Кровавое дело - де Монтепен Ксавье. Страница 65

— О да, сударь! Я была так счастлива, что увижу маму через несколько часов!

— Madame Фонтана провожала вас?

— Да, она хотела посадить меня в дамское отделение, но, к несчастью, оно было совершенно полно.

— Тогда она поручила вас обер-кондуктору?

— Да, сударь, передо мной отворили дверцу, и я села в вагон первого класса.

— Там уже был кто-нибудь?

— Да, пассажиры.

— Сколько?

— Двое. Один из них сидел, или, лучше сказать, полулежал, в отдаленном углу вагона, весь закутанный в дорожный плед. Другой стоял сперва около дверцы, но, как только я вошла, он сейчас же отошел и сел около первого.

— Какое вы заняли место?

— Почти против того пассажира, который сидел.

— В каком он находился положении?

— По-видимому, спал.

— Видели вы его лицо?

— Нет, не видела.

— Как же это случилось?

— Лицо было закрыто шотландским пледом и опущенными широкими полями шляпы.

— А другой пассажир продолжал сидеть около спящего?

— Да, сударь.

— Что же было дальше?

Эмма-Роза не отвечала; уже в продолжение нескольких секунд она дышала с большим трудом. На висках ее выступили капельки холодного пота.

Она закинула голову назад и закрыла глаза.

Анжель перепугалась.

— Боже мой! — воскликнула она. — Вы видите: бедный ребенок умирает от утомления! Умоляю вас, ради самого Бога, сжальтесь над нею! Ведь вы ее убиваете!

— Я нахожу, что было бы нелишним прервать допрос, — заметил доктор.

— Мы, конечно, можем отложить его, — согласился де Жеврэ, — но mademoiselle непременно должна дать нам необходимые объяснения.

— Да ведь это просто варварство! — воскликнула Анжель и, обратившись к Фернану де Родилю, крикнула резким, повелительным тоном: — Хоть вы-то, сударь, запретите мучить ребенка! Защитите ее! Это ваша святая обязанность!

Барон де Родиль не успел ответить. Прежде чем он открыл рот, прокурор из Жуаньи обратился к Анжель и грубо сказал:

— Если вы еще хоть раз вмешаетесь в разговор, мы вынуждены будем попросить вас выйти! Вы мешаете правосудию исполнять свои обязанности!

Как раз в эту минуту Эмма-Роза открыла глаза и приподняла головку.

— Это ничего, — пролепетала она со слабой улыбкой. — Минутная слабость. Теперь уже все прошло. Оставьте маму около меня! Ее присутствие дает мне силы отвечать вам.

— Хорошо. В таком случае я повторю свой вопрос, — сказал судебный следователь. — Что же случилось дальше?

— Я встала очень рано, и поэтому, как только присела в уголок, сейчас же задремала. В правой руке, которая была без перчатки, я держала носовой платок. Когда я уснула, платок выскользнул из рук и упал на пол. Это меня разбудило; я нагнулась, чтобы поднять его, и вдруг почувствовала, что он мокрый… посмотрела и увидела, что он весь в крови. Тут я страшно испугалась и стала внимательно вглядываться в пассажира, которого считала Спящим. Я заметила, что он как-то странно раскачивался. Тогда я сразу поняла, что против меня труп. Я так испугалась, что думала, с ума сойду, громко закричала и стала звать на помощь…

Эмма-Роза остановилась, так как воспоминания душили ее.

— Тогда?

Девушка сделала над собой усилие и продолжала:

— Тогда второй пассажир бросился на меня и схватил за горло. Он сжал крепко свои пальцы и буквально душил меня. Я подумала о маме, которую не увижу больше, и предала себя Богу. Вдруг дверца растворилась настежь. Каким образом? Уж этого я вам не сумею сказать. Убийца выбросил меня из вагона… Я чувствовала, что лечу… Потом последовал удар… и я лишилась сознания…

Она побледнела, как смерть, и глаза ее закрылись.

Доктор схватил маленькую бессильную ручку Эммы-Розы и тревожно пощупал пульс.

— А этот человек? Ваш убийца? — с живостью спросил судебный следователь. — Вы его видели?

— Видела, — чуть слышно пролепетала больная.

— Могли бы вы узнать его?

— Я узнаю его даже через двадцать лет.

Молния торжества блеснула в темных глазах следователя.

— Опишите его приметы! Правосудие отыщет его, и вы будете отомщены!

Губы Эммы-Розы зашевелились, но она не смогла произнести ни слова. Она была близка к обмороку.

— Перестаньте допрашивать, прошу вас, во имя человечности, — проговорил доктор. — Ведь она не подсудимая, а жертва, и вы видите не хуже меня, что у нее нет больше сил. Я изменил долгу, позволив вам войти к ней, и теперь горько сожалею об этом, так как твердо убежден, что это утомление будет иметь самые роковые последствия. Уходите, господа! Я постараюсь исправить то зло, которое вы причинили!

Анжель рыдала.

— О, уходите, уходите! — умоляла она сквозь слезы, обращаясь к барону де Родилю. — Горе вам, если вы убили мою дочь!

— Берегитесь, сударыня! — вмешался судебный следователь.

— Чего это я должна беречься? — гордо выпрямилась Анжель. Тонкие ноздри ее раздувались, чудные глаза так и сверкали. Ничто не могло заставить ее притихнуть.

— Я около моего ребенка, которого вы терзаете и которого я стараюсь защитить, по мере сил, от вас! Человеческие законы отличаются жестокостью, о которой я даже не подозревала, а правосудие совершает действия, весьма схожие с преступлением! Господин товарищ прокурора! — воскликнула она, снова обращаясь к барону де Родилю. — Должно быть, сама судьба определила вам быть злым гением и дочери, и матери!

Судебный следователь увидел, что друг его побледнел, как смерть. Он хотел во что бы то ни стало избежать скандала, который мог бы унизить достоинство Фернана, и поэтому поспешил сказать:

— Уйдемте, господа. Доктор прав. В настоящую минуту нам совершенно нечего здесь делать.

Судьи вышли из комнаты.

Барон де Родиль выходил последним, как вдруг к нему подошла Анжель и голосом, который она старалась приглушить, проговорила:

— Вчера я отказалась говорить с вами, а сегодня согласна. Потрудитесь следовать за мной.

С этими словами она направилась в комнату, где провела ночь.

— Фернан, — произнес было де Жеврэ.

Анжель быстро обернулась.

— Я обращалась не к вам, — резко проговорила она, — а к господину товарищу прокурора. Мне необходимо переговорить с ним.

— Через минуту буду к вашим услугам, господа, — обратился барон де Родиль к остальным и последовал за Анжель.

Она поспешила затворить двери.

Товарищ прокурора, видимо, был в сильнейшем смущении.

— Что вам угодно? — проговорил он.

— А вот что! По прошествии семнадцати лет зловещий случай — зловещий, потому что он является результатом преступления, — снова свел нас. Вас — соблазнителя, меня — жертву, бывшую до такой степени глупой, что вы сумели заставить меня счесть за серьезные ваши игривые слова и уверения в любви. Я была вашей верной и доверчивой любовницей, и вы меня бросили! Я родила вам дочь, и вы отреклись от нее! А сегодня вы чуть-чуть не допустили убить ее на ваших глазах и вашими же коллегами! Это подло! У вас нет сердца, я это давно знала, но все-таки не думала, что вы способны как камень стоять перед ребенком, вашим ребенком, которого вы к тому же видите в первый раз в жизни! И вид ее не возбудил в вас ни сожаления, ни нежности. Однако вашего слова было достаточно для того, чтобы остановить этих людей, ваших подчиненных, и прекратить варварский допрос, который убивал вашу родную дочь! Вы не сказали этого слова! Еще раз повторяю: это подло!

— Сударыня… — начал было Фернан.

— Э, погодите, дайте мне закончить! — почти закричала на него Анжель. — Вы должны волей-неволей выслушать меня теперь до конца! Ни за какие миллионы и никакими средствами не можете вы заставить меня замолчать. Роль, которую вы разыгрываете здесь, постыдна вдвойне! Неужели вы полагаете, что я не читаю в глубине ваших мыслей? Вы смеете обвинять меня в убийстве Жака Бернье, моего родного отца! Я все поняла, уверяю вас! Надо мной тяготеют бессмысленные, более чем бессмысленные, просто чудовищные подозрения! А вы… Вы, кажется, знаете меня, даже когда-то говорили, что любите, и у вас не хватило духу заставить замолчать моих обвинителей! Вы действуете заодно с ними, заодно с этим судебным следователем, вашим преданным другом, и если вы не смеете сказать им громко и прямо: «Эта женщина — соучастница убийцы! Эта женщина — отцеубийца! Ее ждет эшафот!» — то не смеете сказать это только потому, что боитесь скандала, который может устроить Анжель Бернье, ваша бывшая любовница, и что этот скандал отразится на вас и вашей карьере. Так успокойтесь же! Анжель Бернье ничего не скажет! Она будет молчать, не ради вас, конечно, но ради своей дочери! Анжель Бернье не хочет, чтобы Эмма-Роза узнала, что вы ее отец!