Мятежная - Рот Вероника. Страница 27

– Мозг развивается до двадцати пяти лет, – произносит Эрик. – Значит, в тебе дивергенция еще не успела полноценно сформироваться.

Он поднимает пистолет и стреляет.

У меня изо рта вырывается сдавленный крик, когда я вижу, как мальчик падает на пол. Я зажмуриваюсь. Мое тело рвется к нему, но я сдерживаюсь. Ждать, ждать, ждать. Сейчас я не могу думать о мальчике. Ждать. Я заставляю себя открыть глаза и моргаю, чтобы скрыть слезы.

Мой крик достиг определенной цели. Эрик – прямо передо мной. Он усмехается. Я тоже привлекла его внимание.

– Ты достаточно молода, – заявляет он. – Явно не завершила развитие.

Он делает шаг ко мне. Мои пальцы приближаются на дюйм к рукоятке ножа.

– Большинство дивергентов получают на проверке склонностей двойной результат. Некоторые – даже обычный, одинарный. Пока что никто не получал тройной, не в силу своих склонностей, а потому, чтобы получить такой результат, надо на определенном этапе отказаться от выбора, – говорит он, продолжая приближаться. Я запрокидываю голову, глядя на Эрика, на металл пирсинга на его лице и пустые глаза.

– Мои начальники считают, Трис, что у тебя двойной результат, – издевается он. – Они не думают о том, какой ты сложный человек. Просто смесь Лихачества и Альтруизма, самоотверженная до идиотизма. Или храбрая до одурения?

Я сжимаю пальцы на рукоятке ножа. Он наклоняется ко мне.

– Между нами… яполагаю, у тебя был тройной результат, поскольку ты такая упертая и не сделаешь выбор просто потому, что тебе приказали, – говорит он. – Не просветишь меня?

Я бросаюсь вперед, мгновенно вытаскивая руку из кармана. Делаю резкий удар вверх и закрываю глаза. Я не хочу видеть кровь.

Чувствую, как нож входит в его плоть. Выдергиваю. Мое тело вибрирует в такт пульсу. Шею и затылок заливает пот. Я открываю глаза и вижу, как Эрик, обмякнув, падает. И начинается хаос.

У большинства лихачей-предателей в руках по паре пистолетов, часть из них заряжена не пулями. Сейчас приходится хвататься за боевые. Юрайя набрасывается на одного лихача и с силой бьет того в челюсть. Предатель теряет сознание и падает. Юрайя хватает его пистолет и начинает палить по ближайшим противникам.

Я тянусь за оружием Эрика в такой панике, что едва различаю что-либо, а через секунду замечаю – количество лихачей в коридоре удвоилось. Начинают грохотать выстрелы, и я падаю на пол. Все вокруг бегают. Мои пальцы касаются ствола пистолета, и я вздрагиваю. У меня нет сил взять его в руки.

Крепкая рука хватает меня за плечи и оттаскивает в сторону стены. Правое плечо обжигает боль. Я вижу символ Лихачества на шее. Тобиас разворачивается и, сидя на корточках, прикрывает меня и начинает стрелять.

– Скажи, если кто будет сзади! – кричит он.

Я выглядываю из-за его плеча, схватившись за его рубашку и сжав руки в кулаки.

Здесь действительностало больше лихачей. Появились другие, без синих повязок на рукавах. Не предатели. Моя фракция. Эти люди пришли, чтобы спасти нас. Как они смогли остаться в сознании?

Предатели бросаются бежать. Они не были готовы к атаке со всех сторон. Некоторые пытаются отбиваться, но большинство рвется к лестнице. Тобиас стреляет снова и снова, пока не кончаются патроны, а вместо выстрелов начинают звучать щелчки курка. Слезы застилают мне глаза, руки дрожат, и я не смогу целиться. Я кричу, сжав зубы, в отчаянии. Я не могу помочь ему. Я бесполезна.

На полу начинает стонать Эрик. Жив, пока…

Стрельба постепенно прекращается. У меня мокрая рука. Мельком глянув, я вижу красное. Кровь Эрика. Я вытираю ее о штаны и пытаюсь сморгнуть слезы. В ушах звенит.

– Трис, опусти нож, – предлагает Тобиас.

Глава 17

Тобиас рассказывает мне все.

Когда эрудиты и предатели бежали вверх по лестницам, одна из женщин предупредила группу лихачей, среди которых был Тобиас. Они вылезли по пожарной лестнице, которую еще не заблокировали. Собрались в вестибюле и, разделившись на четыре группы, пошли в атаку одновременно, окружив предателей, сосредоточившихся у лифтов.

Те не были готовы к тому, что им окажут организованное сопротивление. Они думали, что все, кроме дивергентов, будут без сознания. Поэтому и проиграли.

Женщиной-эрудитом оказалась Кара. Старшая сестра Уилла.

Вздохнув, я скидываю куртку и оглядываю плечо. На коже – металлический диск, размером с ноготь мизинца. От него расходятся в стороны синие полоски, будто кто-то впрыснул мне под кожу синюю краску. Нахмурившись, я пытаюсь отодрать его и чувствую острую боль.

Стиснув зубы, я вставляю туда лезвие ножа и поддеваю. У меня вырывается крик, но я держусь. На мгновение в глазах темнеет. Я продолжаю отковыривать пластинку изо всех сил, пока она не поднимается над кожей настолько, что я могу схватить ее пальцами. Под диском оказывается игла.

Меня мутит. Ухватившись покрепче, я изо всех сил дергаю. Острие выходит. Оно длиной с мизинец и покрыто моей кровью. Не обращая внимания на стекающую по руке кровь, поднимаю диск к лампе над раковиной.

Значит, нас чем-то обкололи. Ядом? Взрывчаткой?

Я трясу головой. Если бы они хотели убить нас, когда большинство было без сознания, они бы просто всех перестреляли. Они вкололи это с другой целью.

Кто-то стучит в дверь. Не понимаю, почему. Я же в общественном туалете, в конце концов.

– Трис, ты тут? – слышу я приглушенный голос Юрайи.

– Ага, – отвечаю я.

Юрайя выглядит лучше, чем час назад. Смыл кровь со рта и перестал быть бледным. Внезапно я поражаюсь тому, насколько он хорош собой. У него пропорциональное тело и черты лица, живые темные глаза и кожа с бронзовым отливом. Наверное, он всегда был симпатичным, поскольку в его возрасте мальчишки так нагло улыбаются, только если знают себе цену.

Совсем не такая, как у Тобиаса. Его улыбка всегда имеет оттенок застенчивости, будто он удивлен, что ты вообще на него посмотрела.

У меня болит горло. Я кладу диск на край раковины.

Юрайя переводит взгляд с меня на иглу, потом на мое плечо.

– Сильно? – спрашивает он.

– Не особенно, – отвечаю я. Беру бумажное полотенце и стираю кровь с руки. – Как остальные?

– Марлен сыплет шутками, как обычно, – рассказывает Юрайя, улыбаясь еще шире, и у него появляются ямочки на щеках. – Линн ворчит. Погоди-ка, что ты вытащила? – спрашивает он, показывая на иглу. – Боже, Трис, у тебя что, нервных окончаний нет?

– Думаю, надо перевязать.

– Да? – качая головой, переспрашивает Юрайя. – Тебе бы к лицу лед приложить. Все уже очнулись, и вокруг сумасшедший дом.

Я касаюсь челюсти. На ней опухоль, там, где Эрик стукнул меня пистолетом. Надо помазать мазью, чтобы синяка не было.

– Эрик мертв? – спрашиваю я. Не знаю, какой ответ я хочу услышать, «да» или «нет».

– Нет. Правдолюбы решили оказать ему медицинскую помощь, – мрачнеет Юрайя. – Что-то там насчет уважительного обращения с пленными. Кан уже допрашивает его лично. Нас туда не пустили. Чтобы не создавать беспорядка и все такое.

Я хмыкаю.

– Ага. По-любому, никто ничего не понял, – он опирается на раковину, стоя рядом со мной. – Зачем вламываться через главный вход и стрелять этими штуковинами, чтобы нас просто вырубило? Почему бы им не убить нас сразу?

– Не знаю, – отвечаю я. – Единственное, что могу предположить – им надо было выяснить, кто из нас – дивергенты, а кто – нет. Но это не может быть единственной причиной.

– Но почему они сделали это сейчас? В смысле сначала они попытались создать армию, с помощью контроля сознания, но теперь? Не вижу смысла.

Прижимая бумажное полотенце к руке, я хмурюсь. Он прав. У Джанин уже есть армия. Зачем уничтожать дивергентов?

– Джанин не хочет просто всех убить, – медленно объясняю я. – Она считает, что это нелогично. Если не будет фракций, общество перестанет функционировать. В каждой фракции людей учат выполнять определенные задачи. Она хочет всех контролировать.