Тоуд-триумфатор - Хорвуд Уильям. Страница 22

О той, которую полюбил Барсук, мне ничего не известно, кроме того, что у них была семья и вся она, за исключением одного сына, погибла в Дремучем Лесу, в этом сыром, малопригодном для жизни месте. Жена пыталась убедить Барсука переехать, отправиться вверх по течению, как мы с тобой сейчас, потому что она тоже слыхала о Дальних Краях и стремилась в те зеленые, благодатные края, чтобы там обосноваться и зажить семьей.

Но Барсук был упрям и отказался трогаться с места. Он сказал, что-то, что хорошо для него, подойдет и его сыну. Матери не удалось настоять на своем, и в конце концов она тоже погибла, трагически, как и ее дети, в темной чаще Дремучего Леса, при обстоятельствах (Барсук в них особо не вдавался), которые не улучшили репутацию ласок и горностаев.

Барсук так и не простил себе ее смерти и не смог до конца примириться с потерей, и его сын тоже. Он вырос, возмужал и решил осуществить мечту покойной матери о путешествии вверх по Реке, о прекрасных краях. Он решил оставить все страхи, ссоры и мучительные воспоминания здесь, в Дремучем Лесу. Отец и сын долго спорили, и в конце концов один из них ушел, а другой остался. И об ушедшем больше никто никогда не слышал, хотя Барсук и предпринимал поиски и наводил справки. Он так и не узнал, что сталось с сыном.

— Но хоть что-нибудь ему удалось узнать, Крот?

Крот помолчал немного.

— Только одно, — наконец ответил он, — что его сын доплыл до места, называемого Латбери, и что по дороге его предупреждали, что дальше плыть не стоит. Но упрямство и решимость возобладали над благоразумием, и он все же отправился дальше, один, и с тех пор никто ничего о нем не слышал.

— Латберийская Щука? — прошептал Рэт.

— Может быть…

— И все эти годы…

— И все эти годы несчастный Барсук хранил то, что напоминало ему о сыне, в этой маленькой комнате, и жил со скорбью о своей утрате. Он потерял двух самых дорогих существ при самых несчастных обстоятельствах.

— Но он ведь мог попробовать поплыть следом…

— Он пробовал, но было уже поздно. И все же…

— Да, Крот?

— И все же, он говорит, что иногда ночами, стоя на берегу где-нибудь между твоим домом и домом Выдры, глядя на звезды и нарождающуюся луну, он чувствует, что Река подает ему знаки, что где-то там, Далеко, его сын жив и тоже сейчас стоит на берегу и мечтает, чтобы Река донесла отцу добрую весть, чтобы внушила Барсуку надежду дожить до того дня, когда разрешатся все их споры и отец с сыном наконец примирятся.

— Значит…

— Да, Рэтти, думаю, Барсук надеется, что мы сможем передать его сыну его последнее «прости», добравшись туда, куда сам Барсук доплыть не смог. Наше путешествие — еще один шанс для Барсука.

Вскоре после этого разговора, воспринимая теперь свой поход как нечто еще более значительное (они ведь идут по стопам любимого сына Барсука), двое друзей плыли мимо обширных полей. Впереди маячил маленький городок, за ним впервые появились холмы, а немного дальше горы. Сердца Крота и Рэта учащенно забились. Конечно, у каждого было свое представление о том, какие они, Дальние Края, и все же оказывалось, что они не так уж отличаются от действительности.

Самые отдаленные вершины, разумеется, были недосягаемы для их экспедиции. Но холмистая и поросшая лесом местность, лежавшая впереди по курсу, была недалеко, хотя, конечно, если течение усилится, добраться туда будет не легко.

— Забудь о Щуке, — сказал Рэт. — Посмотри-ка лучше, какая здесь стремнина. Будет трудно, но ведь нужно проверить, как далеко мы сможем добраться, а, Крот?

— Поплыли! — Кроту не терпелось вновь встретиться с цивилизацией. — Посмотрим, не тот ли это самый Латбери, о котором мы столько слышали. Может, нам удастся найти таверну.

Река обвивала городок широкой лентой. Но дома, сады и дороги, которые им попадались, выглядели совершенно необитаемыми.

— Наверно, сегодня воскресенье, — предположил Крот, не желая видеть все в черном свете.

Рэт только хмыкнул, пододвинув поближе свое оружие. Чем дольше он смотрел на Латбери, тем грязнее, неухоженнее и заброшеннее казался ему городишко. Место, где остановилось время. Город, который жизнь обходит стороной.

— Смотри! Там кто-то есть! — воскликнул Крот, указывая на старую осыпающуюся стену у берега.

Существо, одетое в темное, — как будто была зима, а не разгар лета — стояло неподвижно и в упор смотрело на них, не отвечая на их приветствия. Потом еще одно высунулось из-за угла дома, потом третье опасливо отодвинуло занавеску полуоткрытого окна. И никто не желал с ними здороваться.

Друзья продвигались очень медленно и твердо решили пока не покидать лодки и не выходить на разведку, потому что местные вели себя крайне недружелюбно, если не враждебно.

— Лучше нам проплыть поскорее этот городок, найти где-нибудь неподалеку место для лагеря и укрепиться там. Надо быть осторожными, все время держаться вместе. Главное — не дать им нас разделить. Вместе гораздо безопаснее, когда все вокруг настроены так враждебно.

Они поравнялись с Латбери в полдень, но путь был так извилист, а двигались они так осторожно, что было уже шесть вечера, когда Река наконец повернула к северу от последнего дома в городке. Они почувствовали некоторое облегчение. Латбери был не из тех мест, куда хочется приехать дважды.

Скоро впереди показался старый каменный мост. Около него со стороны Латбери стояло грязное, обшарпанное строение, явно обитаемое, о чем свидетельствовал дым с копотью, поднимающийся из труб. Подплыв поближе, они обнаружили причал и облупившуюся вывеску «ШЛЯПА И БАШМАК», а чуть пониже — подпись: «СТАРЫЙ ДОБРЫЙ ЭЛЬ И СПИРТНЫЕ НАПИТКИ». А еще ниже они прочитали довольно нетрадиционное и не слишком гостеприимное объявление для усталых путешественников, нуждающихся в ужине и ночлеге:

Вывеска гостиницы тоже выглядела не очень традиционно. Художник избегал теплых, ярких тонов, в которых обычно рисуют вывески гостиниц, чтобы привлечь постояльцев. Вместо этого к доске с надписью «Шляпа и Башмак» на средневековый манер гвоздями были прибиты видавшая виды шляпа и забрызганный грязью башмак.

— Зайдем и посмотрим, нельзя ли тут что-нибудь узнать о Латберийской Щуке. — Рэт сказал именно то, чего Крот и опасался. Будь его воля, он послал бы подальше это гиблое место и убрался бы отсюда подобру-поздорову.

— Я захвачу дубинку, — сказал он. — Мне что-то совсем не нравится этот притон…

— Не стоит, Крот. Мы не собираемся ни с кем ссориться и задирать местных, — сказал Рэт и разумно добавил: — Но лодки оставим с той стороны моста, на всякий пожарный. Там они будут у нас на глазах, и мы сможем быстро добежать до них в случае чего.

Дверь таверны заскрипела несмазанными петлями и открылась. За ней оказалась маленькая прихожая с тремя дверьми. На той, что была прямо напротив входа, висела надпись корявыми буквами: «ПОСТОРОННИМ СЮДА НЕЛЬЗЯ».

На второй, той, что налево, они прочитали: «И СЮДА ТОЖЕ», поэтому открыли третью.

Дверь вела в большое, облицованное камнем помещение, темное и промозглое, в котором собралось довольно много народу. Некоторые отчужденно стояли, опершись на стойку бара и прихлебывая из высоких пивных кружек, другие сгрудились на скамьях за грубо сработанными деревянными столами и тоже потягивали пиво, закусывая похлебкой с размоченным в ней хлебом и негромко переговариваясь.

Как только Крот и Рэт вошли, разговоры стихли и вся компания уставилась на двух чужаков. В комнате преобладали представители (и далеко не лучшие!) двух видов животных, которых Крот и Рэт недолюбливали: ласок и горностаев. Ласки в основном уединялись у стойки, горностаи же, а их было больше, были более компанейскими. Встречались тут и крупные, и помельче, и тощие, и толстые, но реакция на приход посторонних у всех оказалась одинаковая — неприятное любопытство.