Ты моя судьба - Сангер Пола. Страница 29

Мейбел проводила их до двери.

— Спасибо, Мейбел, — шепнул Хорас. — Мне не хотелось бы, чтобы Лорин неправильно истолковала ваши слова насчет ключа. Согласитесь, разве она не чудо?

«Чудо»? Да, Хорас нашел правильное слово, хотя и вложил в него совсем другой смысл. Лорин действительно настоящее чудо, не могла не согласиться с ним Мейбел.

Она закрыла дверь и вернулась на кухню, где Джереми пытался ликвидировать последствия наводнения.

— Помнится, ты говорил, что Лорин тонкая обаятельная женщина. Мне кажется, тонкости в ней не больше, чем у реактивного снаряда. И столько же обаяния.

Джереми пожал плечами.

— Ее расстроило известие о тебе. Сейчас она пребывает в состоянии защиты, поэтому не такая, как всегда.

Возможно, он прав, решила Мейбел. Не исключено, что Лорин действительно чувствует себя не в своей тарелке. Но почему ей все еще кажется, что пуля только случайно пролетела мимо?

В Круксбери-Хилл было тихо и темно, лишь горели огоньки на пульте охраны. Мейбел и прежде доводилось проходить через все здание, но не в такое позднее время. После ее крошечного коттеджа дом казался просто огромным, и их шаги отзывались гулким эхом по всему коридору.

— Это — основной гостевой номер. Здесь есть не только спальня, но и гостиная, а в ней — кресло-кровать, — открыв первую дверь и включив свет, пояснила Мейбел.

Джереми оглядел комнату без особого интереса, хотя она была декорирована с большим вкусом.

— Не думаю, что мы им воспользуемся, — заметил он.

— Чем? Номером?

— Нет, раскладным креслом. Я не хочу, чтобы Лорин услышала от Хораса, как именно мы провели ночь.

— Ты что? — удивилась Мейбел. — Думаешь, она попросит Хораса проследить, спали мы на одной кровати или нет? Спустись на землю, Джереми.

— А ты думаешь, она этого не сделает?

— Конечно, она его спросит. Но, знаешь ли, у Хораса нет такой привычки расхаживать по утрам с подносом для завтрака. Этим занимается прислуга.

Джереми поставил свою сумку рядом с креслом-кроватью и удобно растянулся на нем, скрестив ноги и откинувшись на спинку.

— Я так и думал.

Мейбел уставилась на него.

— Что ты хочешь сказать? Ты же знаешь, Хорас не делает ничего, что, по его мнению, должна делать прислуга. Почему ты тогда…

— Я говорю не об этом. Ты ведь никогда не принимала Хораса всерьез, верно? И сейчас это подтвердила.

Мейбел хотелось отхлестать себя по щекам. Она была очень осторожна, она следила за каждым своим словом и действием, чтобы не натолкнуть Джереми на мысль, какого она сваляла дурака, снова влюбившись в него. И, вероятно, поэтому совершенно перестала следить за тем, что и, главное, как говорит о Хорасе.

Теперь нет никакого смысла отрицать, подумала она.

— Мне кажется, тебе сразу очень понравилась эта мысль. Я заметила, какое ты получал удовольствие, придумывая клички моим будущим детям.

— Я предпочел бы получать удовольствие от других вещей, — спокойно заметил Джереми.

Не стоило спрашивать, что он имел в виду. Хрипота в его голосе заставила Мейбел замереть в тревожном ожидании.

В ожидании чего? — спросила она себя. Да, она испытывает сильнейшее чувственное влечение к этому мужчине. И не только потому, что он притягателен, как первородный грех, — Мейбел достаточно было вернуться памятью в прошлое, чтобы кожа ее покрылась горячей испариной. И не к тому прошлому пятилетней давности, к тем дням, когда она думала, что достаточно любить Джереми и их брак будет счастливым. Те воспоминания износились, растаяли в длительном самовнушении о том, что ей вспоминался идеал, а не реальный, во плоти и крови человек, с которым она прожила почти четыре месяца.

Настоящие воспоминания — живые, отчетливые и потому особенно мучительные — начинались с сегодняшнего утра. Пробуждение в объятиях Джереми подействовало на нее столь сильно, что она с трудом справилась со своими чувствами. А затем Мейбел больше всего хотелось, чтобы ушли, исчезли без следа все мысли об этом пробуждении, чтобы они не возбуждали в ней никаких чувств, не терзали изболевшуюся память.

Глупости, сказала себе Мейбел. Заняться с ним любовью — самая идиотская вещь, которую только можно придумать. Без всяких сомнений это было бы непоправимой ошибкой. Тогда почему я вообще об этом думаю?

— Давно думала, что нужно повесить в каждую гостевую комнату книжную полку, — пробормотала Мейбел. В самом деле, почему ей не пришло в голову прихватить с собой хотя бы какой-нибудь журнал?

— Зачем здесь книжные полки? Наверное, у гостей находились другие занятия, поинтереснее, чем чтение книг, — высказал предположение Джереми.

Мейбел почувствовала, что краснеет. Слава Богу, Джереми не смотрел в ее сторону. Он одним движением извлек свое тело из массивного кресла и зашагал в спальню.

— Не думаю, чтобы в этой комнате была большая кровать, — задумчиво проговорил он.

— Как ни странно, но я никогда их не мерила, — отозвалась Мейбел.

— Возможно, это и не имеет значения. Неважно, какого размера кровать, если спать на ней вдвоем, но, вполне вероятно, это может иметь кое-какие последствия.

В Мейбел закипел гнев.

— Если из-за того, что случилось утром, ты думаешь, что я просто не могу оторваться от тебя…

— О, я думаю, можешь. Вопрос в другом: хочешь ли ты этого, Мейбел, если честно? А?

— Конечно, я… — Она тяжело сглотнула.

Один, раз ты уже ошиблась, напомнила она себе. Этого достаточно. Было бы чистым безумием повторить все снова. И все же…

Мейбел вспомнила, как еще вчера или позавчера она думала: если бы они не сделали тогда этой ошибки, соединив так тесно свои судьбы, то до сих пор, возможно, оставались бы друзьями. Но что было, то было, назад дороги нет. К тому же теперь Мейбел это четко поняла, ее не могла бы удовлетворить простая дружба, потому что ей хотелось большего. Она не представляла себя в роли друга, которому Джереми стал бы плакаться, например, по поводу очередной неприятности с очередной женщиной. Потому что она сама хотела быть женщиной его жизни.

Но не в твоей власти этого добиться, подумала Мейбел. Ты не можешь заставить его хотеть тебя только потому, что хочешь его.

Да, не в ее власти заставить Джереми испытывать к ней те же чувства, какие испытывает к нему она. И все же он хочет ее. Это читалось в его глазах, об этом же говорила напряженность его позы, когда Джереми стоял в дверях спальни и смотрел на Мейбел.

Джереми просил ее о трех месяцах притворства. Но теперь, когда она познакомилась с Лорин, Мейбел подумала, что он был излишне оптимистичен. А возможно — если смотреть правде в глаза, — в ней говорило потаенное желание, надежда на то, что Лорин потребует более убедительных доказательств, чем рассчитывал Джереми.

Во всяком случае, закончится ли все через несколько недель или через несколько месяцев, у Мейбел есть шанс еще раз стать женщиной его жизни. Хотя она никогда не станет его женой, как, впрочем, и любая другая женщина, — Джереми ясно дал понять, что холостяцкое существование ему по вкусу.

Но на какое-то время она может стать его напарницей. Его другом. Его любовницей.

Даже семь миллионов долларов не купят ему билета в ее спальню, сказала ему Мейбел. И это была правда. Но, если честно, он мог бы не предлагать никаких денег, ничего, кроме себя. Ей постоянно нужно держать в уме, что любые их отношения — это нечто временное. Всего лишь игра, в которой она — его сценический партнер, не более. И, когда все закончится, она должна показать, что испытывает только облегчение.

Конечно, для нее это будет удар, но позднее она со всем справится. Хотя на это, можно не сомневаться, уйдет целая жизнь. А сейчас у нее всего лишь несколько недель, если ей повезет — несколько месяцев, чтобы накопить достаточно воспоминаний на всю жизнь. Поэтому не стоит думать в категориях вечности. Лучше думать о том, как заложить в свою память побольше воспоминаний, чтобы они согревали ее, когда Джереми уйдет.

Джереми, казалось, видел на лице Мейбел отражение той борьбы, которую она вела с собой. Но его напряженность, как ни странно, не стала меньше.