Возвращение - Шлинк Бернхард. Страница 14

— Он сказал, что воду можно пить.

Карл оборвал его:

— Хватит тебе. Если у нас нет выбора, нечего ныть и причитать. Мы станем пить эту воду, мы возьмем ее с собой про запас, и мы за нее заплатим.

В углублении за камнем с начертанными на нем буквами уже лежало несколько монет; Карл, как было обещано, положил туда деньги.

Вода отдавала затхлостью, и все же это была вода. Она напитала губы, рот и гортань. Она булькала в животе. Она смочила их лица и руки.

— Очень хорошо, — торжественно произнес Герд, — очень хорошо.

Они наполнили водой бутылки и продолжили путь. Герд ничего не замечал вокруг, а Карл не сказал ему о темных тучах над кромкой гор. Что бы там ни затевалось, ничего не остается, как идти дальше. Облака скоро закрыли не только горизонт, но и край неба над горами, а потом и половину небосклона.

Теперь и Герд их заметил:

— Скоро будет дождь!

Карл кивнул. Он следил, как туча увеличивается в размерах. Это была не простая туча. Она была как живая, как рой москитов, как пчелиный рой, как птичья стая. Внутри тучи происходило круговое движение, что-то там переворачивалось, что-то извергалось наружу, а потом снова втягивалось внутрь, и туча продолжала расти. Кроме того, раздавался странный шум, словно пронзительный свист, — Карл ничего подобного не слышал и не хотел бы никогда услышать. Шум этот напоминал ему шипение, исходящее от линии электропередач, и в этот момент он заметил всполохи молний. Не обычные молнии, какие он видел раньше, не короткие всполохи и вспышки света, а ослепительное переплетение молний, словно переплетение артерий на руке жуткого, грозного, бичующего древнего бога. Разразилась настоящая электрическая буря. Карл услышал, как в воздухе раздается треск, и почувствовал, как волосы на голове у него стали дыбом, а потом до него донесся ужасный вопль, режущий слух, словно лезвие ножа, разверзающийся, словно открытая рана, и увидел Герда, которого на секунду охватило пламя, а потом он упал, покатился по земле и затих у него в ногах, весь почерневший. Его черное, искаженное гримасой лицо мелькнуло лишь на секунду, а потом все почернело вокруг, обрушился ветер, песчаная буря хлестнула по лицу, и Карл упал на колени.

«Вот он, Страшный суд, — подумал он. — Если я переживу это, то переживу и все остальное. — Он почувствовал, как его все сильнее засыпает песком. — Мне нельзя здесь оставаться, не хочу, чтобы меня здесь засыпало. Не хочу, чтобы меня здесь похоронило».

Он поднялся на ноги и двинулся вперед, шаг за шагом. Он шел без цели, из последних сил; он передвигал ноги только усилием воли. Черт бы все побрал: этот песок, эту пустыню, эту смерть, но он им просто так не сдастся. Трижды он валился с ног и чувствовал, как песок вырастает вокруг него и грозит погрести его под собой, и трижды он снова вставал и продолжал путь. А потом он шел не сам, а что-то толкало его вперед, несло и бросало по сторонам. Туча больше не старалась засыпать и похоронить его. Она то вдыхала его в себя, то выдыхала, поднимала в воздух и несла прочь, сдувала его с земли, словно хотела позабавиться и поиграть с ним. Он ничего не мог сделать, ничего. Он только отмечал про себя, что еще жив.

Вдруг он ощутил, что в состоянии открыть глаза. Песчаная буря прекратилась. Небо снова сияло голубизной, сияло высокомерием, словно не хотело, чтобы кто-то заметил, как его унизили, укутав в тучу столь грубым образом. Карл порадовался солнцу, которое он так часто проклинал, бредя по пустыне, приветствовал его как друга после мрачной бури. Он увидел, что буря вынесла его к подножию гор. На одном из серых склонов он заметил круглую скальную вершину, на которой стояла маленькая хижина, и понял, что буря направила его к цели.

Когда он почти добрался до хижины, дверь в ней отворилась, на порог вышла женщина и направилась в его сторону. Она идет словно королева, подумал Карл, и его охватил страх. У него не осталось ни сил, ни воли, он совсем ослабел. Он был в лохмотьях, весь покрыт коркой грязи, от него несло вонью — сейчас она позовет своих мужчин, и они прогонят его, словно бродячего шелудивого пса. Он видел, как она красива, видел ее волнистые волосы, сильные плечи, полную грудь, округлые бедра и длинные ноги. Когда она подошла ближе, он увидел в ее глазах немой и дружелюбный вопрос, увидел, как она улыбается. Он попытался что-то ответить, но смог выдавить из себя только какой-то хрип, и в этот же самый момент он споткнулся о камень и упал на бок. Последнее, что мелькнуло в его сознании, быт мысль, что он хотел пасть ей в ноги.

Очнувшись, он обнаружил, что лежит на постели. Он чувствовал прикосновение льняных простыней, и впервые за многие годы это было ощущение словно от чистой воды или от свежего хлеба. Он услышал пение, открыл глаза и увидел…

…тебя не удерживаю. Я дам тебе длинное пальто и большую отцовскую сумку, дам в дорогу припасов, чтобы тебе хватило на переход через горы и долину, по которой проходит граница.

Карл не знал, стоит ли ей верить.

— Я…

— Ничего не говори.

Калинка обвила руками его шею и прижалась головой к груди.

— Если тебя так мучают воспоминания о родине… Воспоминания о другой… Будет ли тебе с ней хорошо? Будет ли она петь тебе песни на сон грядущий? Знает ли она, какие травы нужно собрать, если вновь заболит старая рана? Прижмет ли она твою голову к своей груди, если тебе приснится рудник и ты в страхе проснешься? Как бы я хотела, чтобы ты остался еще на девять месяцев, а потом еще и еще — навсегда.

Калинка выпустила его из объятий и ушла в хижину. Он устремил свой взор в ту сторону, куда ему предстояло идти, в сторону пустыни, отрогов гор и вершин, и во взгляде его не было ничего от той печали, которая одолевала его, когда он частенько стоял здесь и смотрел вдаль. Он грустил, что приходится расставаться, но радость от мысли, что он отправляется в путь, была сильнее.

Некоторое время спустя она позвала его. Она приготовила шинель и сложила дорожную сумку. Она подала ему еду, такую же, как и в прошлые вечера. Она обнимала его ночью точно так же, как во все прошлые ночи. Когда он утром встал и отправился в путь, она притворилась спящей. А потом она стояла у порога хижины и смотрела ему вслед. Смотрела, как он поднимался в горы все выше и выше…

Девять месяцев! Он встретил Калинку на девяносто третьей странице, а покинул ее на девяносто пятой, то есть девять месяцев он не занимался ничем другим, кроме как ел, печально вглядывался в даль и любил женщину. Девять месяцев, в течение которых он не мог отправиться дальше, — нет, девять месяцев, в течение которых он не хотел отправляться дальше, несмотря на тоску по дому и жене.

Я удивился, что мои высокоморальные дедушка и бабушка позволили герою так себя вести. Или они наказали его за такое поведение, повернув сюжет так, что по возвращении домой он узнал: его жена живет с другим? Если роман заканчивался наказанием Карла, то жена его не могла встретить мужа, считавшегося погибшим, радостным криком после первых мгновений испуга, не могла заключить его в объятия. И другому мужчине, разоблаченному лжецу и обманщику, не пришлось убираться прочь. И Карл, если бы он осмелился бросить вызов сопернику, потерпел бы жалкое поражение.

10

На выходные я съездил к матери. Когда деревенька на берегу Неккара, в которую она переехала вместе со мной, стала предместьем города, она переселилась в деревню на краю Оденского леса. Она со всеми здоровалась, любила поболтать с другими женщинами в лавке, но в остальном жила сама по себе. Она всегда любила водить машину и теперь, когда смогла себе это позволить, купила спортивный кабриолет. По дороге на работу ей приходилось торчать в пробке. А вот вечером она работала допоздна и по дороге домой наслаждалась быстрой ездой. Летом она откидывала верх автомобиля, распускала длинные светлые волосы по ветру и во время остановки перед светофором наслаждалась восхищенными взглядами мужчин, на которые она обычно никак не реагировала. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не строгость во взгляде и презрительная усмешка на губах. Всего этого в машине у светофора было не разглядеть. Иногда выражение строгости и презрения исчезало с ее лица. Возможно, в этом были виноваты сумерки на террасе ее дома или свет от свечи в ресторане.