Кровавое дело - де Монтепен Ксавье. Страница 105

— Обещаю вам.

— Есть у вас какие-нибудь планы на сегодняшний вечер?

Сесиль с удивлением посмотрела на Пароли.

— Никаких! Я буду читать в своей комнате, пока не наступит время спать.

— В качестве доктора я нахожу, что вам необходимы развлечения. Не хотите ли съездить в театр?

— С вами?

— Конечно!

— Очень раДа! Куда мы поедем?

— Куда желаете. Выбирайте сами. В лирический театр, на оперетку или драму? Любите вы драму?

— Чрезвычайно.

— Так поедем в театр «Ambigue» на «Fualdes». Я пошлю за ложей.

— Я так недавно надела траур, что, пожалуй, неловко показываться в обществе…

— Никто вас не знает, да я велю взять ложу в бенуаре — нас не увидят.

— Как мне вас отблагодарить!

— Полюбив немного…

Красноречивый взгляд был единственным ответом Сесиль, подставившей Пароли лоб для поцелуя, после чего она ушла.

Пароли только принялся за текущие дела, как лакей, после предварительного стука, вошел и доложил:

— Господин директор, вас желает видеть какой-то человек. Он говорит, что вы его знаете…

— Как зовут?

— Луиджи.

— Просите!

Лакей сейчас же отворил дверь и впустил оружейника.

— Прошу извинить, — произнес Луиджи, — невозможно было прийти раньше.

— Я доволен, что вижу тебя сегодня, — ответил Пароли. — Ты мне как раз нужен.

— В чем дело?

— Надо наблюдать за тем домом, куда ты так ловко закинул трость, и давать мне отчет, что там происходит.

Вместо ответа оружейник почесал за ухом.

— Что тебя затрудняет?

— Ровно ничего. Этот надзор — самое простое и легкое дело, но мне придется отказаться от места.

— Этого я тебе не позволю! Я хочу, чтобы ты оставался оружейником в театре Батиньоль.

— Так как же поступить?

— Попроси отпуск на четыре или пять дней под предлогом лечения, хозяин, верно, не откажет.

— Разумеется, нет!

— Надзор не продлится больше пяти дней, а за каждый день я тебе заплачу по десять франков. Согласен?

— Вы знаете, что для вас я готов служить даром.

— Итак, по рукам. Теперь посмотрим твои глаза.

Осмотрев веки пьемонтца, Пароли открыл шкаф, в котором находились пузырьки и склянки разной величины. Он взял маленький пузырек и впустил две капли из него в глаза больного.

— Corpo di Bacco! — вскричал оружейник. — Точно сотни иголок мне колют глаза!

— Это только одну минуту. Мужайся!

— Ах, храбрости-то мне не занимать! Верьте, что я не ропщу из-за таких пустяков.

Через три-четыре минуты острая боль утихла. Анджело снова осмотрел глаза и сказал:

— Все идет хорошо. До завтрашнего вечера.

— Но если случится что-нибудь новое сегодня?

— В таком случае ты можешь меня подождать в театре «Ambigue» с восьми до половины двенадцатого. Я буду выходить каждый антракт.

— Хорошо.

И Луиджи направился к Батиньолю, где жил его хозяин. Он объяснил очень толково, что его болезнь требует серьезного лечения, и получил отпуск на восемь дней. Тогда он отправился на улицу Дам и остановился против дома красавицы Анжель. Он убедился, что следить будет очень нелегко: невозможно же прогуливаться взад и вперед и не привлечь внимания? Он мог бы войти в кабачок напротив лавки Анжель, на другой стороне улицы, но если он проведет там четыре дня подряд, то сильно удивит обычных посетителей и вызовет целый ряд предположений. Обдумывая свое положение, он осматривался.

Вдруг Луиджи заметил небольшую лавочку торговца каштанами и высокого детину лет двадцати пяти, энергично переворачивающего свой товар, чтобы он не подгорел.

«Per Bacco! — подумал оружейник, ударив себя по лбу. — Может быть, и удастся!»

Без малейшего колебания он подошел к продавцу каштанов и спросил по-итальянски:

— Откуда вы родом, приятель?

— Из Пьемонта.

— Пьемонтец! И я также. Хорошо ли идут дела?

— Недурно.

— Сколько выручаете в день?

— Четыре франка.

— Я могу вам дать по шесть в продолжение пяти дней, только уступите мне свое место.

— Вы пробудете здесь целый день?

— До девяти часов вечера. Будьте спокойны: я отлично справлюсь.

— Дайте мне не шесть франков, а десять, и я уступлю вам свое место.

— Ладно, согласен.

— И заплатите вперед.

— Пять дней по десять франков — пятьдесят. Сейчас получите.

Широкое смуглое лицо продавца каштанов выразило в одно и то же время и недоверие, и радость.

— Давайте ваш передник и нарукавники, живо!

Продавец повиновался. Луиджи переоделся, вынул из кармана условленную сумму, положил ее в руку пьемонтца и прибавил:

— Вот пятьдесят франков. Предупредите кабатчика, что вы принуждены отлучиться и на свое место ставите приятеля. И не показывайтесь в этом квартале дня два!

Пьемонтец, пожав руку оружейнику, ушел.

Луиджи сейчас же устроился в лавочке величиной в квадратный метр, надвинув шляпу на глаза. День прошел, а в москательной лавке ничего не произошло. В половине девятого он пообедал в кабачке, направился к «Ambigue» и стал прохаживаться в крытой галерее. В первый же антракт пришел Пароли, который знаком велел ему следовать за собой. Они дошли до улицы Бонди, и, когда очутились в уединенном и темном месте, Анджело спросил:

— Ну, что нового?

— Ровно ничего.

— Как ты устроился?

Оружейник рассказал.

— Я тебе дам вперед, — произнес Пароли и вручил ему два стофранковых билета.

— Где я увижу вас завтра вечером?

— На улице Sante. Если меня не будет дома, подожди моего возвращения.

Луиджи пошел на свою квартиру, а на другой день в половине восьмого утра он уже был на улице Дам и занял свой наблюдательный пост. Прошло около четверти часа, как вдруг оружейник увидел служанку, возвращавшуюся домой в сопровождении господина серьезной наружности, с большими баками, одетого в черный костюм и белый галстук.

«Это, должно быть, доктор», — подумал Луиджи.

И он не ошибся. Хозяйка лавки ждала доктора на первом этаже. Она наскоро сообщила ему подробности ужасного падения Эммы-Розы, а затем повела его к дочери. Врач взял горячую руку Эммы и стал считать пульс.

— Небольшая лихорадка, — сказал он. — Что у вас болит, дитя?

— Голова… То тупая боль, то до такой степени острая, что я с трудом удерживаю крик.

— А зрение?

— Глаза не болят, но и сегодня, как вчера, мне кажется, что в комнате туман.

Солнечный луч проник в окно и упал на ее постель.

Доктор осмотрел глаза и слегка нахмурился.

— Рану затянуло? — спросил он.

— Почти совсем, — ответила Анжель.

— Мне необходимо ее осмотреть.

Анжель поспешила снять легкую повязку.

— Совсем затянуло, — сказал доктор. — Да и некстати скоро, так как вследствие этого и головные боли, и ненормальность зрения. Не беспокойтесь, сударыня, это ничего. Мы положим за уши мушки и оттянем кровь. Я сейчас напишу рецепт. Потрудитесь дать мне бумагу.

— Внизу все приготовлено.

Спустились в лавку, и врач написал рецепт.

— Когда вы посетите нас?

— Завтра.

— Вы не находите опасности?

— Нет. Мне кажется, что нет серьезного осложнения. Повторяю, рана зарубцевалась слишком скоро, и оттого — боли.

— Какие последствия?

— Например, катаракта и потеря зрения.

— О, Господи! — воскликнула Анжель, бледнея.

— Успокойтесь, мы пресечем зло в корне.

— Вы надеетесь?

— Вполне уверен.

— Да услышит вас Создатель! Если бы моя дочь ослепла, я сошла бы с ума.

— Ничего подобного теперь не случится, ручаюсь вам.

Доктор ушел, взяв с собой записку своего коллеги из Сен-Жюльен-дю-Со о ходе болезни. Катерина побежала в аптеку, и скоро две мушки были за ушами у Эммы. Оставалось ждать, какое действие окажет предписанное средство.

— Мама, мне гораздо лучше; разве я должна непременно лежать? — спросила девушка после полудня.

— Нет, милочка, если ты чувствуешь достаточно сил, никто тебе не запрещает, даже напротив.

— Я встану.