Мистер Фо - Кутзее Джон Максвелл. Страница 19

Ударь я Пятницу, спрашиваю я себя сейчас, снес бы он это безропотно? Я никогда не видела, чтобы Крузо его наказывал. Может быть, отрезанный язык породил в нем вечную покорность или хотя бы внешнее впечатление покорности, подобно тому как кастрация гасит неукротимый пыл племенного быка?

***

Дорогой мистер Фо.

Я составила документ, дарующий Пятнице свободу, и подписала его именем Крузо. Я зашила его в мешочек и на шнурке повесила его Пятнице на шею. Если не я предоставлю Пятнице свободу, то кто лее? Никто не может быть рабом умершего. Если у Крузо осталась вдова, то это я; если остались две вдовы, то я первая из них. Разве моя жизнь - это не жизнь вдовы Крузо? Меня выбросило на берег острова Крузо, отсюда следует все остальное. На берег выбросило меня.

Я пишу вам с дороги. Мы направляемся в Бристоль. Ярко светит солнце .Я иду впереди. Пятница следует за мной, он несет поклажу с провизией и немногими вещами, которые мы взяли из вашего дома, в том числе и парик, с которым он не желает расставаться. На нем ваше платье, он носит его вместо сюртука.

Конечно, мы являем собой странное зрелище - босая женщина в бриджах и ее чернокожий раб (туфли мне жмут, сандалии из обезьяньих шкур развалились). Когда прохожие останавливаются и спрашивают, кто мы такие, я отвечаю, что направляюсь к своему брату в Слоу, что меня и моего слугу ограбили разбойники, забрали лошадей, одежду и все ценные вещи. К моим словам относятся с подозрением. Почему? Что, на дорогах больше нет разбойников? Их всех вздернули, пока я жила в Баия? Или по моему виду не скажешь, что у меня могли быть лошади и ценные вещи? Или я слишком весела для человека, которого только что обчистили до нитки?

* * *

В Илинге мы набрели на сапожную мастерскую. Я достала из сумки одну из прихваченных у вас книг, томик проповедей, изящно переплетенный в телячью кожу, и предложила его в обмен на башмаки. Сапожник обратил внимание, что на форзаце значится ваше имя. Мистер Фо из Ньюингтона, - сказала я. - Он недавно умер.

- У вас есть еще книги? - спросил он.

Я предложила ему «Паломничество» Пурчеса, [5]первый том, и за него он дал мне пару башмаков, очень прочных и точно мне впору. Вы скажете, что он нажился на обмене. Но бывает такое время, когда вещи важнее книг.

- Кто этот чернокожий? - спросил сапожник.

- Это раб, отпущенный на свободу, я веду его в Бристоль, чтобы отправить его к соплеменникам.

- До Бристоля далеко, - сказал сапожник. - Он говорит по-английски?

- Он кое-что понимает, но не говорит, - ответила я.

До Бристоля больше ста миль: сколько будет еще любопытных, сколько вопросов? Какое же это благо - лишиться дара речи!

Для вас, мистер Фо, дорога в Бристоль, возможно, связана с обильной едой в придорожных гостиницах и забавными беседами со странниками самых разных сословий. Но не забывайте, что одинокая женщина путешествует, как заяц, вечно остерегающийся гончих. Если нам повстречаются грабители, защитит ли меня Пятница? Ему никогда не приходилось защищать Крузо; более того, воспитание не научило его даже защищать самого себя. Сочтет ли он себя обязанным защищать меня, если я подвергнусь нападению? Он не понимает, что я веду его в царство свободы. Он не знает, что такое свобода. Свобода - это слово, менее, чем слово, - шум, один из бесчисленных шумов, какие я произвожу, открывая рот. Его хозяин мертв, теперь у него есть хозяйка - больше ничего он не знает. С какой стати ему защищать хозяйку, если он никогда не защищал хозяина? Как может он понять цель нашего бродяжничества, понять, что без меня он пропадет?

- Бристоль - громадный порт, - говорю я ему. - Мы сошли на берег в Бристоле, когда корабль доставил нас в Англию с нашего острова. В Бристоле ты увидел громадные трубы, извергающие дым, которые так тебя поразили. Из Бристоля уплывают корабли во все уголки земли, чаще всего в обе Америки, а также в Африку, которая некогда была твоим домом. Мы найдем в Бристоле корабль, который отвезет тебя на землю, где ты родился, или в Бразилию, и ты заживешь там свободным человеком.

* * *

Вчера случилось худшее. По дороге в Виндзор нас остановили два пьяных солдата, намерения которых в отношении меня были недвусмысленны. Я убежала от них в поле. Пятница следовал за мной по пятам, и я была охвачена ужасом, как бы они не вздумали стрелять. Теперь я прикалываю волосы шпильками, чтобы они не торчали из-под шляпы, в надежде сойти за мужчину.

Во второй половине дня полил дождь. Мы спрятались в кустарнике, надеясь, что это будет легкий душ. Но дождь зарядил всерьез. В конце концов мы побрели дальше, мокрые до нитки, пока не увидели пивную. Поколебавшись, я открыла дверь и, ведя за собой Пятницу, отыскала столик в самом углу.

Не знаю уж, в чем дело; то ли местные жители никогда раньше не видели чернокожего, или женщину в бриджах, или же просто такую жалкую парочку, но, как только мы вошли, все разговоры прекратились, и мы прошли через комнату в такой тишине, что я услышала, как на дворе каплет вода с карнизов. Я подумала: это ужасная ошибка, лучше было отыскать стог сена и спрятаться в нем, голодны мы или нет. Но я придала своему лицу смелое выражение, подвинула Пятнице стул, сделав ему знак садиться. Из-под его мокрой одежды шел точно такой же запах, как в тот день, когда моряки доставили его на борт корабля: запах страха.

Владелец заведения сам подошел к нашему столику. Я вежливо попросила два стакана пива и хлеба с сыром. Он ничего не ответил, пристально посмотрел на Пятницу, потом на меня.

- Это мой слуга, - сказала я. - Он такой же чистый, как вы и я.

- Чистый или грязный, но в мое заведение босиком не входят, - ответил он.

- Если вы нас обслужите, я позабочусь о его одежде, - сказала я.

- Это приличное заведение, мы бродяг и цыган не обслуживаем, - сказал хозяин и повернулся к нам спиной. Когда мы пробирались к двери, какой-то прохвост вытянул ногу. Пятница споткнулся, что вызвало злорадные смешки.

Дотемна мы прятались под живой изгородью, а затем забрались в сарай. Я дрожала от холода в своем промокшем до нитки платье. Ощупью я подошла к стойлу, где лежало свежее сено, разделась и зарылась в него, как крот, но все не могла согреться. Тогда я снова вылезла, набросила на себя мокрую одежду и так, в самом жалком виде, стояла в темноте, стуча зубами. Пятница точно сквозь землю провалился. Я не слышала даже его дыхания. Ему, выросшему в тропическом лесу, наверняка было еще холоднее, чем мне, однако он ходил босиком в разгар зимы и не проронил ни слова жалобы. «Пятница», - прошептала я. Ответа не было.

В отчаянии, не зная, что делать, я вытянула перед собой руки и, откинув голову назад, закружилась в танце, подобно тому как это делал Пятница. Так я высушу одежду; внушала я себе - я высушу ее, создав движение воздуха. И попробую согреться. Иначе я просто умру от холода. Я почувствовала, как расслабились мои челюсти и тепло, или иллюзия тепла, стало проникать в мое иззябшее тело. Я танцевала до тех пор, пока даже солома не стала согреваться под моими ногами. Улыбнувшись, я подумала: вот почему Пятница начал танцевать, очутившись в Англии; если бы мы остались в доме мистера Фо, я этого никогда бы не узнала. И я не сделала бы этого открытия, не промокни я до нитки и не попади в темноту пустого сарая. Из чего можно заключить, что нашу жизнь направляет все же некий замысел и, проявив терпение, мы в состоянии его постичь; точно так же, наблюдая за работой ковровщика, мы сначала видим лишь переплетение нитей, но наступает момент, когда, если мы достаточно терпеливы, перед нашим взором возникают цветы, скачущие единороги или крепостные башни.

Кружась с закрытыми глазами, улыбаясь и предаваясь этим мыслям, я впала в некое подобие транса; придя в себя, я обнаружила, что стою неподвижно, тяжело дыша, а где-то в закоулке моего сознания таится ощущение того, что я была очень далеко и необыкновенные виды открывались моему взору. Где я? - спрашивала я себя и, приседая, ощупывала пол; и когда ко мне вернулось понимание, что я в Беркшире, внезапная острая боль пронзила мое сердце; потому что увиденное мною в трансе - я не в состоянии была вернуть это видение с достаточной отчетливостью и лишь ощущала тепло обрывков воспоминаний, если вы можете это понять, - было знаком (но чьим?), сообщившим мне, что для меня открыта иная жизнь, нежели та, в которой я плетусь с Пятницей по сельской Англии и от которой я смертельно устала. И в то же самое мгновение я поняла, почему Пятница целые дни танцевал в вашем доме: чтобы унестись телом или душой из Ньюингтона и Англии, да и от меня тоже. Стоит ли удивляться тому, что жизнь со мною бок о бок была столь же отвратительна Пятнице, как и мне с ним? Но коль скоро мы вынуждены делить общество друг друга, подумала я, то ничего плохого нет в том, что мы кружимся и танцуем, медленно отдаляясь от бренного существования. «Твоя очередь танцевать, Пятница», - позвала я в темноту, забралась в свои ясли