Лучше умереть! - де Монтепен Ксавье. Страница 24

Старая Брижитт, растроганная до глубины души, стояла чуть поодаль и горько плакала, приговаривая:

— Бедная женщина!… Бедный малыш!…

Осыпая сына поцелуями, вдова Пьера Фортье продолжала:

— Поцелуй меня… Еще… еще… Ну, сударыня, — добавила она, обращаясь к сестре священника, — забирайте его… унесите… чтобы я его больше не видела!…

Затем повернулась к жандармам:

— Уводите меня!… Я готова.

И устремилась к воротам. Ребенок жалобно кричал. Госпожа Дарье унесла его в дом, Брижитт последовала за ними. Кюре проводил до ворот мэра Шеври и Жанну Фортье. Выходя за ворота, Жанна повернулась к священнику:

— Благословите, отец мой, — сказала она и преклонила перед ним колени. Растроганный до слез, аббат Ложье возложил руки на голову смиренной мученицы и запинаясь, ибо от волнения у него сдавливало горло, произнес:

— Во имя Господа нашего, во имя справедливости и добра, благословляю вас, дитя мое. Да прозреет правосудие мирское; обстоятельства обернулись против вас, но я свято верю в вашу невиновность.

Все присутствующие сняли шляпы и склонили головы. Жанна поднялась. Аббат Ложье протянул к ней руки. Плача, она упала в его объятия.

— Ступайте, дитя мое, — сказал затем священник. — И будьте сильной.

На следующий день Жанну в сопровождении двух жандармов на поезде отвезли в Париж и поместили в тюрьму предварительного заключения, а Этьен Кастель ликовал:

— Я нашел свой сюжет! На следующей же выставке обо мне заговорят!

Назвавшись Полем Арманом, Жак Гаро сел в Гавре на пароход и добрался до Саутгемптона. Оттуда он отправился в Лондон, чтобы первым же рейсом отплыть в Америку. Статья о пожаре на альфорвилльском заводе, повествующая о его героической смерти, попалась ему на глаза. Его очень порадовало то, каким образом развивались события: все шло как по маслу.

Как только господин Делонэ — тот самый следователь, что вел дело, — узнал о том, что Жанну арестовали и доставили в парижскую тюрьму предварительного заключения, он приказал тотчас же доставить ее к нему в кабинет. Несчастная женщина была ко всему готова. Вместо слабости, упадка сил и отчаяния она испытывала отвагу, решимость и прилив сил. Поэтому, входя в кабинет представителя закона, от которого зависела ее судьба, она была спокойна и хладнокровна. Господин Делонэ удостоверился, что секретарь готов вести протокол, и, не теряя ни секунды, приступил к допросу.

— Ваше имя? — спросил он.

— Жанна Фортье.

— Возраст?

— Двадцать шесть лет; я родилась в Париже 15 октября 1835 года.

— Вы замужем?

— Вдова; мой муж, Пьер Фортье, бывший механиком, трагически погиб на заводе господина Лабру, инженера; теперь меня обвиняют в поджоге этого завода и убийстве хозяина с целью грабежа.

Эта фраза, произнесенная ровным и твердым голосом, заставила следователя поднять голову. Он пристально вгляделся в лицо Жанны, затем, немного помолчав, сказал:

— Вы знаете, в чем вас обвиняют… И что вы на это скажете?

— Лишь два слова: я невиновна!

— Если вы невиновны, то почему бросили завод и, вместо того чтобы позвать на помощь, когда начался пожар, сбежали, прихватив с собой ребенка?

Жанна, похоже, задумалась.

— Отвечайте! — нетерпеливо потребовал следователь.

— Зачем? Вы все равно не поверите.

— Значит, вы намерены солгать?

— Нет, просто правда слишком уж неправдоподобно звучит… Все, как нарочно, складывается против меня… Как вам принять на веру рассказ, не подтвержденный ни единым доказательством? Конечно же, вы считаете меня виновной, а я, однако, не виновата ни в чем…

— Вы отрицаете, что убили господина Лабру?

— Конечно, отрицаю, и самым решительным образом.

— Вы утверждаете, что не питали к нему ни малейшей ненависти?

— Ненависти? С чего бы мне ненавидеть его?

— Он выгнал вас с работы.

— Нет, сударь. Всего-навсего предупредил о том, что мне придется расстаться с должностью заводской привратницы.

— Вы затаили злобу на господина Лабру из-за смерти вашего мужа?

— С чего бы мне таить злобу на хозяина, если несчастье случилось не по его вине? Кроме того, господин Лабру после несчастного случая сделал все от него зависящее, чтобы помочь мне.

— Вы отрицаете тот факт, что подожгли завод?

— Отрицаю так же, как и убийство! Я неповинна в этих преступлениях.

— Докажите.

— Но как?

— Опровергнув все свидетельствующие против вас улики, совокупность которых исключает любые сомнения в вашей виновности. Вы дважды покупали керосин. Часть его вы разлили в бутылки.

— Это так.

— И эти бутылки пустыми найдены во дворе завода, где вы их бросили, облив керосином груды стружек в мастерских.

— Неправда! Я решительно отрицаю это!

Следователь опять с испытующим видом уставился на Жанну. Она не опустила глаза. Он, помолчав, продолжил:

— Вы взломали сейф господина Лабру, чтобы украсть то, что в нем лежало. Неожиданно явившийся инженер захватил вас врасплох, и вы убили его.

— Господина Лабру убила та же рука, что разлила керосин и взломала сейф, но она не была моей.

— Кого вы надеетесь в этом убедить?

— Я предупреждала вас, сударь, о том, что вы откажетесь верить мне.

— А разве в результате разговора с господином Лабру вы не заявили, что ваше увольнение не принесет ему счастья?

— Да, я сказала это.

— Вы были в кабинете господина Лабру в день его отъезда в Сен-Жерве, куда он собирался, чтобы проведать заболевшего ребенка, в тот момент, когда кассир Рику пришел сдать ему деньги и отчитаться о финансовом состоянии предприятия?

— Да, я там была.

— Значит, вы все слышали?

— Да, и так хорошо, что до сих пор помню названную господином Рику цифру: сто девяносто тысяч и сколько-то там сотен франков.

— У вас удивительная память! — иронически заметил следователь. — Похоже, названная вами сумма представляла для вас немалый интерес. Преступный замысел уже созревал в вашей голове.

— Э! Сударь, а разве, не имея преступного замысла, и запомнить ничего невозможно?

— А тот факт, что вы скрылись бегством, разве не является неоспоримым доказательством вашей виновности?

— Скорее слабости. Я повела себя трусливо, испугавшись угроз в свой адрес… и насилия, примененного ко мне подлинным и единственным виновником всего содеянного…

— Вы утверждаете, что он вам известен? — воскликнул следователь. — Тогда назовите его имя!

— Жак Гаро.

— Старший мастер завода?…

— Он самый.

Господин Делонэ пожал плечами.

— Не самую лучшую кандидатуру вы выбрали, — с презрением заметил он. — Ведь применительно к нему ваши лживые обвинения и вовсе теряют смысл: этот храбрый человек погиб в огне, пав жертвой собственной преданности делу!

— Если Жак Гаро и в самом деле погиб!…

— Вы смеете утверждать, что он жив, тогда как человек двадцать видели, как он исчез в пламени пожара. И вы смеете обвинять его!

— Да, смею.

— И, разумеется, опять же без всяких доказательств?

— Было у меня одно доказательство.

— И что же с ним стало?

— Обратилось в пепел там, в Альфорвилле, в ту роковую ночь: пожар не пощадил и моего жилища.

— Короче, этого, как вы утверждаете, доказательства у вас нет?

— Нет, сударь.

— И на подобных доводах вы намерены строить свою защиту?

— Сударь, может быть, вы выслушаете меня?

— Говорите, слушаю.

Жанна стала рассказывать — почти в тех же выражениях, что перед аббатом Ложье, его сестрой и Этьеном Кастелем, но впечатление ее рассказ произвел здесь, увы, совсем иное. Настроенный против нее следователь слушал подследственную с издевательской улыбкой. Когда она закончила, он насмешливо сказал:

— У вас богатое воображение, звучит все очень романтично, но, увы, неправдоподобно. Как же так: получив такое важное письмо, написанное, как вы утверждаете, Жаком Гаро, вы не придаете ему никакого значения. Швыряете его куда-то в угол. Как же так: вы, всем обязанная господину Лабру, видите своего благодетеля убитым в собственном доме, охваченном огнем, и трусливо бросаетесь бежать, вместо того чтобы остаться на доверенном вам посту и, зная подлинного виновника, помочь правосудию разоблачить его! Полноте! Чего уж там! Во всем этом нет ни малейшей логики! Просто вы решили: Жак Гаро мертв. Свалю все на него. Не воскреснет же он, чтобы опровергнуть мои слова.