Чертовка - Томпсон Джим. Страница 19

Теперь вы уже знаете, что я на редкость трудолюбивый сукин сын с обширным опытом в различных областях. Но пусть это покажется невероятным, мои честные усилия и способности так и не были оценены по достоинству. С каким только обманом я не сталкивался с тех пор, как ушел из дому и отправился кочевать! Ей-богу, это надо видеть, чтобы в это поверить.

Взять хоть менеджера той бригады, в которой я начинал. Мошенник такой, что клейма негде поставить, обманщик первостатейный. Стал вешать мне лапшу на уши: смотаемся, мол, в Калифорнию и обратно на новых машинах, а заработка — по семьдесят пять долларов в неделю на брата. И я, тогда еще зеленый юнец, толком не знавший, как устроен мир, проглотил это вранье, словно карамельку. Записался в бригаду, и мы набились ввосьмером в этот «додж» (ему стукнуло без малого десять лет), причем первой нашей остановкой по пути в Калифорнию оказался Ньюарк, штат Нью-Джерси, и…

Вы когда-нибудь ходили по домам в Ньюарке? В общем, не советую вам этого делать. Понимаете, к ним ведь заезжают все бригады из Нью-Йорка. Делянка вытоптана под ноль, клиентуры — с гулькин шиш, выкручиваться приходится всеми правдами и неправдами.

Короче говоря, менеджер оставил двоих ребят в Ньюарке и еще одного на границе штата. Остальные поехали на запад — бригадир и еще четверо парней. В общем, я просто надорвался. Я ходил по домам и продавал. Но счастья мне это не принесло. Со мной всегда так: ишачу что есть сил и веду себя честно, а при этом остаюсь с носом. Наш бригадир — врун, каких поискать, — объезжал моих клиентов для завершения сделки, и эдак в двух из трех случаев сделки якобы срывались. Он смотрел мне прямо в глаза и утверждал, что, мол, эта дама передумала или муж ей запретил покупать. А потом он приписывал эти сделки себе и получал причитавшиеся мне комиссионные.

В общем, когда мы добрались до Иллинойса, я готов был уже окочуриться от передозировки пончиков. Пахал я как вол, и кормиться все это время приходилось в натуральных трущобах, где обслуга только балаболила попусту, — я же был еще почти мальчишкой, не мог ни чаевых оставлять, ничего. Короче говоря, пришло мне время поумнеть. Я сам сделал пару-тройку контрольных заходов по старым следам, ну и решил потолковать с бригадиром-обманщиком. Поверьте, я не имел в виду ничего дурного. Просто спросил его, не пора ли нам делить деньги по-честному. Судите сами, как мало я знал жизнь. Ублюдок сперва ударил меня кувшином, а потом здорово поколотил. И выгнал из бригады. Я не хотел сдаваться так, за здорово живешь, думал как-то еще побороться, но… просто не смог. После того как тебя избили только за то, что ты пытался играть по правилам, бывает трудно приняться за новое дело. Вот я и заперся в своем номере и стал думать.

В общем, очень скоро я присоединился к другой бригаде и уже через месяц стал ее менеджером. Я, почти мальчишка, уже заправлял бригадой — так что, сами понимаете, все было при мне. Но эта парочка гопников, они вечно артачились, намекали: мол, я мозги им парю, присваиваю сделки. В конце концов я позвал их к себе в номер и как следует вздул. Потом — выгнал к чертям. Но отделаться от них так и не смог. Мало того что мне пришлось искать людей им на замену, так они еще и написали в головной офис — и вскоре меня снимают с бригады, вообще запрещают работать на эту фирму.

И так случалось все время — на любой чертовой работе, за какую я ни брался. Я работаю над сделкой с хорошими премиальными, но управляющий объезжает меня на кривой козе. Скупаю по мелочи золотую ювелирку и перепродаю на фабрику, но там норовят меня облапошить (ей-богу, таким не гнушаются даже крупные конторы). Про 750-ю пробу говорят, что это 585-я, про 585-ю — что 417-я, и так далее. Уверен, меня нагрели на тысячи долларов, прежде чем я понял, что напрасно бьюсь головой о стену, и решил заняться чем-то другим.

Но так было с любым делом, за которое я брался: алюминиевая посуда, кастрюли и сковородки, страхование, журналы — все что угодно. Так или иначе, мне повсюду вставляли палки в колеса. Из соображений милосердия не стану обременять вас мрачными подробностями. А еще я часто, почти постоянно думал: будь у меня маленькая спутница жизни, чтобы делить со мной кров, неравная борьба уже не казалась бы мне столь неравной. Но и в этом деле мне везло не больше, чем во всех остальных. Только шлюхи мне и попадались. Три чертовы шлюхи подряд… а может, четыре или пять, не важно. Все они вполне могли быть одной и той же бабой.

И вот теперь я работал в этом городишке на Среднем Западе. Продавцом и сборщиком долгов на выезде. Казалось бы, хорошая работа, прибыльная, — но мой босс оказался одним из самых скверных ублюдков, с кем я когда-либо имел дело. Этого субъекта звали Стейплз. Жизнь была ему не в радость, если ему не удавалось испортить жизнь мне, и когда я возвращался домой, полумертвый от борьбы с превратностями судьбы, дома меня ждала та же борьба. Поскольку девица, на которой я был женат, оказалась просто из ряда вон. В каком смысле? Да в таком, что это была королева шлюх и законченная злобная стерва в придачу.

Как-то вечером, чтобы показать свою власть, она принялась сквернословить и грубить мне. Тогда я, по своему обыкновению, попытался вести себя разумно и показать ей, как она неправа. Я объяснил ей, что не самый удачный способ выяснять отношения, когда мужчина едва вернулся домой после работы, и что, возможно, мы оба будем в лучшем настроении, после того как поедим. Я вежливо попросил ее приготовить поесть и бодро пообещал помочь. Что ж, она продолжала мне грубить. Когда же я попытался ее приласкать и успокоить — нежно, но твердо, — она каким-то образом поскользнулась и упала в ванну.

Я помог ей выбраться из ванны и извинился перед ней, хотя, вообще-то, моей вины в случившемся не было. «Извини меня, Джойс, — сказал я. — Ты, главное, приходи в себя, а я приготовлю нам славный ужин…» Вот как я с ней разговаривал, но, сами понимаете, что толку миндальничать со шлюхой? Она чуть не проломила мне череп массажной щеткой. Потом, когда я вышел пройтись и успокоиться, она порезала всю мою одежду и отвалила. Видно, поняла, что ей больше нечего с меня взять и пришло время присосаться к другому простаку.

Между тем, чтобы не перепутать порядок событий, надо отступить чуть назад и сказать, что к тому моменту я встретил одну из милейших, чудеснейших девушек в мире. Ее звали Мона, и жила она с теткой, подлой старой стервой. Старуха держала ее взаперти, как в тюрьме, заставляя вкалывать и заниматься разными скверными вещами. Бедная малютка попросила меня спасти ее и сделать спутницей жизни, чтобы вместе мы жили долго и счастливо. Тронутый ее мольбой, я согласился. Я согласился еще до того, как узнал обо всей этой капусте, которую старуха припрятала, — кстати, деньги эти, если хорошенько вдуматься, по праву принадлежали Моне, ведь старая стерва ежедневно измывалась над ней в течение стольких лет. Кому же, как не малышке, должно было наконец улыбнуться счастье в виде этих ста тысяч долларов.

Как-то вечером я отправился к ним в дом и, черт возьми, не собирался и пальцем трогать старуху. Но она сама меня подначивала — подпускала гадкие намеки и вообще трепала мне нервы. Так что у меня просто не оставалось другого выхода.

И вот примерно тогда же, ну, может, минут на пять позже, заявился этот тип, Пит Хендриксон. По-моему, он был фашист или, может, коммунист — в общем, кто-то из тех, кто перебрался сюда во время войны. В любом случае он был тот еще ублюдок, да и сам называл себя бродягой. И конечно, он бы тоже потрепал мне нервы. Значит, был только один способ от него избавиться.

Что ж, я от него избавился; на мне были перчатки, но на всякий случай я обтер пистолет и вложил его старухе в руку. Едва я закончил, вошла Мона с деньгами.

Увидев этого фашиста или коммуниста, она совсем потеряла голову — ну, понимаете, о чем я. Как будто я преступник или типа того. Как будто я пошел на это не ради нее.

Надо отдать ей должное, Мона взяла себя в руки, когда поняла, в каком состоянии я сейчас и о чем думаю. Она призналась, что была потрясена, так как, мол, не ожидала увидеть его там и вообще не хотела, чтобы это случилось с кем-то, кроме ее тетки. Она стала извиняться и все такое, обещая сделать все, что я ей скажу.