Кровавое дело - де Монтепен Ксавье. Страница 88

— С удовольствием, — ответил слуга и, предупредив хозяйку, ушел.

Итальянец снова упорно принялся смотреть на раскрытое окно.

Пожилая женщина, видимо, прислуга, продолжала убирать комнату.

Слуга вошел в лавку.

Женщина наверху мгновенно остановилась, как будто стала к чему-то прислушиваться, и затем скрылась.

В ту же минуту Анджело изменил центр своих наблюдений.

Он перестал смотреть наверх и устремил все свое внимание на лавку, куда через секунду пришла и пожилая женщина, убиравшая комнаты.

Слуге подали требуемое, он перешел через улицу и вошел в кафе.

— Вот, сударь, — проговорил он, кладя перед Пароли пакетик с мятными лепешками и подавая сдачу с пяти франков.

Итальянец подвинул к нему монету в десять су и сказал:

— Возьмите себе. Это за труды.

— Благодарю вас.

— Как вам долго не давали!

— Ах, уж это и не говорите! Старуха Катерина такая болтушка. Ее разговорам никогда конца нет. Она мне рассказывала, что ее хозяйка вернется послезавтра с дочерью и что она готовит комнату для барышни, которая больна, потому что была ранена в дороге… Одним словом, целая куча рассказов, от которых можно уснуть стоя, но которые, конечно, нужно выслушивать из вежливости.

Приход нового посетителя вовремя остановил красноречие слуги, который, по-видимому, расположен был подражать старой Катерине, которую только что осудил.

Пароли и надобности не было расспрашивать, так как случай выдал ему все, что он желал знать.

Он допил пиво, вышел из кафе и пошел по улице Дам по направлению к улице де Курсель.

«Послезавтра она возвращается вместе с дочерью, — думал он, — значит, завтра необходимо все закончить».

Проходя перед домом пятьдесят четыре, Пароли взглянул на окна Сесиль.

Но окна эти были закрыты, и ничья рука не отодвинула складки занавески.

Итальянец шел все дальше и скоро дошел до своей квартиры. Он застал там консьержку, занимающуюся уборкой.

— Вас что-то совсем больше не видно, доктор, — обратилась она к Пароли с глубоким поклоном.

— Ах, голубушка, а теперь вы будете меня видеть еще реже, — ответил он.

— Почему же?

— В моей лечебнице находятся несколько пациентов, требующих моего постоянного присутствия. Но я знаю, что могу вполне положиться на вас. Вы так заботитесь обо мне. Я, право, очень благодарен вам!

— Полноте, сударь, да это моя обязанность — смотреть за вещами такого прекрасного, щедрого жильца.

— А что ваша дочь, вернулась наконец? Мне очень хочется увидеть будущую славу французского театра.

— Нет, господин доктор, еще не вернулась. Сегодня утром я получила от нее письмо. Она пишет, что получила ангажемент в Дижоне и поедет в провинцию дальше, по гарнизонным городам. По-видимому, это очень выгодно из-за офицеров, но все-таки мне бы очень хотелось, чтобы она поскорее вернулась, потому что вы так добры и обещали похлопотать за нее.

— Я сдержу свое обещание, как только она вернется.

— Я напишу ей об этом непременно. Узнав, что ее здесь ожидает покровитель, она перестанет обращать внимание на офицеров, в этом я уверена. Вы останетесь здесь сегодня вечером?

— Нет, я должен вернуться в лечебницу.

— Вам больше ничего не нужно?

— Решительно ничего. Консьержка ушла.

Оставшись один, Пароли раскрыл ящик, где у него лежали бумаги и деньги, вынул их оттуда и положил в карман своего пальто.

Затворив ящик, он сказал:

— Остальное сегодня вечером.

Пароли нанял карету на ближайшей бирже и отправился в лечебницу.

Багаж Грийского только что увезли.

Пароли немедленно принялся устраиваться.

Растворив шкафы и комоды, он нашел в них массу тончайшего великолепного белья, так как Грийский увез только свой гардероб.

Мебель была не совсем современна, но отличалась большим комфортом и богатством.

Все больше восхищаясь чудесными результатами своего преступления, итальянец сошел вниз к себе в кабинет и спрятал в несгораемый шкафчик бумаги и деньги, принесенные с улицы де Курсель, затем пригласил к себе некоторых лиц из служебного персонала и принялся за новое устройство администрации.

На этот раз он был, наконец, единственным и полным хозяином громадного дела.

Вернувшись домой, на улицу Дам, после завтрака с Пароли, Сесиль велела старой Бригитте немедленно укладывать вещи и подготовиться к отъезду.

Бригитта выслушала это приказание с удивлением и страхом. Она боялась, что горе роковым образом повлияло на умственные способности молодой госпожи.

— Значит, мы уезжаем? — робко спросила она.

— Кажется, никто еще до сих пор не укладывался для того, чтобы оставаться дома, — с нетерпением ответила Сесиль.

— Мы уезжаем из Парижа?

— Нет.

— Значит, только меняем квартиру?

— Мы переезжаем к моему опекуну.

— К вашему опекуну! Значит, у вас есть опекун?

— А как же иначе? Ведь я круглая сирота, и несовершеннолетняя к тому же! Кроме тебя, моя бедная Бригитта, это известно всем и каждому.

— И кто же ваш опекун?

— Тот господин, такой вежливый, красивый и изящный, который был у меня вчера.

— А! — равнодушно ответила старушка, не выразив ни малейшего энтузиазма.

— Сегодня утром я была с ним у судебного следователя, и по его совету мы должны переехать. Я потребовала от своего опекуна, чтобы меня не разлучали с тобой.

— Разлучить вас со мной! — с ужасом воскликнула старушка. — Желала бы я посмотреть на того, кто бы попробовал сделать это! Право, из любопытства желала бы посмотреть! Пусть попытается! Я лучше согласилась бы умереть сейчас!! Ведь вы родились на моих руках!

— Я знаю, что ты меня любишь, моя добрая Бригитта, и я тебя тоже люблю. Поэтому можешь быть совершенно спокойна — никто нас с тобой не разлучит. Так, пожалуйста, сделай все, о чем я тебя просила.

— Хорошо, mademoiselle.

— А я пойду к соседу мебельщику.

— Покупать мебель?

— Нет, продавать нашу старую.

— А мы-то как же? Как же мы будем жить, если вы продадите всю нашу мебель?

— Будь спокойна, — улыбаясь ответила Сесиль. — У нас будет мебель гораздо красивее этой.

— Вот хорошо!

И старая служанка, успокоившись окончательно, принялась укладывать белье и платья.

Сесиль между тем отправилась к мебельщику.

В нескольких шагах от дома находился мебельный магазин, где продавались вещи новые и подержанные. Над дверями громадными буквами красовалась надпись:

« ПРОДАЖА. ПОКУПКА. ОБМЕН. ПРОКАТ».

Сесиль вошла и, обращаясь к хозяину, проговорила:

— Вы покупаете мебель, сударь?

— Я предпочитаю продавать, но, случается, и покупаю.

— Я уезжаю из Парижа, и поэтому мне необходимо продать свою мебель. Не придете ли вы посмотреть ее?

— Далеко это?

— Совсем близко. В доме номер пятьдесят четыре.

— Пойдемте, сударыня.

Через пять минут, сделав мысленную оценку мебели, часов, гравюр и прочего, мебельщик спросил:

— Сколько вы хотите за все это?

— Три тысячи франков.

— Вы шутите! По-моему, все стоит не более тысячи двухсот. Эту сумму я вам и предлагаю, но это мое последнее слово. Хотите?

Сесиль рассудила, что в случае отказа ей надо будет искать другого торговца, который, может быть, даст еще меньше, а между тем она упустит и этого. Торговаться было некогда, да и что значат несколько сот франков, когда она в скором времени будет богата?

— Хорошо, я согласна.

— Когда я могу прислать за вещами?

— Когда вам будет угодно.

— Вы в расчете с хозяином?

— Я сейчас предупрежу консьержку о моем выезде и заплачу ей текущий долг. Пойдемте вместе.

Торговец вынул из бумажника банковский билет в пятьсот франков и подал его Сесиль: