас сильнее.

– Если ты доживешь до завтрашнего дня, – проговорил Александр.

Глаза афинянина округлились.

– Ч-ч-чего еще о-о-ожидать от с-сына Филиппа? Итак, ты способен убить безоружного ч-ч-человека?

– Человека? Нет. Я просто отрублю голову ядовитой змее.

– Мы явились сюда не для этого, – напомнил я царевичу. – Сделав из Демосфена мученика, ты лишь озлобишь афинян.

Александр посмотрел на меня, а затем повернулся к Демосфену.

– Где будут находиться афиняне завтра? – спросил он.

– С краю на левом фланге, – ответил индус прежде, чем Демосфен успел открыть рот. – Фиванцы образуют сильное правое крыло.

Александр, моргая, смотрел на него.

– Я расскажу вам все, что вы хотите узнать, только не убивайте этого человека.

– Почему?

Индус отвечал с печальной улыбкой:

– Убийство запрещено моей верой. Человек не должен убивать другого или допускать убийство, если имеет возможность его предотвратить.

– Что это еще за вера? – удивился Александр.

– Путь Будды.

Я спросил:

– Итак, тебе известен план завтрашней битвы?

– О да!

– Можно ли ему верить? – спросил царевич.

– Я здесь представляю Царя Царей, – отвечал индус непринужденно. – Мой господин Дарий и его советники захотят узнать все подробности завтрашнего сражения. Я обязан рассказать все как было.

– Но сначала ты расскажешь планы ваших полководцев Филиппу и его военачальникам, – сказал Александр.

– Так я и сделаю, если вы пощадите этого человека.

Я спросил его, не скрывая удивления:

– Итак, чтобы пощадили одного человека, ты готов выдать на смерть целые тысячи?

– Их ждет смерть в завтрашней битве вне зависимости от того, что я сделаю сегодня. Я не в силах предотвратить кровопролитие, но могу спасти жизнь этого человека и обязан это сделать. Таков путь.

Я обернулся к Демосфену:

– Можно ли рассчитывать, что ты будешь молчать, пока мы отведем перса в наш лагерь?

Афинянин посмотрел на Александра, все еще державшего в руках меч, и кивнул.

– Похоже, ты веришь этому демагогу, Орион? – проговорил царевич. – А я – нет.

Бросив меч в ножны, Александр направился в угол палатки – к стойке для панциря, сорвал ремешки с кирасы и поножей и связал ими руки и ноги Демосфена. Потом затолкал кляп в рот оратора и закрепил его полоской ткани.

– Ну вот, теперь ему можно доверять, – пробормотал царевич. – Правда, ненадолго.

Остановившись возле синего щита с надписью по ободу, Александр посмотрел на беспомощного Демосфена, распростертого на голой земле.

– "С удачей", – прочитал он вслух. – Что ж, поищу тебя завтра на поле боя.

Забрав индуса, мы направились к своим.

Имя индуса было Свертакету.

– Зовите меня просто Кету, – негромко сказал он, остановившись в предрассветных сумерках по дороге в лагерь македонцев. – Слова моей родной речи трудны для вашего языка.

И пока мы шли, Александр все время расспрашивал Кету о его родных краях.

– Скажи мне, какие земли лежат за Персидским царством? – интересовался молодой царевич, торопливо шагая по травянистому пологому склону, на котором завтра должна состояться битва.

– Они велики и носят разные имена, – с пылом проговорил Кету. – Индра, Хинд, Куш… [5] Много названий, много и государств. Наша земля очень большая, она очень далеко. В наших великих городах стоят огромные дворцы и храмы из чистого золота. Дальше лежат другие земли. А еще дальше Китай, империя еще более огромная, она лежит далеко на востоке… у самого Великого восточного океана.

– Выходит, мир много больше, чем я полагал. Об этом следует сказать Аристотелю.

Мне хотелось бы понять, что творилось в голове царевича. Александр видел в себе покорителя мира. Неужели будущего государя остудила весть о его истинной величине? Или же царевича взволновала мысль о новых землях, которые он, быть может, увидит, о новых империях, которые ему придется покорить? Впрочем, он был скорее обрадован, чем разочарован.

Мы шли так, чтобы охрана нашего стана сразу же увидела нас, и, услышав оклик, Александр мгновенно стянул темную шапку и выкрикнул свое имя. Мы торопливо прошли через лагерь – небо уже приобрело молочный оттенок, обещая близкий рассвет, – и отправились прямо в шатер Филиппа. Верный своему слову Кету рассказал Филиппу и его полководцам все, что знал о военных планах противника.

– Но кто может подтвердить, что этот человек говорит правду? – бурчал Парменион. – И потом, разве не смогут Демосфен и афинские полководцы изменить свои планы?

Филипп сухо ответил:

– Неужели ты думаешь, что у них хватит времени перестроить фиванцев и изменить общий план битвы? По утверждениям моих лазутчиков, чтобы выработать приемлемый для всех план, они всякий раз тратят не меньше недели.

Почесав бороду, Парменион согласился.

– Что ж, возможно, им потребуется целая неделя споров, чтобы внести необходимые изменения.

Филипп кивнул и отослал Кету, жестом велев нам сопровождать его. Взгляд здорового глаза царя красноречиво говорил, что в душе его боролись гнев и восхищение сыном. Мне же предназначался чистый гнев, хотя Филипп прекрасно понимал, что ни мне, ни кому-то другому не удалось бы удержать Александра от этой выходки. Царь не мог винить меня в том, что я не предотвратил рискованное предприятие. Или я ошибался?

Александр остался в шатре с Парменионом и прочими полководцами обдумывать сведения, которые предоставил им Кету, вносить изменения в свои планы на грядущую битву.

Мы с Кету уже вышли под светлевшее небо, но я слышал, как Парменион в шатре по-прежнему тупо настаивал:

– А откуда нам знать, говорит ли он правду? Что, если ему специально велели дать нам ложные сведения?

Александр немедленно принялся возражать. Я указал Кету в сторону шатра, который делил с другими телохранителями.

– Они не доверяют мне, – сказал индус, пока мы подходили к нашему временному обиталищу.

– Какая удача, – проговорил я, – что нам помогает столь сведущий человек, как ты.

Кету пожал узкими плечами:

– Всех нас направляет судьба. К чему привело бы мое упрямство?

– А что скажет твой господин, Царь Царей?

Он снова пожал плечами:

– Я служил ему, потому что так приказал мне мой государь. Он подарил меня властелину персов и велел разделять его удачу. Я вечный посланник и никогда не увижу своего дома.

– Итак, тебе безразлично, кто выиграет эту битву?

– Какая разница?.. Мы, люди, привязаны к колесу жизни. И все, кто завтра умрет, будут возвращаться к жизни снова и снова. Счастлив тот, кто навек ушел с колеса, слился с предельным "ничто".

Я остановил его прикосновением.

– Ты веришь в то, что люди проживают более одной жизни?

– О да. Мы воплощаемся в мире, полном страданий и боли, пока не обретем достаточной чистоты, позволяющей достигнуть нирваны.

– Нирваны? Что это такое?

– Ничто. Конец всех ощущений. Конец желаний и боли.

– Ты прав, я живу не первую жизнь.

– Как и все мы.

– Но я помню некоторые из них.

– Ты помнишь свои прошлые жизни? – Его большие влажные глаза расширились.

– Не все – лишь некоторые подробности.

– Это знак великой святости. Может быть, ты Бодисатва, святое существо?