Военные загадки Третьего рейха - Непомнящий Николай Николаевич. Страница 37

Тогда же я передал Гиммлеру папку с моими наблюдениями по универсальной астрологии. Особенно его привлек доклад, который я составил на заданную тему: «Существует ли угроза нового монгольского нашествия?». Завершая доклад, я писал, что, возможно, уже близок день «Битвы у Пчелиного Древа», сражения, предсказанного седой легендой, бытовавшей на берегах Рейна и в Вестфалии. Я высказал предположение, что эта битва, как и Битва на Вельзер-Хайде, также упоминавшаяся в стародавних легендах, теперь неотвратимы.

Гиммлер возражал: «Битва у Пчелиного Древа и Битва у горы Унтерсберг на Вельзер-Хайде близ Айген-Бертесгадена к теперешней войне не имеют никакого отношения. Время тех битв наступит не скоро».

«Не могу согласиться с вами, — сказал я. — Разве разрушенный до основания Кельн, о чем недвусмысленно говорится в пророчестве, и массированные бомбардировки городов Рейна-Вестфалии не наводят на мысль, что предсказанная Битва у Пчелиного Древа, которой суждено решить судьбу Германии, уже началась? Разве этот срок уже не наступил?»

Гиммлер холодно принял мои возражения. Я это сразу почувствовал и впредь решил быть осторожней — подождать, пока не завоюю его доверие удачными предсказаниями.

Штаб-квартира контрразведки, Берлин

После заговора 20 июля 1944 года положение Гиммлера казалось прочным как никогда. Десятью годами раньше, в июне 1934 года, уничтожив Рема и его друзей, Генрих Гиммлер достиг сразу двух целей: устранил СА, вероятного противника СС, и доказал свою преданность Гитлеру. С начала войны Гиммлер всеми путями стремился усилить свою организацию. Расширение СС и особенно ваффен-СС с 1939 года проходило столь методично, что к 1943 году имелось пять танковых и четыре мотострелковых дивизий, горнострелковый корпус, а также множество частей и соединений, созданных на оккупированных территориях. К концу войны уже имелось тридцать семь эсэсовских дивизий. Заветной целью Гиммлера было создание люфтваффе-СС, однако этого он сделать не успел.

На фронтах дивизии ваффен-СС сражались дружно, героически и даже фанатично бок о бок с дивизиями регулярной армии. Гиммлер всегда заботился о своих эсэсовцах — по сравнению с войсками вермахта те имели больше привилегий, которые они вполне оправдывали своими потерями и жертвами. Хотя к концу войны различия между ваффен-СС и армией стали менее заметными, армейцы, вне всяких сомнений, чувствовали себя задетыми и уязвленными.

После того как Гиммлер был назначен командующим резервной армией и всех частей и соединений на территории Германии, он, можно сказать, что он, добился осуществления своих честолюбивых планов, хотя, конечно, был кем угодно, только не полководцем.

В новой должности Гиммлер со всей возможной поспешностью наращивал численность ваффен-СС и, формируя фольксгренадерские дивизии, создал новый вид вооруженных сил, позднее переросший в фольксштурм (части гражданской обороны). Однако после этого назначения безотлучно находившийся в ставке Гитлера Мартин Борман стал усиленно плести против него интриги, чего Гиммлер поначалу не заметил. Возглавляемые им войска не сумели добиться зримых успехов и очень скоро стали выдыхаться. В начале 1945 года, когда у Гиммлера случилось нервное расстройство, они находились в упадке.

История Гиммлера мне была хорошо известна, но как личность он для меня оставался загадкой. Незадолго до моей первой встречи с ним я некоторое время провел в Гарцвальде с Керстеном. Меня одолевали мрачные предчувствия, я давно подозревал, что Гиммлер хочет меня видеть и что Шелленберг готовит эту встречу. Как-то прогуливаясь с фрау Керстен, очень умной и милой женщиной, я спросил ее мнение о Гиммлере. Она долго молчала и наконец ответила: «Трудно сказать, что он собой представляет. Кажется, занятный человек». И опять замолчала.

Потом помимо ее воли с уст сорвалось то, что она думала: «Гиммлер свинья, настоящая свинья!» И рассказала мне, как однажды в концлагере Равенсбрюк он велел вывести к нему голых женщин из секты Свидетели Иеговы и как стал избивать их плетью, а после экзекуции ушел, злорадно посмеиваясь.

Итак, первая «аудиенция» завершилась. На встречу с Генрихом Гиммлером в Айген я ехал со смешанным чувством любопытства и страха. Так или иначе, встреча состоялась, я цел и невредим. Опасения Шелленберга, что излишней откровенностью я могу поставить под удар себя, а следовательно, и его, и весь кружок Керстена — эти опасения не подтвердились. У меня складывалось впечатление, что встреча прошла удачно.

Я долго думал, как вести себя с Гиммлером, и в конце концов решился говорить открыто, ничего не скрывая.

В тот момент мне казалось, я достиг поставленной задачи: я описал полную безнадежность политической ситуации, а гороскоп Гитлера прокомментировал в сугубо мрачных тонах, я убеждал Гиммлера устроить путч, и несмотря на это мне в какой-то степени удалось заручиться его доверием.

Вернувшись в Берлин, я сразу отправился в штаб-квартиру контрразведки на Беркерштрассе, чтобы обо всем рассказать Шелленбергу. Управление контрразведки размещалось в многоэтажном здании, построенном в 1930-е годы в «утилитарном» стиле. Окружавший его просторный двор пестрел уродливыми бункерами и гаражами. Кабинет Шелленберга находился в центре сложного лабиринта коридоров. Подобно паутине, они тянулись к многочисленным подотделам, ведавшим регионами или отдельными темами.

Молоденькие офицеры СС придирчиво проверяли посетителей, после чего те под эскортом двух охранников препровождались в соответствующие кабинеты. Любая попытка остановиться в коридоре пресекалась грубым окриком, а нарушитель автоматически подозревался в намерении что-то подслушать. Несмотря на такие крайности, меры безопасности были на любительском уровне. Так, напротив входа в здание контрразведки я приметил несколько сараев, откуда с помощью телеобъектива можно было заснять всех входящих и выходящих.

Прежде чем попасть в кабинет Шелленберга, нужно было пройти несколько комнат, где сидели его секретари и адъютанты и еще один особый кабинет его адъютанта, доктора Шмица. Шелленберг восседал за огромным полированным столом, на котором красовалось пресс-папье в виде пушки. Под центральным выдвижным ящиком были устроены специальные отделения для автоматических пистолетов. Шелленберг всегда их держал под рукой. Ему приходилось считаться с возможностью, что подручные Кальтенбруннера или Мюллера в любой момент могут его застрелить. Рядом с письменным столом находился похожий на приемник коммутатор, который контролировал подслушивающие устройства, установленные в различных приемных, конференц-залах и Бог знает где еще. Подслушивающее устройство имелось и в кабинете Шелленберга. Оно стояло в простенке между окнами и было замаскировано под буфет. С помощью этого устройства Шелленберг мог записать любой разговор с посетителем. Меня это очень беспокоило, и позже, когда я стал чаще наведываться к Шелленбергу, я всегда садился в самом дальнем углу кабинета, в небольшом алькове, где, как я полагал, не может быть никаких микрофонов. Контрразведка оснащалась новейшими достижениями техники слежки и сыска. Все эти устройства, такие изощренные и в то же время примитивные, вполне соответствовали представлениям обывателей о разведывательной службе.

Шелленберг был очень рад видеть меня целым и невредимым. Он пожелал услышать малейшие подробности нашего разговора с Гиммлером и прежде всего то, о чем говорил я. Я заверил Шелленберга, что был достаточно сдержан. «Как долго вы говорили с рейхсфюрером?» — спросил Шелленберг. Я ответил, что пробыл с ним с двух часов пополудни до семи вечера. «Это хорошо, очень хорошая примета, — воскликнул Шелленберг. — Обычно он ни с кем не говорит так долго».

Шелленберг был прекрасно осведомлен о положении дел и, зная, что Гиммлер увлекается астрологией, решил через меня оказать на него воздействие. Шелленберг надеялся, что универсальные гороскопы, мною составленные, убедят рейхсфюрера покончить с Гитлером и как можно скорей завершить войну. Шелленберг лично вручил те гороскопы Гиммлеру, а моя поездка в Айген — под благовидным предлогом обсудить издание в пропагандистских целях астрологического журнала в Швейцарии — позволила мне установить контакты с Гиммлером, чтобы затем оказывать на него непосредственное и долговременное влияние.