Чертовка - Томпсон Джим. Страница 18
— Отлично, — сказал я. — Конечно сделаешь, и все будет хорошо. — Я улыбнулся ей в ответ — по крайней мере, постарался улыбнуться. — Сейчас ты пойдешь и возьмешь деньги… сколько времени тебе нужно? За пять минут управишься?
Мона сказала, что управится, — то есть она думает, что управится. Она постарается принести деньги так быстро, как только сможет.
— Но что ты…
— Проклятье, да какая разница! — воскликнул я. — Просто иди и возьми деньги, а остальное предоставь мне. Ради бога, пошевеливайся!
Она засуетилась. Повернулась и бросилась бежать.
Я вернулся в прихожую, закинул старуху на плечо и понес ее вверх по лестнице.
Поднявшись на самый верх, я бросил ее на площадке. Потом открыл дверь ее комнаты и зашел внутрь.
В комнате были стул, кровать и старая конторка с откидной доской. Больше ничего. Ни книг. Ни фотографий. А ведь в таком старом доме, у такой старухи должны быть фотографии…
Я поднял доску конторки, до смерти боясь, что не обнаружу там пистолета или что он не заряжен. А сам думал: «Эх, брат, какого же дурака ты свалял! Мог ведь подумать об этом заранее. Ты уже слишком далеко зашел, чтобы назад отруливать, и если пистолета там нет…» Но он там был: старый добрый сорок пятый калибр, ну и ну! Кто бы мог подумать, что у старухи будет такая пушка? Да еще и заряженная.
Были там и кое-какие деньги — небольшая пачка в одном из ящиков конторки.
Я взял деньги и сунул пистолет за пояс. Выдернул ящики и сбросил их на пол, а потом перевернул стул и вышел на лестницу.
Я спустился на несколько ступенек. Потом взял старуху за руку, стащил ее с верхней ступеньки и поволок вниз, головой вперед.
Я оставил ее лежать примерно на полпути. Потом спустился, разбрасывая купюры по ступенькам. Уже внизу потушил свет и позвал Пита. Затем поднялся на несколько ступенек и стал ждать.
Пот лил с меня градом, точно со шлюхи в церкви. Ничего не получится; не можетполучиться. Как в одной из тех идиотских историй, о которых обычно читаешь в газетах. Парни пытаются провернуть серьезное дело, но все у них выходит наперекосяк, ляп на ляпе, натуральная комедия. Я читал о нескольких подобных историях, хохоча во всю глотку, тряся головой и думая: вот болван! Чертов болван должен был знать, он должен был предвидеть — если бы он хоть немного подумал, то…
Дверь открылась. Закрылась. Я услышал тяжелое, нервное дыхание Пита. Потом его шепот в темноте:
— Тиллон? Што…
— Все в порядке, — тихо сказал я. — Она у себя в комнате наверху, пишет расписку. Я схожу наверх, проверю.
— А? — (Я почти разглядел гримасу на его лице.) — Тогда зашем я…
— Я хочу, чтобы ты взглянул на расписку, прежде чем мы уйдем. Все нормально. Старуха не узнает, что ты здесь, пока я не заполучу то, что мне нужно.
— Ну… — сказал он нерешительно, пытаясь разобраться в происходящем.
Потом он махнул рукой и засмеялся. Мы ведь были с ним заодно, а я знал, что к чему. Я позабочусь о нем, как заботился прежде. Он ведь совсем простой парень; вот только одна вещь не давала ему покоя:
— …Весь тень я пытался вспомнить, Тиллон. Такая странная вешь. Как там пыло — в той песне, што ты пел? Ну, в той, про английского короля-пастарда?
— Песня! — выдохнул я. — Песня!И это то, что… — Я заговорил тише. — Зажги свет, Пит.
Я случайно задел выключатель рукавом, когда… когда… Когда что?
— Повернись. Он справа от тебя, там, возле двери.
Я увидел черную тень — это он поворачивался в темноте. Я услышал, как он шарит по обоям в поисках выключателя. Потом он снова прыснул, почти по-детски:
— …Такая клупая вешь в такой момент. Не обращай ты на меня внимания. Мошет, потом, когда…
— Нет, — перебил его я. — Сейчас самое время. Вот как там было, Пит:
Свет зажегся. Пит стоял ко мне спиной, как и должен был стоять.
Я выстрелил в него шесть раз — в голову и в шею. Он рухнул ничком, и ему пришел конец.
Я удостоверился в этом. Я осмотрел его, прежде чем уйти. Его лицо выглядело не лучшим образом, и все-таки, похоже, умер он счастливым. Кажется, он даже улыбался.
12
Кнэрф Ноллид
Я родился в Нью-Йорке три десятка лет назад у бедных, но честных родителей и, сколько себя помню, всегда вкалывал, стараясь чего-то добиться и стать человеком. Но, сколько себя помню, кто-то всегда пытался испортить мне жизнь. Вот хоть в ту пору, когда я работал мальчиком на посылках у бакалейщика и, черт подери, не украл бы и десяти центов: мне ведь было всего-то восемь лет и смекалки на такое не хватило бы. Но тут одна старая кошелка обжулила меня при расчете, и тогда бакалейщик заявил, что деньги я прикарманил. Черт, стоило только посмотреть на эту старую кошелку, чтобы все про нее понять: грязные тарелки, одежда по всему дому разбросана — в общем, натуральный хлев. Потом она попыталась провернуть тот же трюк с другими рассыльными, но ее подловили, и всем стало ясно, что я денег не брал. Правда, бакалейщик уже успел меня уволить, сказав отцу, что я вор, и старик избил меня до полусмерти.
Вот так меня наградили за мои добрые намерения.
Я только одного в толк не возьму: почему твои же родители верят слову чужого человека больше, чем твоему собственному? Ну да ладно, этот случай не имеет никакого значения, так что буду рассказывать дальше. Я лишь хотел показать, как с самого начала люди старались испортить мне жизнь.
Словом, дальше продолжалось в том же духе, и не буду обременять вас перечислением всего, что со мной приключилось. Вы не поверите, сколько бед со мной стряслось, и, наверное, решите, что я чертов обманщик.
Но вот я был уже в старших классах, и люди продолжали меня изводить, пытаясь вставлять мне палки в колеса, а выпускной-то уже не за горами. Короче, была там одна учительница английского, довольно молодая; черт подери, пожалуй, ненамного старше меня. Она все время строила мне глазки и норовила положить руку мне на плечо, когда что-то показывала. Я и подумал… ну, сами понимаете. Как-то раз оставила она меня после уроков — ее урок был последним в тот день, мы оказались совсем одни, — а сама стала наклоняться и даже прижиматься ко мне. Ну, я ее и пощупал. Я думал, она этого хотела, понимаете, вот я так и сделал. Но, дорогой читатель, я угодил в ловушку.
Что ж, пожалуй, я извлек из этой истории бесценный урок на будущее. Эта маленькая стерва научила меня кое-чему, что я никогда не забуду, а именно: чем приятнее и любезнее они себя с тобой ведут, тем меньше им можно доверять. Понимаешь, дорогой читатель, они просто пытаются тебя завлечь, чтобы довести до беды. И может, в тот момент ты еще ничего не понимаешь, но, брат, со временем поймешь.
Но само собой, это был урок, приобретенный дорогой ценой. До сих пор как вспомню, так вздрогну.
Учительница взвизгнула и дала мне пощечину; тут же прибежали несколько учителей-мужчин, а когда я попытался объяснить им, как все было на самом деле, обернулось еще хуже. Они позвали директора и накинулись на меня всем гуртом. Понимаете, они сами были виноваты в том, что я плохо успевал, но обвинять стали меня. Несли всякую чушь насчет того, что я не хочу учиться, что школа меня не интересует, что я несговорчивый и враждебно настроен к другим ребятам. Словом, если их послушать, то я, считай, враг общества номер один; и все началось из-за того, что малышка со мной заигрывала, а я как дурак на это клюнул.
В общем, если в двух словах, то меня выперли из школы, и, хотя я в этом вовсе не виноват, формальное мое образование было прервано в самом нежном возрасте. Но, скажу я вам, черт бы их всех подрал. О людях, которые так паскудно себя ведут, и думать-то противно. Вот я и не стану.