Издалека - Бояндин Константин Юрьевич Sagari. Страница 92
Монах исчез… и возник вновь.
Первый в замешательстве попятился.
Вновь посох указал на несговорчивого Унэна.
Короткая пауза… и вновь он стоит перед врагом, улыбающийся и непобеждённый.
И тут часы стали бить полдень.
Шестой почти задремал в кресле (в нарушение всех договорённостей), когда дверь комнатки распахнулась и наружу вышел Норруан. Довольно смеющийся.
— Всё! — крикнул он вжавшемуся в кресло магу. — Всё, приятель. Я отказываюсь от власти над этим миром… А вы сейчас нахлебаетесь ею досыта. Прощайте, глупцы.
И, посмеиваясь, направился к выходу.
— Стой! — крикнул Шестой, стараясь, чтобы его голос звучал грозно, но взамен издав какое–то жалкое блеяние. — Стой, демон! Стой или умри!
Норруан продолжал идти, прекрасно зная, что сейчас произойдёт.
Огромного труда стоило не закрыть глаза.
Позади что–то тяжело вздохнуло… и наступила тишина.
Противник, раз за разом замахивавшийся на Унэна в бессильной ярости, вновь указал в сторону врага всемогущим, но бесполезным посохом и… испарился.
В тот же миг разом исчезли все семь значков на карте перед мрачными взорами представителей Совета.
А из окна кабинета Унэна высунулись две пары рук и два пронзительных голоса радостно закричали «получилось!»
Оглушительный дружный клич многих десятков глоток подхватил этот крик.
Настоятель, всё ещё ощущая ледяное прикосновение миллионов звёзд, улыбнулся всем вокруг и побрёл в сторону лестницы.
XXX
— Так–так, — заключил монах, входя вместе с сияющей Айзалой к себе в кабинет. Близнецы и не подумали покидать его кресло; беглого взгляда на Книгу было достаточно, чтобы понять, что и он, и Шассим во многом обязаны жизнью им. Им и Книге.
«Но башня вновь появилась на прежнем месте, и целитель Шассим–Яг в ней, живой и невредимый», смог разобрать настоятель.
Унэн резко перевернул несколько листов — список посвящённых был пуст. Ни одного имени не было в нём… и это было хорошо. Интересно, подумал Унэн, поверит ли кто–нибудь, если я скажу, что умирал сегодня восемь раз подряд?
Не поверят, скорее всего. Как обычно.
Ну что же… настоятель согнал близнецов с кресла и, немного подумав, написал на оставшемся листе всего одно слово. Поставил точку и захлопнул Книгу.
— Да… Во всяком случае, Шассим вам будет благодарен, — монах кивнул на довольного флосса, восседающего на любимой перекладине. — Если бы не вы, он бы погиб. Так что теперь, дорогой Шассим, никакой отставки.
— Да я и не… — начал было флосс, как вдруг дверь кабинета отворилась, и внутрь влетел… Шассим–Яг.
Ещё один.
— Кто сказал, что я погиб? — отозвался он весёлым голосом.
У него была аккуратно срезана половина левого «уха».
Флоссы долго смотрели друг на друга, не издавая ни звука.
После чего медленно и церемонно поклонились друг другу, и вновь прибывший, несколько раз взмахнув крыльями, уселся рядом на том же насесте.
Близнецы восторженно захлопали в ладоши.
— Ну вот, — удовлетворённо кивнул монах, который первым обрёл способность говорить. — Видишь, как всё здорово, Шассим. Теперь, когда я попрошу тебя присмотреть за ними, ты уже не сможешь сказать — я, мол, один, а их двое.
Все долго смеялись, включая обоих флоссов. А когда отсмеялись, выяснилось, что Книга исчезла.
Бесследно и беззвучно.
— Ну что же, — вздохнул монах. — Всё, что ни делается, всё к лучшему. А теперь, если это, конечно, возможно… я хочу побыть один.
И удалился в спальню.
Окружающий мир тем временем готовился праздновать день своего рождения.
Норруан шёл по холмистой земле, всё дальше удаляясь от Лерея. Ему было необычайно хорошо; он ощущал, что и в этот раз сумел обмануть всевидящее око. И он поступил совершенно честно, не так ли? А куда делись семеро безумцев, его совершенно не интересовало.
На войне как на войне.
Когда окраины города скрылись из виду, он протянул руку вверх и поманил ею кого–то. Прямо из воздуха вылетела большая серая ворона и, покружив вокруг, уселась ему на плечо.
— Я думала, ты забыл про меня, — призналась она, щурясь. — Что это и куда ты собираешься теперь?
— Я не знаю, — пожал человек плечами. — Пока я не хочу ни о чём беспокоиться. Сегодня я намерен просто радоваться жизни. Смотри — какой прекрасный мир, здесь мы ещё не были. Почему бы для начала не стать его гостями?
Ворона задумалась.
— А твоя сила? Она всё ещё с тобой?
Норруан остановился и, оглянувшись, заметил небольшое яблоневое дерево. Он повелительным жестом протянул к нему руку и дерево потемнело, почернело, стало выше. Ядом сочились его ветви; плоды стали с голову величиной, и чёрный сок вытекал из них потоками. Земля становилась бесплодной пустыней, всё живое мгновенно погибало, едва только капли отравленного сока падали наземь. Постепенно разрастаясь, пятно пустынной, смертоносной земли становилось угольно–чёрным.
Мёртвая птица упала наземь. Ещё одна. Их убивало уже то, что они осмелились пролететь над деревом.
Вороне стало не по себе и показалось ей, что знакомый пейзаж вырастает на горизонте — сточенные холмы, два фиолетовых пика и вечно чёрное, сумрачное небо.
— Хватит, — прошептала она, и Норруан очнулся.
— Ладно, — кивнул он и сделал другой жест.
Через несколько секунд другое дерево, прекрасное и цветущее, встало на месте отравленного чудовища. Разраставшаяся пустыня обратилась цветущей поляной. Плоды яблони, в изобилии появившиеся на вновь зазеленевшем дереве, источали непередаваемо дивный аромат.
— Так лучше? — улыбнулся он, и ворона кивнула. — Я знаю здесь одного монаха, с которым наверняка найдётся, о чём поговорить. Думаю, он не откажет нам в гостеприимстве.
— Мне кажется, что я уже был здесь, — признался Норруан несколько шагов спустя, бросив на яблоню прощальный взгляд. — Не правда ли, смешно?
…Говорят, что те, кто попробовал плоды этой яблони, жили вдвое–втрое дольше обычного и никогда ничем не болели.
XXXI
Вопреки мрачным предчувствиям, в Валемию, один из западных портов Лерея, Хиргол пробрался без особых хлопот. Двигался он по ночам, приходилось даже красть еду и одежду… но ничего. Он обязан предупредить семью… любой ценой. На удивление, его портреты вовсе не были развешены по всем постам… пока ещё не были. Надо спешить.
Однако дом принадлежал уже новым хозяевам. У них ничего узнавать юноша не решился; исцарапанный, исхудавший и злой, он рисковал немедленно познакомиться со стражей. С понятным исходом — дважды не везёт даже таким дуракам, как он.
В конце концов, за немалую сумму, он смог узнать кое–что у одной из уличных торговок.
— Увезли их всех… господин, — прошептала она, то и дело опасливо озираясь. — Давно уже… несколько месяцев как. Всех увезли. А потом новые господа пожаловали… вот и всё. Не ходите туда, молодой господин. Плохие там люди.
Её собеседник хмуро кивнул, вручил ещё одну золотую монету и, опустившись на камень рядом, просидел так довольно долго, скрывая лицо ладонями.
Торговка не рискнула спрашивать у него что бы то ни было и тихонько ушла.
…К вечеру один из дозорных, охранявших южную дорогу, заметил одиноко бредущую фигуру — человек, удалявшийся из города на ночь глядя. Совсем с ума сошёл. Горы — рукой подать, а в горах нынче неспокойно. На плече у человека сидела не то мышь, не то крыса — чудак, одним словом. А может, сумасшедший.
О таких странностях полагалось докладывать, но после солидного выигрыша в кости и выпитого бочонка пива не было ну никакого желания догонять бродягу. Туда ему и дорога, если рассудить здраво.
XXXII
— …Семеро будут знать о его прибытии, — произнёс человечек, облачённый во всё зелёное. Голова его напоминала одуванчик: снежно–белые волосы, торчащие во все стороны. Звали его Аймвери.