КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Преображенский Константин Георгиевич. Страница 45

На этом, собственно, журналистская часть и заканчивается. Теперь разведчик старается перевести отношения на дружеский уровень, а потом — на откровенно шпионский. Жизнь и карьера агента отныне оказывается под дамокловым мечом угрозы разоблачения.

Разумеется, иногда вербовка диктуется важными интересами нашего государства, но далеко не всегда. Ведь если бы мы вербовали только изобретателей нового оружия и помощников министров, разведке нечего было бы писать в своих ежегодных отчетах. По старой чекистской традиции значительная часть агентов приобретается исключительно для того, чтобы красноречиво и многословно, а главное, оптимистично описать проделанную чекистом работу. По большому счету этот агент никакой ценности для разведки не представляет Не случайно на жаргоне разведчиков вербовка так и называется — «галка». А именно от количества «галок», а не от качества добытой информации зависит карьера разведчика.

Когда журналист-разведчик терпит провал или перебегает к американцам, все те, у кого он брал интервью, попадают под подозрение. Их имена всплывают на страницах газет.

— Да, давал я интервью Левченко, но ведь я же не знал, что он шпион! — кричал мне депутат японского парламента М. Акаги после того, как его бывший интервьюер, корреспондент «Нового времени» в Токио, бежал к американцам. — Сейчас я беседую с вами А может, вы тоже шпион?

Увы, он не ошибался…

В начале девяностых голов, после краха советского КГБ, в печати появились высказывания о том, что использовать офицеров разведки в качестве журналистов все-таки неэтично: ведь человек раскрывает перед ними душу, почти как на исповеди. Но вскоре такие разговоры затихли…

Ill

Разведчики второго сорта

Вот поэтому журналистика в разведке и не поощряется: в полном объеме она тут вовсе и не нужна! Ее используют лишь в качестве повода для знакомства. Роль, которую она в этом случае выполняет, на профессиональном языке разведчика называется «прикрытие оперативной деятельности». Всякая дополнительная творческая деятельность разведчика, выходящая за рамки «прикрытия», в лучшем случае игнорируется начальством, в худшем — создает мнение о нем как о несерьезном человеке.

— Как же он будет руководить чекистским коллективом, если он журналист? — не раз приходилось мне слышать в руководящих кабинетах разведки. Характерно, что бывшие райкомовские работники, пришедшие в разведку по партнабору и вообще не являющиеся специалистами в какой-либо области, подобных вопросов не вызывают.

Для того чтобы оправдывать свое «прикрытие», разведчик обязан был всеми средствами и способами демонстрировать это, играть его —но бытьпри этом разведчиком.С деловым видом появляться на пресс-конференциях, язвительно задавать вопросы, но — ничего не писать. И хотя, как сказано в учебниках для разведчиков, изредка печататься все же нужно, чтобы местная контрразведка не догадалась, что ты разведчик, она все равно об этом хорошо знала…

— Я — не пишущий журналист! — с некоей гордостью заявляли некоторые офицеры разведки, а ведь именно в этом случае они могли рассчитывать хоть на какой-то руководящий пост.

Другие их коллеги в беседах с начальством не упускали случая назвать себя «бывшим журналистом». Тем самым намекали, что в следующую загранкомандировку их можно посылать под дипломатическим прикрытием, безопасным и хлебным.

Да, было в разведке несколько пишущих журналистов, а пара-тройка отставников стали даже весьма известными, но всех их объединяет одно: никто из них не занимал большого поста Только полковник 3., известный в свое время журналист и писатель, дослужился до заместителя начальника одного из управлений. Большей же частью руководящие должности доставались людям неразговорчивым, хмурым, поднаторевшим в кабинетных интригах.

Журналистов же использовали на второстепенных должностях помощников референтов, составителей речей для начальства, а также для сочинения дезинформационных материалов, выпускаемых Службой «А».

В течение многих лет на совещаниях руководящего состава разведки говорилось о нехватке квалифицированных журналистов для работы в зарубежных корпунктах. Интересно, пойдет ли служить туда молодая поросль нашей новой свободной прессы?

Глава 7

Будни токийской резидентуры

Токийское отделение ТАСС начинает работу рано, в 8 утра, когда все остальные советские корреспонденты еще спят. Беспокоить их дома в этот час не принято.

Вот и в моей квартире на третьем этаже небольшого тассовского здания, расположенного на границе районов Синдзюку и Сибуя, возле станции метро «Хацудай», зазвонил будильник.

Я отчетливо слышал его громкий звон, но не мог пробудиться. Вчерашний день потребовал от меня колоссального эмоционального напряжения. До одиннадцати вечера я сидел в ресторане с агентом-китайцем и, желая упрочить отношения с ним, клялся ему в дружбе от имени и ТАСС, и КГБ, и всего советского народа. Агент отвечал тем же, и наполненные до краев пивные кружки то и дело взлетали над нашим столиком в приветственном тосте.

Выйдя из ресторана, я решил на всякий случай проверить, не засекла ли наш контакт японская контрразведка, и еще час блуждал по полупустому ночному Токио. Пересаживаясь с метро на такси, забредал пешком в такие узкие переулки, что, если бы за мной была слежка, она непременно обнаружила бы себя, потому что ночью ей нельзя замаскироваться в толпе.

Слежки не было, и я облегченно вздохнул. Я радовался удачно проведенному дню, и только сейчас дала себя знать дневная усталость. Но это была приятная усталость, ибо несла в себе ощущение выполненного долга.

Сладостно изнемогая от нее, я лишь за полночь добрался до дому и собирался тут же лечь спать, но передумал: решил по русской привычке часок насладиться уютной тишиной спящего дома. Сев за стол в пустой кухне, я налил в бокал моего любимого красного сухого вина, которым славится префектура Яманаси, и стал листать новый номер московского литературного журнала «Юность», в котором иногда появлялись и мои очерки. А тем временем в ночной тишине гудел, закипая на плите, чайник…

— Скорее вставай! — трясла меня за плечо жена. — Ты опаздываешь, коллеги подумают, что специально являешься позже, чтобы продемонстрировать свое превосходство!..

Я в ужасе взглянул на часы. Они показывали десять минут девятого. Быстро собравшись, я побежал вниз, в офис…

Коридор на первом этаже, ведущий в рабочую комнату, был узким. Сейчас в нем громоздились одна на другой большие картонные коробки, аккуратно сложенные японскими грузчиками вдоль стены. Наши, разумеется, побросали бы их как попало.

В этих коробках находилось электронное оборудование для скоростной связи с Москвой, которым предстояло заменить устаревшие телетайпы, а заодно избавиться и от четырех операторов-японцев, прослуживших здесь долгие годы. Б последние месяцы мы, корреспонденты, старались не заходить в комнату телетайпистов, где царила напряженная тишина. А если приходилось очутиться там по долгу службы, то невольно испытывали чувство вины…

Комната корреспондентов была набита битком. За письменными столами, расставленными вдоль стен, сидело около десяти мужчин в возрасте от тридцати до пятидесяти лет, попыхивая сигаретами и трубками, стуча по клавишам пишущих машинок и возбужденно переговариваясь друг с другом. Дух творчества витал в воздухе…

Перед каждым лежала стопка японских газет. Найдя в ней заслуживающую внимания новость, они быстро перетолмачивали ее на русский язык, слегка изменяя акценты, кое-что недоговаривая или, наоборот, преувеличивая, и в итоге информация приобретала совершенно иной смысл, выгодный советскому руководству, хотя в ней и содержалась ссылка на «Нихон кэйдзай», «Асахи» или «Иомиури».