Роковая перестановка - Вайн Барбара. Страница 15

Он не хотел возвращаться сюда. Но у него не хватило духа; шок от того, что рассказал отец, был слишком силен.

— Нечто, что заинтересует тебя, Эдам, нечто, что крайне удивит тебя. В доме моего дядьки выкопали много человеческих костей…

К тому моменту, когда Эдам взял себя в руки, пришел в чувство и начал прикидывать, что сказать в полиции, было уже поздно — они ехали на север. Энн была в ярости. Когда Льюис предложил поехать к ним и пообедать, Эдам получил от Энн мощный пинок по лодыжке, а потом еще один, когда он промолчал.

Эдам повернулся к жене и сказал с холодной свирепостью:

— Проклятье, черт тебя побери, прекрати пинаться, а?

Он ожидал, что отец вспылит и скажет, что нельзя так разговаривать с женой, тем более в присутствии ребенка, — это было в его духе. Однако тот ничего не сказал, только вид у него был подавленный, и Эдам понял почему. Его собственный жуткий страх и злость передались отцу, и тот сообразил: сейчас лучшая доблесть — промолчать. Стравив противников, ловко поссорив их, он теперь притаился и выжидал. Старый ублюдок. Если бы дядя Хилберт не оставил Уайвис-холл ему, думал Эдам, не было бы Отсемонда, не было бы Зоси, не было бы смертей. Да, они бы нуждались. Они с Энн жили бы в доме вроде этого, а не в неогеоргианском особняке. Дети, размышлял он, глядя на Эбигаль, счастливы везде, если их любят…

Родители не спросили, как они отдохнули и как прошел полет. Разговор шел исключительно о находке в Уайвис-холле. Эдам не знал, радоваться или расстраиваться из-за того, что он вовремя не купил английскую газету. Если бы купил, шок был бы меньшим, но отпуск был бы испорчен. Он старался бы почаще оставаться один. Естественно, Эдам понимал, что такой возможности у него нет — ни здесь, ни дома. Когда человек женат, ему никогда не удается остаться одному. Вероятно, в этом главная проблема. Что он скажет Энн? И какую часть из всего можно ей рассказать? Эдам не знал ни того, ни другого.

Они сидели за столом в обеденной зоне и то ли рано ужинали, то ли поздно полдничали. Льюис спросил у него, помнит ли он день, когда узнал о том, что Уайвис-холл достался ему, как вошел в столовую и сообщил им новость.

— Энн, тогда у него была борода. — Смиренное поведение Льюиса сменилось добродушием и весельем. — Ты бы его не узнала, он походил на Иоанна Крестителя.

Эдам отлично помнил тот день, но говорить об этом не собирался.

— Забавно, — продолжал Льюис, — в тот день мы тоже ели салат с ветчиной. Какое совпадение! Да, кстати, я давно хотел спросить у тебя, кто сторожил Уайвис-холл, пока ты был в Греции?

Эдам не мог есть. А в тот раз, вспомнил он, есть не мог отец. Он не понял, что отец подразумевал под человеком, сторожившим дом, но не сомневался, что в то далекое время наверняка сочинил какую-то сказку, чтобы отец не дергался и держался от дома подальше.

— Ты сказал, что нанял кого-то из деревни, — не унимался Льюис.

— Как я могу это помнить? Это было так давно.

— Полиция захочет знать. Это может оказаться важной информацией.

— Дорогой, ты будешь есть мясо? — спросила Берил.

Эбигаль, которую уложили спать в одной из комнат наверху, издала вой. Эдам тут же вскочил.

— Думаю, нам пора.

Им пришлось ждать, пока соберется отец. Эдам предпочел бы вызвать по телефону такси, но Льюис не пожелал об этом слышать. Энн сидела на переднем сиденье, а Эдам — на заднем с Эбигаль. Если отец сумел выяснить, каким рейсом они возвращаются, наверняка это могла сделать и полиция. Не исключено, что они ждут его. Они обязательно захотят допросить всех бывших владельцев или обитателей Уайвис-холла. Он снова взглянул на отчет о расследовании в газете, которую отец сохранил для него. Они собираются допросить тех, кто владел Уайвис-холлом или проживал там в период между девятью и двенадцатью годами назад, а к ним относятся дядя Хилберт, который уже умер, он сам и Айван Ланган, которому был продан дом. Что до других обитателей, как они узнают, кто еще жил там?

Какая ирония: всего десять дней назад он в Хитроу видел Шиву. Теперь Эдам воспринимал эту встречу как предзнаменование, как тень, отброшенную грядущим событием. А каким событием? На эту тему Эдаму думать не хотелось, его начинало тошнить от нее. Он перевернул газету, чтобы не видеть заголовок и саму статью. Пребывая в веселом настроении, отец рассказывал, как далеко в последние годы продвинулась судебная медицина.

Как только они добрались до дома, Энн принялась укладывать Эбигаль. Эдам отнес чемоданы наверх, поставил их в спальне и стал искать телефон Руфуса Флетчера в телефонной книге. Руфус Х. Флетчер, СМ, МУ ПП, [31]был там по двум адресам — на Уимпол-стрит и в Милл-Хилле. Значит, все эти годы, вернее некоторые из них, Руфус жил в трех-четырех милях от него. Шиву найти он не мог, потому что не помнил его фамилию. Женщины выходят замуж и меняют фамилию, размышлял Эдам, так что искать их смысла нет. Естественно, можно поискать Робина Татиана, но зачем? Он уже просматривал синюю директорию, когда вошла Энн с Эбигаль на руках, поэтому он взял дочку и сам отнес в кровать. Интересно, спрашивал себя Эдам, есть ли у Руфуса дети, и если есть, калечит ли его тревога за них так же, как его, Эдама? Повлиял ли Отсемондо на всю его жизнь? Эдам мог бы годами избегать файловых воспоминаний, подавлять их и убегать от них, но у него никогда не получалось делать вид, будто те события не нанесли ему вред. Иногда он чувствовал, что именно из-за них он стал таким, как сейчас, и все его поступки объясняются их влиянием.

Не желая ничего вспоминать, но понимая, что вспомнить надо, он сел у кроватки Эбигаль. Ничего в его доме не напоминало об Отсемонде. Все, что осталось, все, что они с Руфусом не продали, перешло к Айвану Лангану вместе с домом. Он получил это практически за бесценок, потому что Эдаму претила мысль возвращаться, встречаться с оценщиком, обходить дом, доставать вещи с полок и из шкафов. После отъезда он побывал там только один раз, и визит получился ужасным, как кошмар, — нет, как если бы он вдруг оказался в каком-нибудь страшном фильме, вроде ужасов Хичкока. Он попросил таксиста высадить его у начала проселка и шел до дома пешком. Миновал год с его последнего приезда, и за это время ничего не изменилось, все осталось нетронутым. От хвойного леса он просто отвел взгляд — посмотрит позже.

Проселок сильно зарос, ежевика и шиповник, образовывавшие сырой туннель, цеплялись за одежду. Одна из веток попыталась хлестнуть его, но он поймал ее, при этом в палец впился здоровый шип. А потом ранка от шипа долго нарывала, болела. То было холодное, унылое лето, совсем не похожее на предыдущее. Золотистый свет не заливал красные кирпичные стены усадьбы. И дом больше не выглядел добродушным. Красивым — да, но при этом строгим и, для обостренной восприимчивости Эдама, укоризненным. Он поймал себя на том, что поощряет, развивает сценарную иллюзию. Только так, только симулируя нереальность, делая вид, что это роль, которую он играет, он смог двинуться дальше, пересечь одичавшую лужайку, пройти мимо кедра с черными ветвями, подняться на террасу с четырьмя дорическими колоннами и вставить ключ в замочную скважину.

Будь то фильм, здесь Эдама ждало бы что-нибудь страшное: например, покойник, свисающий на веревке с площадки второго этажа. Естественно, там ничего не было, только слабый запах пыли и сухой земли. Отсемондо. Он больше так его не называл. Дом снова стал Уайвис-холлом, его домом, но отныне он не доставлял Эдаму никакого удовольствия, не наполнял глубокой, восторженной, почти болезненной радостью. Он втянул в себя воздух, прошел по комнатам, поднялся наверх — все это будучи актером в фильме. Через несколько мгновений придет еще один участник эпизода, который они снимают, агент под недвижимости из Садбери.

За все то время, что они провели здесь в прошлом году, в гости практически никто не приходил. Казалось, будто дом волшебный и окружен невидимой оградой или — как оно называется? — запирающим заклинанием. Прозрачный воздух, уникальный, присущий только Суффолку свет, который запечатлел Констебль, — все это действительно было непроницаемо, это был барьер, который, как стекло, отсекал незваных гостей. Это, конечно, фантазии, потому что кто-то все же заходил — Эванс или Оуэнс из Хадли, человек-коипу, инспектор, чтобы снять показания счетчика, человек, который хотел привести в порядок сад и которого он выпроводил, нагородив лжи. Но по большей части их никто не тревожил на этом волшебном острове или курорте, закрытом для других, но открытом для них — ведь они могли уехать оттуда в любое время. Отъезды и приезды — их было слишком много. Все было бы по-другому, если бы они не рыпались.

вернуться

31

Специалист по медицине, медицинский уполномоченный по программе планирования семьи.