Толстый – сыщик подводного царства - Некрасова Мария Евгеньевна. Страница 15

Глава XIV

Чем провинилась баба Зоя?

– Саша-джан, чего прячешься, да? И что горело?

Тонкий перевел дух. Он уже подумал, что сзади подкрался какой-нибудь приятель мотоциклистов, но это была всего лишь баба Зоя с непроизносимым отчеством. Судя по тому, что появилась она сзади, из подсолнухов, Карабогазголовна ходила к морю, вот и пропустила все шоу. У Тонкого не повернулся язык с ходу объяснить старушке, что, мол, он покрасил ее коров в оранжевый цвет, нечаянно.

– Тут ваши коровы пасутся? – спросил он, чтобы потянуть время, хотя знал, что да, ее. Козел же бабы-Зоин, и пасутся коровы у ее забора.

– Мои… Случилось что, да?

Тонкий уставился себе под ноги, готовясь каяться. Но тут баба Зоя и без него узнала, что случилось. Раздвинув подсолнухи, к ней потянулась коровья голова с оранжевым чубчиком.

– Ты?! – Старуха до пяток прожгла Тонкого взглядом и, не дожидаясь признания, кинулась осматривать корову.

Корова – длинное животное. Дойдя до хвоста, баба Зоя вышла из подсолнухов и получила возможность оценить пейзаж в целом, от пасущейся поблизости Рыжухи (бывшей Пеструхи) до оранжевого забора. Тонкий, вместо того чтобы смыться, плелся за ней, как на привязи. Он чувствовал себя виноватым.

– Ты?!! – басом повторила оскорбленная баба Зоя.

Тонкий в третий раз приготовился колоться и опять не успел. Говорю же, бог есть. Завидев хозяйку пострадавшего стада, из калиток повыскакивали другие бабульки и загалдели:

– Ой, Карапетовна, что было!

– Эти притарахтели и ну гонять!

– А коровы поразбеглись!

– А этим мало – гранату бросили!

– Раз! И все в дыму!

Из общего гвалта Тонкий выудил главное: «ГРАНАТУ» БРОСИЛИ ЭТИ!!!

Может быть, и есть правдолюбцы, которые на его месте сказали бы: «Нет, это я!» На Земле шесть миллиардов людей, уж, наверное, нашлась бы парочка и таких, но Тонкий честно признался себе, что не входит в их число. Он сунул под мышку свой табурет и ушел от греха подальше.

С бабой Зоей можно поговорить и после, когда соседки угомонятся. Надо же выяснить, знает ли она мотоциклистов. Жаль, номера он забыл посмотреть. Даже не заметил, были на мотоциклах номера или нет… «Ка-ра-петовна», – повторял про себя Тонкий, шагая к лагерю. Надо хоть прибраться в палатке, чтобы Ленка не сразу заметила пропажу дымовухи. «Ка-ра-петовна…» Кажется, запомнил.

Только он успел ликвидировать хламовник, как в палатку тихонько вползла Ленка и плюхнулась без сил.

– Зарядились, теперь можно и поспать! – сказала на это тетя Муза, вползая следом. – Ты тут не скучал, Саня?

Тонкий подумал, что еще десяток таких утренних приключений, и ему никогда больше не придется скучать. Если будет скучно, он просто вспомнит одно-другое и повеселится от души… Вслух он сказал:

– Нет, я прибирался.

Как ни обидно, а под Ленкину подушку Толстый улиток не клал, поэтому заснула сестренка быстро и крепко. Тонкий из братской солидарности упросил тетю Музу не будить ее. А сам выволок из палатки свой матрас, взял бинокль и стал следить за морем.

Нервы это действительно успокаивало. Море плескалось, переливалось и вообще вело себя как ни в чем не бывало. Казалось, у него все в порядке, и никакие браконьеры не бьют дельфинов, а по берегу не носятся наркоторговцы в фургончиках и шпана на мотоциклах. Но по личному опыту Тонкий знал, что море показывает нрав в основном ночью и то, что сейчас оно спокойное, ничего не значит. Он лежал на пузе с биноклем в руках и думал. Сперва о браконьерах (вот уже второй день не могу узнать о них ничего нового!), потом о наркоторговцах (может, тетю Музу вправду разыграли?), потом о мотоциклистах.

Когда нет совести, а есть мотоцикл и темное забрало шлема на морде, открывается большой простор воображению. Твори, выдумывай, пробуй, как сказал Вэ Вэ Маяковский. А эти хулиганили неизобретательно. Без огонька. Ну, вспугнули бы коров и поехали дальше, чтобы уж всю деревню поставить на уши. Прокатились бы по огородам (а помидоры под колесами – чпок! Чпок! Кайф). Сорвали бы бельевую веревку в чьем-нибудь дворе и, размахивая красными трусами, которые сушились на этой веревке, погнали бы дразнить другое стадо… Нет, они крутились только у бабы-Зоиных коров. Как будто хотели насолить именно ей.

То есть почему как будто? Вправду хотели! Сейчас Тонкий окончательно понял, что здесь пахнет не простым хулиганством. Интересно, что им сделала старушка? Вряд ли это месть за разбавленное молоко…

Море серебрилось в бинокле, мысли путались, Тонкого тянуло ко сну. Тетя Муза знала, что говорила: успокаивает наблюдение за морем. Так, что спать хочется.

Глава XV

Дельфинов зовут Егорами

Кажется, тетя Муза чувствовала себя виноватой за то, что утром несправедливо нападала на племянника. Не напоминая о режиме, она позволила Тонкому спать весь день. К обеду разбудила, он проглотил дежурный суп и салат из помидоров, снова залег с биноклем и сразу заснул.

Проснулся Тонкий глубокой ночью, когда Ленка с тетей давно спали. Встряхнул головой, протер глаза. Вот как сильно успокаивает наблюдение за морем! Может быть, он проспал момент, когда браконьеры выходили на охоту. Может, наоборот – без него не начинали…

Тонкий глянул в бинокль. Классная оптика, но все-таки – не прибор ночного видения. Луну можно рассмотреть, а в море видно только неясное шевеление, хотя без бинокля глаз легко различает отдельные барашки на волнах. «Проспал день – отрабатывай ночь», – сказал себе Тонкий и стал спускаться вниз, к морю. Спрятаться за каким-нибудь камнем и наблюдать. Его не заметят.

Шторма не было, но волны ходили приличные. Они поднимались, выползали на берег, и, даже вжавшись в подножие Лысой горы, нельзя было остаться сухим. А так хотелось. Ночь в Крыму – все-таки не день, в мокрой одежде около моря простудиться – запросто. Вопрос с одеждой Тонкий решил: снял и спрятал под камень (там волны не достанут). Но тут же появилась новая проблема: плавок Тонкий не взял, боясь разбудить тетю Музу с Ленкой. И теперь скакал по берегу, сверкая в темноте белыми трусами. Снять их он постеснялся (вдруг браконьеры, а я в таком виде!) и залез в море, справедливо рассудив, что там не видно.

Тонкий не стал заплывать далеко, плескался поближе к берегу, поглядывая, что делается на глубине, и катаясь на волнах. Волна подбрасывала его вверх и выплевывала на берег. Следующая подхватывала, утягивала обратно, и все начиналось сначала.

Браконьеров не наблюдалось. Ни катера, ни даже надувной лодки Ежика с Игорем – ничего. Луна светила, вода серебрилась. Спите спокойно, дельфины, вас охраняет начинающий оперативник Александр Уткин. Как многих собак зовут Шариками или Жучками, многих кошек – Мурками, так и многих дельфинов – Егорами. Потому что они кричат:

– Егор! Егор!

Тонкий слышал это один раз в кино. А сейчас, живьем, понял не сразу. Сперва он подумал, что какая-то голосистая бабулька из деревни кличет внучка или ночные купальщики потеряли друг друга на пляже.

– Егор! – Крик доносился не из деревни и даже не с берега.

И Тонкий поплыл на крик.

– Егор!

На полпути он сообразил, что кричит все-таки не человек. А кричали жутко. Визгливо, как сотня говорящих кошек, которым наступили на хвост. Как ни старался Тонкий держать направление, волны тащили его то к берегу, то обратно на глубину. Он совсем измучился. А дельфин все кричал. Он орал, как будто его режут (не исключено, что так оно и было!). Плохо, что он знает по-русски только одно слово. А то бы хоть сказал поточнее, где он. Плыть в темноте на звук, да еще при таких волнах…

Соленая вода заливалась куда только можно: в рот, в нос, в глаза, в уши (хотя все равно было слышно, как кричит дельфин) и, кажется, под ногти, потому что руки и ноги становились все тяжелее. «До конца каникул буду есть только сладкое, – решил Тонкий, – месячную дозу соли я уже получил. Тетя Муза разрешит, если браконьеров найдем». Вдохновленный этой мыслью, он мужественно фыркнул и прибавил скорости.