Алиса в Стране Советов - Алексеев Юрий Александрович. Страница 22

— Vaya! Mi novia, [48]— недостоверно, излишне сухо брякнул Иван и, чтоб оплошность загладить, прильнул к «невесте» губами, что получилось опять же не ах как убедительно — невесту на людях взасос не целуют — для этого другие девушки есть — и они в ответ не царапаются. И понимая это, Иван немедля ва-банк пошёл: выдал два трупа и повреждённый автобус, что повстречались ему по дороге.

Не нюхавший, видимо, ещё пороха «петушок» как-то обрадованно всполошился. Наверно, давно ждал случая себя показать, отличиться.

— Otra vez unos gusanos armados! [49]— прокричал он своим пулемётчикам и кинулся к дверцам «Джипа». — Vamos presarles! [50]

— Venceremos! — прогрохотало из взвывших машин, и патруль будто ветром сдуло. Ещё секунда, и четыре красных фонарика растаяли в беспросветной ночи.

«Оно, может, и к лучшему, — подумал Иван. — Мне же назад возвращаться».

На губах его холодком лежал и душу тревожил обманом сорванный поцелуй. Но закрепить нежное прикосновение и в мыслях не было. Он не хотел ничего торопить, тем более овладеть Ампаритой немедленно. И эта непонятная, незнакомая робость одновременно и раздражала и как-то томила, мешала дышать.

Сдвинувшись в угол кабины, Ампарита закрыла глаза, и узнать, о чём девушка думает, никто бы не взялся. Такое никому не дано, кроме Чанова, с чего он и увяз в алиментах, сложив голову на рояль.

Дорога к дому сникшей «невесты» была невыносимо мучительной. В остатний раз искушение ущипнуло Ивана уже в Гаване, когда они проезжали мимо небезызвестного отеля на Малеконе, куда лётчиков завели «поиски сигарет». И всё-таки он удержал себя вычурной мыслью, де мол, тут дело львиное: ежели промахнёшься, второй заход отменяется, и чтобы гордость не потерять, придётся отчалить с независимым видом, дескать, я просто играл, тренировал лапы.

Возле старинного в плантаторском стиле особняка Ампарита велела остановиться.

«Сейчас выпорхнет и «прощайте скалистые горы», — с тупым огорчением подумал Иван. — А дальше отчизна позовёт меня на расправу».

Но девушка-мечта не побежала, прижавши туфли к грудям, как это делается в дачных провинциях, чтоб подчеркнуть свою воспитанность и фригидность. Скрывая пережитые волнения, она замедленно отстегнула дверцу машины и безмятежным голосом произнесла:

— Gracias jefe! Muchos gracias par su ayuda. Adios! [51]

— No, no, hasta тауара рог la noche! [52]— уточнил торопливо Иван.

— Estas seguro de tu deseo? — каверзно переспросила она, не соглашаясь и не отказывая. — Parece te gusta mas la gasolina… Se lo pase bien! [53]

«Нет, это не «осаже», кокетство, — успокоил себя Иван, провожая девушку взглядом и стараясь запомнить дом. — Но при чём тут бензин… — и вспыхнул, как подожженный: — Ну да, от меня же бешеный «лепесток». О Господи, ну что за мода у нас: как свидание, так под «парами», да ещё дармовыми — со склада, с реторты, из бака… «Одухотворены» постоянно, так что с трезвым, пожалуй, и не пойдёт никто, враз усомнится: э, тут что-то не то — либо взаймы попросит, либо отнимет сумочку».

Иван расстроился, и это несколько подзаглушило тревогу, связанную с обратной дорогой. С патрулём было никак не разминуться. Он это печёнкой чувствовал и, увы, не напрасно.

Над повреждённым автобусом летали красные хлопья, из выбитых окон клубился сгустками чёрный дым, и трупов возле него было уже не два, а три, и над ними размахивали «Калашниковыми», о чём-то в крик спорили солдаты мобильного патруля. Дорогу они перекрыли с обоих концов «джипами» и поставили пулемёты в боевую готовность. Встрёпанный, подутративший форс сержант взвинченно разговаривал с кем-то по рации.

— No se detenga! No se detenga! [54]— отрывисто приказал он притормозившему на всякий случай Ивану и сделал отмашку в сторону Антигуа.

Иван не ждал такой милости, рванул вперед, но всё же мельком успел отметить, что третьим, павшим в ночной оказии, был совсем ещё мальчик, подросток из тех, что лазят за яблоками. И сходство это усиливалось дробовиком — пугалкой немощных сторожей, что валялась поодаль от маленького мертвеца.

Обрадованный, что с патрулём не пришлось объясняться, Иван лишь подивился на пацанёнка-мстителя — взрослый вряд ли удумал бы колючек настричь, пачкаться маслом. Ой ли! И только через четверть часа, уже в Антигуа Ивана будто током ударило: «ДА ЭТО ЖЕ Я ЕГО… Я! Не настолько же мальчик глуп, чтоб патруля дожидаться, отсиживаться в кустах».

Конечно, всё могло быть. И это «всё» было желательным. Но каким-то пришлым, вовсе не объяснимым чутьём беременной шлюхи, что ли, он тайно знал теперь, от кого ребенок, и обмануть можно было кого угодно, но не себя.

Остановив машину, Иван задёргался горлом, заквокал и выметнулся на обочину. Его мерзко вырвало, вытошнило фонтаном. Но легче не стало. В душе как бы надломилась палка и теперь колола его, дарила занозами.

Убить можно только единожды. Потом это уже работа. Кому в охоту, кому в тягость и поперёк сердца. И сколь бы ни бормотали умники: «Есть пули несправедливые и справедливые, есть трупы загнивающие и прогрессивные» — мертвецам это без разницы. Их не о том наверху спросят. А вот нарушившему, пусть по приказу, Первую заповедь, хоть какой орденок желателен, чтобы дырку в душе прикрыть.

Именно так Иван в повести «Антоновка» написал. Но ордена ему сейчас не хотелось.

Когда Иван объявился в салуне сеньоры Пути, истерзанный Славушкин набросился на него будто собачка, заждавшаяся спасительной травки. Вид Славушкина не оставлял сомнений, что он рассчитался на год вперёд.

— Да где тебя черти носили?! Ну, никаких же сил нет! — ослабшим голосом упрекнул он Ивана. — Я уж и так, и эдак, кхм, легче повеситься…

— Вижу, я не слепой. Забирай «молоко», сматываемся! — поторопил раскисшего друга Иван, а возлежавшей крестом, взмыленной Пуге сказал: — Todo esta en orden, senora! [55]

— Muchisimas gracias, — проворковала с постели бандерша. — Mi casa siempre para usted. [56]— И, выложив на одеяло слоновью ногу, добавила: — Zlavochkin aumentaba su deuda. Explica le eso por favor. [57]

А Славушкин, чудо в перьях, тем временем улыбался прощально и посылал дуэнье воздушные поцелуи.

— Идём! — одёрнул его за рукав Иван. — Идём, я скажу слово нескучное.

В машине Славушкин повеселел, но жестами и кряхтением продолжал всяко преувеличивать размеры потраченного труда.

— Уймись, рано радуешься, — окоротил задаваку Иван и передал, как есть, претензии немилосердной Пуги.

Славушкина так и подбросило.

— Это я должен?! — вскрикнул он одичало. — Да что же я — не офицер? Что я — пугало из стройбата, или на помойке меня нашли? Я упирался…

Дальше пошло непечатное, без смысловых связок.

— Да ладно тебе, — сухо сказал Иван. — На родине и не на такое идут ради машины. А тут — не то. Полное воздержание — вот главная заповедь советского автолюбителя в тропиках. А ты об этом забыл, совсем разомлел, Славушкин!

— А ты, а ты? — окрысился Славушкин.

— Ну, во-первых, мне противопоказан бензин, — сказал, помедлив, Иван. — А во-вторых, я не такой уж «советский»…

— По беспартийности, что ли? — не понял Славушкин. — Но это же поправимо!

— Нельзя, Славушкин, что ты! — прибавил газу Иван. — С кого же тогда пример брать, ежели все в рядах?.. Самим с себя, что ли? Сам себе и поводырь, и ведомый — это же хаос, сплошное недоразумение. И потом, представь себе, вся страна на закрытом партийном собрании, а скрывать — не от кого… Все тут. Все в сборе.

вернуться

48

Еще бы! Моя невеста.

вернуться

49

Опять вооружённые «червяки»!..

вернуться

50

Идём взахват!

вернуться

51

Спасибо, начальник! Большое спасибо за помощь. Прощайте!

вернуться

52

Нет, нет, до завтрашнего вечера.

вернуться

53

А ты уверен в своем желании? Кажется, тебе больше по вкусу бензин. Счастливого пути!

вернуться

54

Не задерживайтесь! Не задерживайтесь!

вернуться

55

Всё в порядке, сеньора!

вернуться

56

Огромное спасибо. Мой дом всегда к вашим услугам.

вернуться

57

Славушкин увеличил задолженность. Объясните ему, пожалуйста.