Обретая Розу - Харви Кеннет Дж.. Страница 32

Тепло.

Пульс.

Жизнь.

И суровый осуждающий взгляд.

Глава 15

День 56-й, 8-я неделя.

Голова эмбриона закруглена и свешивается на грудь. Ушные раковины уже хорошо сформированы. Хотя ее глаза закрыты, радужная оболочка уже голубого цвета. Зачатки молочных зубов уже стоят на тех местах, где они прорежутся сквозь десны.

Руки и ноги уже полностью сформированы, хотя пальчики продолжают удлиняться. Перепонки на пальцах ног исчезли. Все пальцы ног отделились и отчетливо видны. У нее по десять крохотных пальчиков на руках и на ногах.

12 апреля, имя.

В комнату входит человек, одетый в свежестираную зеленую форму. На голове у него шапочка из зеленой материи, его рот, нос и подбородок скрывает операционная маска. Руки чисто вымыты, и на них надеты стерильные хирургические перчатки.

Через пелену снотворного Анна с трудом может говорить, но ей кажется, что при виде этого человека с ее губ сорвался странный звук. Слово отозвалось эхом, в котором едва различимо прозвучало: «Нет». Мужчина похож на Кевина, хотя Анна до конца не уверена, поскольку под маской не видно лица. Наверное, он пригласил ее посмотреть, чтобы она знала, чем он занимается.

Человек движется между раздвинутыми ногами Анны, ее колени лежат на подставках.

Анна чувствует колыхание воздуха от движений мужчины, проверяющего инструменты.

Анна закрывает глаза, она видит и не видит одновременно. Это может быть Кевин или любой другой, которого она не знает. Ей хочется встать, и ей это удается. Она легко, свободно поднимается, но тут же приходит в себя и понимает, что она в том же положении, как будто привязанная к кровати. Ее мышцы ей не повинуются. Они существуют как бы независимо от ее сознания.

Анне представляется, что четыре камеры ее сердца усыхают, пока из них не образуется примитивная трубка.

Органы ее тела не могут вобрать препараты. Ее сознание заполняют галлюцинации. Перед ней лицо ребенка. Девочки. Светлые волосы. Голубые глаза. Ямочки на щечках. Точная копия ее в детстве.

Биение сердца, которое скоро остановится. Ее собственное или чье-то еще? Какая разница?

Анна чувствует две полоски тепла, скатывающиеся у нее по щекам. Она хочет поднять голову, но не получается. Глаза ее смотрят на живот, укрытый синим больничным материалом. Дальше, в пространстве между ее ног, мужчина занят приготовлениями.

Анна пытается открыть рот. Губы разлепляются, но ни звука не выходит из ее глотки. Имя, что она выбрала для ребенка. Она с трудом облизывает губы, а в это время на языке у ее ребенка формируются вкусовые сосочки.

«Что это? — спрашивает она себя. — Где я?»

Эмбрион морщится, когда его касается металл вакуумной трубки. Холод инструмента не встречает сопротивления.

Анна недоумевает, почему ее ноги раскрыты перед этими людьми. По какому праву она выставлена на всеобщее обозрение? Она публичная девка и ей за это платят?

Через несколько мгновений раздается свиристящий звук — это работает вакуум-экстрактор.

Снотворное подействовало. Комната вздымается и исчезает. Анна испытывает чувство острого наслаждения. Она шепчет, как в тумане, и улетает далеко. Летнее утро. Ноги в кроссовках. Классики на асфальте.

Слабое, едва ощутимое прикосновение. С ее телом что-то происходит, но она почти ничего не чувствует.

Прекрасно, думает она, и ее накрывает очередная волна блаженства. Руки в мягкой зеленой траве.

Анна закрывает глаза. Или они открыты и на что-то смотрят? Сияние яркое, как солнце.

Ее рот открывается, язык едва шевелится, двигаясь с трудом, как будто в приступе немоты, пока имя ребенка не слетает с ее губ, с трудом различимое в этих странных звуках.

Анна чувствует перемещение, пещеру в скале, игру в похороны.

Непреодолимая сила вакуума.

Время слипается, усыхает и тянется.

И через минуту, а может, час плацента отделяется, и эмбрион отрывается от стенок матки.

Он разбивается на кусочки настолько маленькие, что они проходят через вакуумную трубку прямо в стеклянную бутыль, вставленную в машину.

Снова Анна пытается что-то сказать, и теперь, когда отсос выключен, имя звучит отчетливей. «Роза», — ясно раздается в молчании комнаты, и присутствующие переспрашивают друг друга, не послышалось ли им. Не могла же женщина под наркозом произнести это слово так отчетливо.

Все глаза устремлены на содержимое бутылки.

Анна тоже видит его.

Ваза, думает она.

Подняв глаза от отверстия у Анны между ног, мужчина поворачивается, чтобы проверить содержимое контейнера. При взгляде на раздробленные ошметки в стеклянной банке он удовлетворенно кивает себе и окружающим, довольный, что все на месте.

Эпилог

Когда врачи посчитали ее состояние приемлемым, Анну выпустили из больницы. Молодая медсестра посадила ее на кресло-каталку и повезла по белым коридорам к лифту.

Люди, проходящие мимо, смотрят сквозь нее, как будто она невидима.

В лифте медсестра нажимает нужную кнопку, и кабина трогается вниз, и от этого Анну немного мутит. Сначала ей кажется, что они едут в мертвецкую, но потом она осознает, что мертвецкая уже получила свою дань.

Двери лифта открываются, и она оказывается лицом к лицу с людьми, ожидающими лифта.

Медсестра катит коляску с Анной по больничному вестибюлю, к раздвижным стеклянным дверям. Чем ближе она к ним приближается, тем сильнее дразнит ее ноздри какой-то тошнотворный запах.

Двери распахиваются, и вонь становится нестерпимой. Анну вот-вот вырвет.

Она оглядывает небо и пустое пространство перед собой. Она ожидала, что тысячи людей придут встретить ее, их руки будут одна за другой вздыматься в воздух, и каждый протянет ей розу. Но на улице никого. Нет даже горстки людей, которые могли бы прийти, узнав, что ее выписывают. Она смотрит на землю, в надежде увидеть красные розы, целые букеты роз, от людей, которые ее поддерживали. Где плюшевые медведи и мягкие игрушки как знак сочувствия ее потере? Ничего этого нет.

Анна смотрит на пустую подъездную дорожку, куда заруливает такси. Где дети, которые подбегут к ней и подарят розы? Где маленькая девочка, которая протянет Анне букет роз, завернутый в прозрачную бумагу? Ребенок, который ничего об этом не знает? Только то, что ее родители сказали ей подарить букет женщине на инвалидном кресле.

Водитель выходит, чтобы помочь Анне сесть в машину. Она опирается руками о подлокотники, чтобы встать, и спотыкается. У нее кружится голова, и медсестра берет ее под руку.

— Пустите меня, — говорит она, делая неуверенный шаг, как жертва дорожной аварии, землетрясения, авиакатастрофы, цунами.

Таксист помогает ей устроиться на заднем сиденье и закрывает дверь, отрезая Анну от криков воображаемой толпы и одуряющего запаха цветов.

Такси трогается, и Анна ищет свое окно. Она закрывает глаза, потому что в душе у нее лишь тоска.

Приехав, она входит в пустую квартиру, ложится в кровать и много дней подряд лежит так без сна, глядя перед собой полными боли глазами.

Баренид.

Сидеть за рулем и вести машину — дело весьма опасное. Анне не хватает концентрации, ее мысли размазаны, как будто ей надо заполнить пробел, период времени, выпавший из памяти, и она оказывается у цели своего путешествия, еще не осознав этого.

Свернув к дому, Анна обнаруживает, что снег сошел и из-под земли пробивается зеленая трава. Она сидит за рулем и ждет, когда появятся признаки жизни. Через какое-то время из-за деревьев за сараем появляется лиса. Она трусит прямо к Анне, голова ее опущена, что-то зажато у нее в зубах. Когда лиса приближается, становится видно, что она тащит зайца.

Анна ждет, пока лиса не уйдет. В зеркало она видит, как зверь перебегает через дорогу и спускается по берегу к ручью.

Анна выходит из машины, чувствуя на лице и руках свежий ветер, и направляется к входной двери. Войдя в дом, она закрывает дверь и замирает, прислушиваясь к звукам внутри и снаружи. До нее доносятся слабые порывы ветра за стенами, барабанящие в оконные стекла.