Лучше умереть! - де Монтепен Ксавье. Страница 22

По ночам завод охраняла женщина, некая Жанна Фортье.

Все факты указывают на то, что именно она — дабы отомстить господину Лабру за принятое им за два дня до того решение о ее увольнении — совершила это тройное преступление. Подлая особа, предоставив разведенному ею с помощью керосина огню довершить свое черное дело, скрылась бегством, забрав с собой ребенка.

Парижская прокуратура и префектура полиции приняли все необходимые меры для того, чтобы Жанна Фортье не сумела избежать заслуженной кары. Приметы преступницы: возраст — двадцать шесть лет, рост — чуть выше среднего, очень хорошо сложена. Густые рыжеватые волосы, черты лица правильные, большие синие глаза; лицо матовое, бледное; походка решительная. С Жанной Фортье находится ребенок трех с половиной лет».

На этом описание примет заканчивалось.

Кларисса и Этьен Кастель слушали со все возраставшей тревогой. Когда аббат закончил читать, госпожа Дарье воскликнула:

— Но это же — точь-в-точь портрет той женщины, которую мы приютили! Ребенок трех с половиной лет… Эта усталость… Упадок сил… Несчастная бежала от содеянных преступлений!

— Тише, сестра, — поспешно прервал ее кюре. — Эта женщина сейчас в моем доме… не стоит спешить с обвинениями; если она виновата, мы узнаем об этом.

— И тогда ты ее сдашь…

— Я не стану выдавать ее. Пусть полиция сама делает свое дело.

Брижитт явилась сообщить, что обед готов и можно садиться за стол.

— А как женщина?… И ребенок? — спросил священник.

— Я разбудила их, господин кюре, и накрыла им, как и себе, — на кухне…

— Правильно сделали. Позаботьтесь о них. Когда пообедаю, мне нужно будет повидаться с ними.

За обедом аббат Ложье избегал разговора о Жанне. Встав из-за стола, он сказал Брижитт:

— Кофе подадите в сад. Принесите лишнюю чашку — для нашей гостьи, а потом пригласите ее саму.

— Хорошо, господин кюре.

Двухчасового сна и плотного обеда оказалось достаточно, чтобы восстановить силы несчастной беглянки и вернуть ей жизненную энергию. Пока они обедали, Брижитт не упустила возможности порасспросить Жанну, однако ответы получила весьма уклончивые. Одно было ясно: эта женщина хочет найти в здешних краях какую-нибудь работу.

— Вы сейчас пойдете в сад пить кофе с господином кюре, — сказала старая служанка, — вот и расскажите ему о том, что вам нужно.

Прозвенел звонок, извещая Брижитт о том, что пора подавать кофе. Аббат Ложье, Этьен и госпожа Дарье направились в сад. Художник вытащил из кармана блокнот, в котором утром по памяти начал набрасывать портрет незнакомки. Брижитт привела вдову Пьера Фортье; следом за матерью шел маленький Жорж — он вновь обрел свойственную ему веселость и радостно тащил за собой на веревочке картонную лошадку. Священник коротко и изучающе глянул Жанне в лицо, а Кларисса тем временем с непроизвольным отвращением отодвинула свой стул подальше от стола.

— Идите сюда, сударыня, садитесь, — сказал аббат, указывая на свободный стул. — Немножко кофе вам только на пользу пойдет.

Жанна, смущенная и очень взволнованная, робко подошла.

— Садитесь, — повторил Ложье.

Женщина села. Маленький Жорж подошел к священнику.

— Господин кюре, — спросил он, — вы позволите мне поиграть в саду? Я цветы трогать не буду.

— Да, да, детка, ступай.

— Спасибо, господин кюре.

Малыш поцеловал мать и отправился в сад, лошадка покатилась за ним по мягкому песку садовой дорожки. Брижитт наливала кофе. Этьен, вооружившись карандашом, подправлял набросок, для которого Жанна, сама того не ведая, служила моделью.

— Вам уже лучше, не так ли, сударыня? — спросил священник.

— О да, сударь, мне гораздо лучше… благодаря вам! Силы вернулись ко мне.

— В достаточной ли мере для того, чтобы отправиться дальше?

Жанна покраснела и умолкла в нерешительности. Заметив ее смущение и замешательство, аббат продолжил:

— Я полагаю, что вы отнюдь не в Шеври направлялись. Или вы хотите остаться в деревне?

— Я хотела бы остаться здесь… — дрожа и запинаясь, проговорила Жанна, — и найти здесь то, ради чего шла так долго…

— То есть? — спросил аббат.

— Когда, падая с ног от усталости, полуживая, прижимая к груди ребенка, я позвонила в дверь вашего дома, я шла сюда на коленях просить вас о том, чтобы вы помогли мне найти здесь, в деревне, какую-нибудь работу — любую, какой бы скромной она ни была, лишь бы позволила мне выжить и вырастить обоих детей.

— Значит, у вас их двое?

— Да, сударь, у меня еще девочка одиннадцати месяцев; она у кормилицы… А Жоржу три с половиной года.

— А что с отцом ваших детей?

Жанна вытерла бежавшие по щекам крупные слезы и едва слышно ответила:

— Он умер.

— Вот как! Вы, стало быть, вдова?

— Да, сударь.

— Но для того, чтобы подыскать вам работу и кому-либо вас рекомендовать, я должен знать, кто вы. У вас есть документ, удостоверяющий вашу личность?

Женщина задрожала всем телом.

— Документ? — пролепетала она.

— Да. Вы, наверное, сами понимаете, что для того, чтобы человека, совершенно чужого в этих краях, пустили работать в какой-нибудь дом, нужна рекомендация. Без нее никто вас взять не согласится.

Жанна смертельно побледнела. Растерянность несчастной вдовы не ускользнула от священника.

— Как вас зовут?… — продолжал он расспрашивать.

— Жанна… — ответила женщина.

— Это имя. Раз вы были замужем, значит, носите фамилию мужа. Ну так? Ваша фамилия?

Ни лгать, ни даже молчать в нерешительности смысла не имело. Нужно было облегчить себе душу.

— Жанна Фортье… — с трудом выдавила из себя беглянка.

— Жанна Фортье! — повторил господин Ложье. — И вы из Альфорвилля…

Жертва Жака Гаро, насмерть перепуганная, вскочила на ноги.

— А! — вскричала она. — Вам все известно!

— Да, несчастное заблудшее создание, я все знаю, — сказал священник, взяв ее за руку. — Знаю, что вас разыскивает полиция…

— Меня! Полиция! В чем же меня обвиняют?

— В поджоге завода и убийстве господина Лабру.

— Но это неправда! Неправда! — содрогнувшись от ужаса, дрожащим голосом воскликнула Жанна. — Перед Господом Богом, головой моего сына, которого люблю больше всех в этом мире, клянусь, что я ни в чем не виновата!

Священник, его сестра и Этьен, пораженные тем тоном, которым женщина произнесла эти слова, и выражением ее лица, переглянулись.

— Но зачем же было бежать, если вы ни в чем не виноваты? Зачем скрываться? — спросил священник.

— Почему я сбежала? Почему скрываюсь? Да, вы правы, именно это и делает все обвинения правдоподобными, а приговор — неизбежным. Я сбежала потому, что знаю: мне не спастись… хотя было у меня доказательство моей невиновности, неопровержимое доказательство…

— И что же с ним случилось?…

— Огонь сожрал его, как и все остальное! Ах! Я расскажу вам все, господин кюре; вы сумеете придать мне сил, дабы я могла принять на себя грядущие муки, ибо отныне все мое существование превратится в сплошную пытку. Несчастья преследуют меня… все на меня обрушилось… а я ни в чем не виновата…

— Но как же поверить вам?

— Ах! Я сама знаю, что это трудно. Но все же выслушайте меня… Выслушайте и сами рассудите…

И лихорадочно, торопливо, задыхаясь от волнения, то и дело захлебываясь в рыданиях, Жанна рассказала о смерти мужа, погибшего при взрыве на заводе господина Лабру, о том, как ее взяли на работу, о дикой страсти, охватившей старшего мастера Жака Гаро, и его домогательствах; рассказала о письме, которым он пытался склонить ее уехать с ним, о том, как она это письмо истолковала; она вспомнила точные выражения и целые фразы; и, наконец, поведала о том ужасе, который охватил ее, когда начался пожар, и описала, как вошла во флигель и обнаружила Жака возле трупа инженера. Повторила слова и угрозы в ее адрес, сказанные этим подлецом в тот момент, когда он силой пытался вынудить ее бежать вместе с ним.