Кровавое дело - де Монтепен Ксавье. Страница 46

— Когда же вы спохватились, что потеряли конверт?

— По возвращении домой, как стала раздеваться.

— Это было днем?

— Нет, вечером.

— Не можете ли вы догадаться, в каком месте письмо выпало из муфты?

— Нет. Погода стояла очень холодная, сильный северный ветер дул мне прямо в лицо и вызвал слезы. Я помню, что два или три раза вынимала на улице носовой платок, чтобы вытереть глаза, а платок лежал в муфте… Очень возможно, что с платком я вытащила и конверт…

— Конечно, так, верно, и случилось. Вы нам сказали, что в ожидании крупного состояния не придали большого значения своей потере. Однако же пятьсот франков — деньги порядочные, а богатство предстояло только в будущем; как не пришло вам в голову вернуться, дойти до лавки, чтобы спросить, не там ли вы обронили письмо и деньги?

— Повторяю, что стояла страшная стужа… Я разделась, и у меня не хватило духу снова идти на улицу. К тому же я подумала: если хозяйка лавки нашла конверт с моим адресом, она будет настолько деликатна, что перешлет его мне.

— И, конечно, я так бы и поступила, — с живостью вмешалась Анжель.

Следователь, обращаясь к Сесиль, продолжал:

— Вы были знакомы с madame Анжель раньше?

— Нет.

— Но слышали о ней?

— Только как о хозяйке травяной лавки. Слышала также, что в округе ее все называли красавицей.

— Вы не знали, кем она вам приходится?

— Как же мне знать? Вы ведь понимаете, что отец никогда о ней не говорил.

— Так вы никогда не подозревали о существовании сестры?

— Нет.

— Это вам открыла madame Анжель?

— Да, сударь.

— При каких обстоятельствах и по поводу чего она об этом заговорила?

Вопрос прямой, невозможно не ответить на него, а ответить — как?

Неужели раскрыть истину? Неужели признаться, что желание уничтожить следы своего преступного увлечения было единственной причиной посещения красавицы Анжель? При одной мысли об этом Сесиль задрожала и взглянула на Анжель. Та стояла неподвижно; можно было подумать, что все происходившее к ней не относилось. Истинное или притворное равнодушие во второй раз придало силы Сесиль, и она ответила, в полной уверенности, что сестра не изобличит ее во лжи:

— Очень просто, сударь. Я сделала несколько покупок и просила хозяйку послать их ко мне; вполне натурально, что при этом сказала свое имя и адрес. Фамилия Бернье ее поразила — согласитесь сами, что иначе и быть не могло…

— В самом деле, понятно, что madame Анжель поразило имя, — сказал следователь. — Тогда она спросила вас о семье?

— Да, — ответила Сесиль.

— И потом сказала, что она ваша сестра?

— Да, сударь!

— Казалась она к вам дружески расположенной?

Сесиль притворилась удивленной и возразила:

— Да что я ей сделала, чтобы ей на меня сердиться?

— Но она ненавидела отца, роптала, что он ее бросил.

— Я не могу отвечать за поведение отца. Я даже не знала, что у него были ошибки молодости.

Во время допроса Сесиль, Анжель горела от нетерпения и гнева и наконец не совладала с собой.

— Неужели вы думаете, милостивый государь, что я не понимаю, куда клонятся эти вопросы? Вы подозреваете меня! По вашему мнению, ненависть привела меня к отцеубийству. Вы осуждаете или по меньшей мере подозреваете меня, забывая, что моя дочь, может быть, в эту минуту умирает, убитая рукою убийцы моего отца! Это чудовищно и лишено всякого смысла!

В эту минуту вошел помощник начальника станции.

— Поезд в Сен-Жюльен-дю-Со сейчас отходит, сударыня, — сказал он красавице Анжель.

Обернувшись к судьям, Анжель с горечью спросила:

— Могу я уйти, господа?

Барон де Родиль поклонился и ответил:

— Вы свободны, сударыня. Можете ехать к дочери, откуда я попрошу вас уведомить меня телеграммой, позволяет ли ее состояние дать нам необходимые пояснения. Если в депеше будет утвердительный ответ, я сам немедленно же отправлюсь в Сен-Жюльен-дю-Со.

— Вы получите депешу, сударь. И дай Господи, чтобы моя дочь была в состоянии выслушать вас и ответить!

Поклонившись судьям с почти надменной суровостью, красавица Анжель вышла на платформу в сопровождении помощника начальника станции.

Когда она вышла, Сесиль Бернье спросила:

— Разве есть другая жертва преступления, кроме моего отца?

— Да, дочь вашей сестры.

— Ее дочь! — воскликнула Сесиль. — Значит, у madame Анжель есть дочь?

— Разве вы этого не знали?

— Как же я могла это знать, когда я даже не знала о существовании сестры? До сегодняшнего дня мне пришлось всего-навсего один раз видеть ее.

Светляк выслушивал с глубоким вниманием все, что говорилось, тщательно изучал физиономии говоривших и делал какие-то пометки в записной книжке.

Внезапно, воспользовавшись наступившим молчанием, он сказал:

— Не потрудитесь ли, господин судебный следователь, задать один вопрос mademoiselle Сесиль Бернье?

— Какой?

— Какие улицы проходила она в тот вечер, когда потеряла письмо?

— Вы слышали, mademoiselle? Потрудитесь ответить.

— Я шла только по одной улице — по улице Дам. Я живу в доме пятьдесят четыре, а лавка — в доме сто десять. Я только туда и ходила и оттуда пошла прямо домой.

— Потрудитесь сказать точный час, когда это было, — сказал Казнев.

— Десять часов вечера.

— Больше ничего, сударыня.

— А теперь, сударь, — спросила Сесиль товарища прокурора, — что я должна делать? Пожалуйста, посоветуйте, потому что у меня нет сил на размышление и нет энергии для того, чтобы предпринять что-нибудь. Мне все продолжает казаться, что я вижу дурной сон. Смерть отца не только оставляет меня в полнейшем одиночестве, но еще и делает почти нищей, так как состояние, на которое я рассчитывала, пропало!

— Я могу посоветовать вам быть терпеливой и мужественной, — ответил Фернан де Родиль. — Правосудие сделает свое дело. Тот, кого вы оплакиваете, будет отомщен! Не сомневайтесь ни одной минуты! Что касается нищеты, которой вы, по-видимому, так страшитесь, то будьте уверены, что для вас она существовать не может! Триста пятьдесят тысяч франков составляли только ничтожную часть его состояния. Вы сами сказали, что миллион двести тысяч положены им в банк в Марселе. А ведь миллион двести тысяч — целое богатство. Вы не можете не согласиться с этим.

— Но я не знаю имени банкира!

— Мы отыщем.

— У меня, наконец, нет квитанции. Она была украдена с теми деньгами, которые вез отец.

— Невозможно допустить, чтобы в кассовую книгу марсельского банкира не был вписан миллионный вклад. А за неимением квитанции можно удовольствоваться и книгами. Кроме того, вероятно, покойный monsieur Бернье доверил свой капитал только человеку вполне надежному и честному. Вот почему, я полагаю, что вам бояться совершенно нечего.

— Вы меня успокоили, сударь.

— Не забудьте, что за вас правосудие, которое поможет вам и поддержит ваши интересы.

— Верьте, что я глубоко благодарна вам. Но… отец? — прибавила Сесиль после минутного молчания…

Товарищ прокурора понял.

— Тело monsieur Бернье будет перевезено в морг и там подвергнуто вскрытию. Это жестокая формальность, mademoiselle, но она совершенно неизбежна. Затем тело будет возвращено для совершения установленных обрядов.

Сесиль подошла к носилкам. Слезы снова заструились по ее смуглым щекам.

— Бедный отец, — проговорила она, — бедный отец! — И она опять горько зарыдала.

Товарищ прокурора подошел к Сесиль.

— Будьте мужественны, mademoiselle, — сказал он тоном искреннего участия. — Я знаю, вам надо очень много мужества. Возвращайтесь с Богом домой и положитесь на правосудие. Рассчитывайте на меня. Если вам будет что-нибудь нужно, зайдите ко мне.

Сесиль поблагодарила барона красноречивым взглядом, затем опустила вуаль и ушла.

В комнате воцарилось глубокое молчание.

Первым его нарушил начальник сыскной полиции:

— После всего того, что мы видели и слышали, господа, я полагаю, мы можем убедиться, что единственной целью убийства Жака Бернье послужило ограбление, но в то же время мы оказались в присутствии двух женщин, и их манера держать себя кажется мне очень странной. Я не думаю, чтобы я ошибался относительно законной дочери, полагая, что ее горе гораздо более кажущееся, нежели действительное… Я вижу в ней сухую, черствую, эгоистичную натуру, не способную любить никого и ничего, кроме себя и денег. Ей просто хотелось как можно скорее заполучить деньги, которые вез отец, — вот и все. Что касается второй, незаконной, то эта ненавидела Жака Бернье всеми силами души… Она даже и не думала скрывать этого.