КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Преображенский Константин Георгиевич. Страница 68

Я закончил отчеты и через месяц собрался улетать в Токио. Никто этому, кажется, не препятствовал. Интересно — почему?

И вот, наконец, меня вызвал на беседу заместитель начальника всей разведки генерал А., приятель моего отца. Перед началом беседы он попросил, чтобы я никому о ней не рассказывал.

— Из управления «К» поступили сведения, что ты собрался менять профессию. Несколько человек слышали, как ты говорил об этом в резидентуре… — сухо, суровым тоном произнес он, испытующе глядя мне в глаза.

«Нет, я ничего подобного не говорил! Наоборот, я промолчал, а произнес эту фразу 3., мой московский приятель!..» — хотел было закричать я во весь голос, но, разумеется, промолчал: такое прямое отпирательство в разведке не принято Я лишь объяснил генералу, что эти слова были случайной оговоркой, а имел я в виду совсем другое: наоборот, хотел бы сменить профессию журналиста и стать дипломатом, поскольку для работы в разведке такое прикрытие более безопасно. (Так наша разведка сама принуждает своих шпионов ко лжи.)

— Примерно гак мы и объяснили управлению «К», которое заподозрило тебя в трусости, — кивнул генерал. — Тебе разрешено возвратиться в Токио, но учти — этот случай зафиксирован в твоем досье в управлении «К», которое ведется там на каждого «сотрудника разведки, даже на меня. Второй такой ошибки тебе уже не простят!..

Но я ведь не совершил вообще никакой ошибки! Я молчал!..

Разумеется, если бы мой отец не был приятелем генерала А., тот также не простил бы мне этого недоразумения, с легким сердцем послав в Токио вместо меня другого офицера разведки.

Назавтра я уже летел в Токио. В полном смятении чувств, моя душа то ликовала от радости, то замирала от страха.

Добравшись до Синдзюку, я вышел на балкон отделения ТАСС и ощутил приступ страшной тоски Желанный блеск токийского солнца вдруг показался мне ослепительно ярким.

Я тотчас лег на диван и, немного придя в себя, поехал в посольство, к врачу Пожилая женщина-врач была на редкость порядочным человеком и, кроме того, отличным кардиологом.

Она диагностировала гипертонический криз. С тех пор эта болезнь то и дело давала о себе знать на протяжении всех лет, что я служил в разведке. Но стоило мне уйти оттуда, болезни как не бывало.

Напряженная обстановка в резидентуре, пронизанная подозрительностью, отсутствием четких критериев добра и зла, делает жизнь разведчика невыносимой.

Зловещий образ управления «К» так резко контрастирует с корректной манерой японской контрразведки, что вызывает к ней чуть ли не симпатию, хотя именно она официально считается тут нашим главным врагом.

Да, японцы следят за нами, подставляют нам агентуру, прослушивают наши телефонные разговоры, проводят тайные обыски в квартирах — но они хотя бы уважают нас как профессионалов, как достойного противника. Даже хватая нас за руку, арестовывая и задерживая, они ведут себя весьма уважительно и ни на минуту не забывают, что имеют дело с офицером разведывательной службы огромной державы.

Свои же начальники и натравливаемое ими на нас управление «К» не ставят нас ни во что, усматривая в нас лишь средство для своих манипуляций. Сделать же с нами они могут все, что угодно, даже физически уничтожить. Именно поэтому советские разведчики опасаются своих начальников и коллег больше, чем иностранной разведки.

Глава 10

Шпионаж без прикрытия

I

У каждого разведчика, особенно молодого, радостно екает сердце, когда начальник отдела, покровительственно хлопая его по плечу, говорит с Доброй улыбкой, словно о некоем сюрпризе:

— Ну, скоро выводим тебя под «крышу»!..

«Крышей» на нашем языке называется одно из престижных учреждений, имеющих представительства за границей. Там разведчик, прежде чем выехать за рубеж, должен послужить некоторое время под видом сотрудника этого самого учреждения, чтобы товарищи приняли его за своего. Никаких усилий работа под «крышей» не требует. Она состоит в том, чтобы хотя бы полдня отсиживать за письменным столом, горделиво поглядывая по сторонам. Уезжая за рубеж, разведчик на несколько лет избавляется от бесконечных нудных совещаний, дежурств по отделу и лыжных кроссов.

Ничего не скажешь — приятная вещь «крыша». Она — словно заслуженный отдых перед напряженной и длительной заграничной командировкой, ради которой все и поступают в разведку.

Одно плохо: под «крышей» разведчик тотчас начинает замечать на себе завистливые или косые взгляды новых друзей, становится объектом их пристального, недоброжелательного внимания. Поэтому и я чувствовал себя неспокойно, открывая солнечным сентябрьским утром тяжелую дверь огромного здания в центре Москвы, известного не только стране, но и всему миру. Фронтон его украшают четыре огромные буквы: ТАСС.

В окошке дежурного меня ждал пропуск к заместителю начальника управления кадров, о котором все знали, что на самом деле он представляет разведку. Он оформлял на работу в ТАСС ее офицеров. Это был тучный старик, давно вышедший на пенсию, но остававшийся внештатным сотрудником КГБ.

С профессиональной недоброжелательностью кадровик взглянул на меня, когда я осторожно скрипнул дверью, и кивнул на стул, стоявший поодаль. Минуту он хмуро смотрел прямо перед собою, а потом взял трубку телефона. Таков был стиль поведения сотрудников сталинского НКВД, у которых не должно быть времени на лишние слова и разговоры.

— Зайди! — коротко бросил он в трубку и, повернувшись ко мне, объяснил: — Это я вызвал заведующего редакцией Азии. Сейчас придет, куда он денется!..

И действительно, через пару минут в кабинет вошел довольно молодой мужчина и с испугом посмотрел на меня.

— Этот человек, — внушительным тоном сказал старик, — будет у тебя работать. А лотом поедет в Японию. Никаких лишних вопросов ему не задавай. Понял?

Заведующий редакцией тоже хотел твердо произнести «понял», но вместо этого раздвинул губы в широкой улыбке и залился нервным смехом. Он начал быстро поглаживать себя по щекам, стремясь погасить его, но это было тщетно Кадровик же сделал вид, что ничего не заметил, и сказал потеплевшим голосом:

— Иди, отведи его на свое рабочее место!..

Выйдя в полутемный коридор, заведующий редакцией Азии сразу успокоился и сконфуженно замолчал. Так, не говоря друг другу ни слова, мы прошествовали до двери, над которой висела картонная табличка: «Азия». Начальник открыл дверь и сделал приглашающий жест.

В комнате за письменными столами сидело около двадцати молодых мужчин, и все они обернулись на звук открываемой двери. С ужасом я узнал множество своих однокурсников по Институту стран Азии и Африки, с которыми, как положено, порвал все связи несколько лет назад, поступая в разведку.

— А, это ты? — с деланным удивлением, но спокойно, сказали они и тотчас углубились в работу, словно мы виделись всего лишь на прошлой неделе. По их напряженным затылкам я понял, что каждый думал о том, не несет ли мое появление лично ему какую-нибудь угрозу.

Разумеется, все знали, где я на самом деле работал. Ведь в разведку поступали очень многие выпускники нашего института, и о каждом партком выносил секретнейшее решение, которое на следующий день становилось общеизвестным. Я же расположился за свободным столом и с деловым видом зашелестел бумагами, словно служил здесь всю жизнь и отлучился лишь на минуту. На самом же деле я чувствовал себя весьма неуютно. Как давно я не бывал ни в каком другом учреждении, кроме КГБ!