Железная хватка - Портис Чарльз. Страница 11

Бабушка Тёрнер каждый день после обеда укладывалась отдохнуть, и я ей читала. Лекарство она принимать любила, пила его стаканами. Я ей читала о процессе Уортона в «Новой эре» и «Подъемнике». А кроме того, еще одну книжечку — ее кто-то забыл на столе, называлась «Разочарование Бесс Кэллоуэй». Там про девушку из Англии, она все никак не могла решить, за кого ей выйти — за богача Алека со сворой собак или за проповедника. Хорошенькая она девушка была, и жизнь ее к тяготам не принуждала — ни готовить самой ей не надо было, ни работать, и выйти она могла за кого угодно. А тяжко ей приходилось потому, что никогда не говорила, что у нее на уме, только заливалась румянцем да разводила тары-бары. И все вокруг никак не могли взять в толк, к чему же это она клонит. От этого и книжку читать было интересно. Нам с бабушкой Тёрнер обеим понравилось. Те части, где с юмором, приходилось читать дважды. Бесс в итоге вышла за одного ухажера, только он оказался гадкий и черствый, я забыла, кто из них.

На второй вечер мне стало получше, я встала и пошла ужинать. Торговец со своими карликовыми арифмометрами уже уехал, и еще четыре-пять мест за столом пустовало.

Под конец трапезы вошел чужак с двумя револьверами и объявил, что ищет себе кров и стол. Приятный мужчина, лет тридцати, а на голове — «вихор», словно корова лизнула. Ему помыться б не мешало и побриться, но сразу видно: он не всегда в таком состоянии. Похоже, из хорошей семьи человек. Глаза светло-голубые, волосы темно-рыжие. Сам в длинном плисовом пальто. Держится чопорно, а на лице такая заносчивая ухмылка играет, что как в твою сторону посмотрит — аж не по себе.

Перед тем как за стол сесть, он шпоры забыл снять, и миссис Флойд его отчитала: не хочу, говорит, чтобы мне ножки стульев еще больше царапали, — а поцарапаны они и так были изрядно. Человек извинился и оплошность исправил. Шпоры у него были мексиканской разновидности, с большими колесиками. Он их на стол положил, возле своей тарелки. Потом вспомнил про револьверы, расстегнул ремень и повесил его на спинку стула. Фасонный такой ремень — толстый, широкий, с патронташем, а рукояти у пистолетов — белые. Нынче такое увидишь разве что на представлениях «Дикий Запад». [32]

Ухмылочка этого чужака и уверенность манер за столом всех несколько прибили — кроме меня, — и разговоры стихли, все ему старались услужить, передавали то и се, будто он важная шишка. Должна признаться, я и сама чуть поволновалась, что сижу вся непричесанная, нос красный.

Вот он ест, а сам через стол мне щерится и говорит:

— Здрасьте.

Я кивнула и ничего не ответила.

— Тебя как зовут? — спрашивает.

— Как назвали, так и зовут, — ответила я.

Он говорит:

— А я возьму и угадаю — Мэтти Росс, не иначе.

— Вы откуда знаете?

— Моя фамилия Лабёф, — говорит он. Произносил-то он ее как-то вроде «Лябиф», но писал скорее так. — Я твою мать видел всего пару дней назад. Она за тебя волнуется.

— А что у вас к ней за дела, мистер Лабёф?

— Вот как доем — расскажу. У меня к тебе есть конфиденциальный разговор.

— С нею все хорошо? Что-то случилось?

— Нет-нет, с нею все прекрасно. Ничего не случилось. Я тут кое-кого ищу. Поговорим после ужина. Есть очень хочется.

Миссис Флойд говорит:

— Ежели это касаемо смерти ее отца, то мы все про нее знаем. Его убили прямо перед этим самым домом. И на крыльце у меня до сих пор кровь осталась, куда его тело внесли.

А этот Лабёф отвечает:

— Это касается другого.

Миссис Флойд же опять всю перестрелку в красках описала и постаралась выведать, что у него за дело, но он лишь улыбался да ел, а выдать ничего не выдал.

После ужина мы вышли в залу и сели в уголке подальше от прочих постояльцев — Лабёф там поставил два стула лицом к стенке. Мы таким причудливым манером уселись, и он вытащил из своего плисового пальто маленькую фотокарточку и показал мне. Вся она была мятая и тусклая. Я присмотрелась хорошенько. Лицо на ней моложе и без черной отметины, но вопросов не возникло — то был портрет Тома Чейни. Я так Лабёфу и сказала.

А он говорит:

— Твоя мать его тоже опознала. Теперь я тебе новость сообщу. Настоящее имя у него — Терон Челмзфорд. В Уэйко, штат Техас, он насмерть застрелил сенатора штата по фамилии Биббз, и я иду по его следу вот уже почти четыре месяца. Он в Монро, Луизиана, развлекался и в Пайн-Блаффе, Арканзас, а только потом объявился у твоего отца.

Я спрашиваю:

— А чего ж вы тогда не поймали его ни в Монро, Луизиана, ни в Пайн-Блаффе, Арканзас?

— Хитрый он потому что.

— А по-моему — тугодум.

— Такой вид он на себя и напускает.

— У него хорошо получается. Так вы, стало быть, законник?

Лабёф показал мне письмо, по которому выходило, что он сержант техасских рейнджеров [33]и работает в местечке под названием Ислейта близ Эль-Пасо. Потом говорит:

— Я теперь в командировке. А наняло меня семейство сенатора Биббза в Уэйко.

— Как же так вышло, что Чейни в сенатора стрелял?

— Все из-за собаки. Челмзфорд пристрелил охотничью собаку сенатора — она была на дичь натаскана. Биббз пригрозил его за это высечь, и Челмзфорд застрелил старика, когда тот качался на скамейке у себя на веранде.

— А собаку зачем убил?

— А вот этого я не знаю. Просто из подлости. Челмзфорд — крепкий орешек. Утверждает, что собака его облаяла. Уж и не знаю, лаяла она или нет.

— Я тоже его ищу, — говорю я. — Этого человека, которого вы зовете Челмзфордом.

— Да, это я уже понял. Я сегодня с шерифом разговаривал. Он и сообщил, что ты здесь остановилась и ищешь особого следопыта, чтоб он привез Челмзфорда с Индейской территории.

— Я уже нашла себе исполнителя.

— И кто он?

— Зовут Когбёрн. Он помощник исполнителя Федерального суда. Самый крепкий, что тут есть, а кроме того, знаком с бандой грабителей под водительством Счастливчика Неда Пеппера. Считают, что Чейни с этой публикой связался.

— Да, так и надо, — говорит Лабёф. — Тебе федеральный нужен. Я и сам похоже прикидывал. Мне нужен тот, кто хорошо эти места знает и может произвести законный арест. Нипочем не скажешь, что нынче в суде отколют. Я Челмзфорда могу хоть до самого округа Макленнан довезти в Техасе, а там какой-нибудь продажный судья постановит, что я его выкрал, — и поминай как звали. Это будет нечто, согласись.

— Еще какое разочарование.

— Так, может, я с тобой и твоим исполнителем объединюсь.

— Про это вам надо поговорить с Кочетом Когбёрном.

— Дело будет к нашей взаимной выгоде. Он знает местность, я знаю Челмзфорда. А взять его живым — работенка на двоих.

— Ну, как ни верти, мне-то все едино, вот только когда мы Чейни поймаем, ни в какой Техас он не поедет, а поедет он в Форт-Смит, на виселицу.

— Хо-хо, — говорит Лабёф. — Разницы ж нет, где он в петле болтаться будет, правда?

— Мне — есть. А вам?

— Для меня это солидные деньжата. В Техасе что, виселицы хуже арканзасских?

— Нет. Но вы же сами сказали, там его могут и отпустить. А этот судья свой долг выполнит.

— Если его не повесят, мы его пристрелим. В этом я могу тебе дать честное слово рейнджера.

— Я хочу, чтоб Чейни заплатил за убийство моего отца, а не какой-то техасской охотничьей собаки.

— Не собаки, а сенатора — ну и твоего отца в придачу. В итоге будет равно мертвый, понимаешь, и за все свои преступления разом ответит.

— Нет, не понимаю. Я так на это не смотрю.

— Я поговорю с исполнителем.

— С ним без толку разговаривать. Он работает на меня. И должен делать, как я скажу.

— А я, думаю, с ним все равно поговорю.

Тут я поняла, что допустила ошибку — так раскрылась перед посторонним. Будь он уродом каким-нибудь, а не таким симпатягой, я б держалась настороже. Ну и мозги у меня размягчились и котелок не варил как надо — от этого возбудителя желчи.