Обман Зельба - Шлинк Бернхард. Страница 16

— …по-видимому, сломался, или наша уборщица случайно его отключила. Нет, мы еще не в Бонне, и поскольку личная встреча, к моему великому сожалению, в ближайшие дни не представляется возможной, вынужден все же просить вас о телефонном отчете. Вы нашли Леонору?

— Я не хотел бы говорить по телефону о том, где и как живет Леонора…

— Господин Зельб, вы выполняете заказ и связаны условиями договора, прежде всего это обязанность информировать заказчика. И точно так же, как вы приняли мой заказ, по телефону, из другого города, вы и передадите мне информацию — по телефону, в другой город. Я ясно выразился?

— Абсолютно ясно, господин Зальгер, абсолютно ясно. И тем не менее вы получите информацию только при личной встрече. Кстати, заказ я принял не по телефону, а по почте. Что же касается другого города, то вы можете получить отчет и в другом городе, но только от меня лично.

Мы еще какое-то время поторговались. У него не было оснований отказывать мне во встрече, а у меня не было оснований настаивать на ней. Он говорил о плачевном состоянии нервной системы своей жены, о том, что должен неотлучно находиться при ней.

— Она совершенно не переносит присутствия чужих людей.

Зажав трубку между подбородком и плечом, я достал из шкафа бутылку, налил, закурил сигарету и принялся разъяснять Зальгеру, что, во-первых, всегда отчитываюсь о проделанной работе лично или письменно, а во-вторых, всегда знаю своих заказчиков в лицо.

— Я никогда не отступал от этих правил.

Он предпринял еще одну попытку.

— А если вы пришлете мне отчет по почте? В ближайшие дни я собираюсь с женой в Цюрих, к врачу, и вы можете послать ваше письмо в отель «Баур-о-Лак».

Позади у меня был утомительный день. Я устал, и мне надоела эта идиотская беседа. Мне надоело дело Леоноры Зальгер. В поезде, на обратном пути, я признался себе, что оно с самого начала показалось мне тухлым. Зачем я вообще за него взялся? Ради больших денег? Ради Лео? Я вдруг неожиданно для самого себя — как будто, взявшись за это дело вопреки своим профессиональным принципам, решил и завершить его непрофессиональным способом, — сказал:

— Я могу отправить свой отчет и в Бонн, на Нибурштрассе, 46а, Хельмуту Леману.

Несколько мгновений Зальгер молчал. Потом шмякнул трубку на рычаг. Я услышал хриплое «тут-тут-тут-тут», с которым звуковые волны топчутся на месте, когда им нечего передавать.

22

Душевная боль, ирония или гастрит

В следующие два дня ничего не происходило. Зальгер мне не звонил, и я ему тоже. Я вообще перестал даже думать об этом деле. Зальгеровские десять тысяч, которые все это время лежали в ящике моего стола, я отнес в Баденскую кассу служащих и открыл специальный счет. Проценты, которые принесла бы эта сумма за прошедшие дни, я внес из своего кармана.

Однажды после обеда, когда я как раз пересаживал свою конторскую пальму, ко мне пожаловал гость.

— Вы меня не узнаете? Не удивительно — вы в тот момент были как лунатик! Мое имя Пешкалек, мы с вами встречались на автостраде.

Этот мужчина лет сорока пяти, в зеленой лоденовой куртке, с лысиной, густыми усами и симпатичной кривой улыбкой, привел меня в чувство после аварии на автостраде, усадив у ограждения и угостив сигаретой. Я начал благодарить его.

— Не за что, не за что. Слава богу, что мы все отделались легким испугом. Картины, кажется, тоже не пострадали. Может, вместе заглянем в выставочный зал и посмотрим на то, что чуть было не стоило нам жизни, а? Как вы к этому относитесь?

Он оказался фотографом, фоторепортером, и довольно интересно комментировал представленные на выставке фотокартины реалистического направления. Я обнаружил на картинах детали, которые ускользнули от его внимания.

— Чувствуется глаз детектива! — сказал он.

Мы приятно провели время и договорились встретиться как-нибудь еще.

Временами у меня появлялось ощущение затишья перед грозой.

Но я не знал, как мне обезопасить себя на случай, если она и в самом деле разразится. К тому же чувства, как и мысли, иногда бывают обманчивы.

На третий день мне вдруг захотелось позавтракать где-нибудь в городе. С тех пор как на месте кафе «Гмайнер» открылся ресторан, в котором подают фуа-гра в жюрансоновом желе, кусочки морского черта на горчичных ростках и тому подобную чушь, я хожу в кафе «Фиберг» на Зеккенхаймер-штрассе. Официантка там отличается словоохотливостью и сердечностью. Она сразу же взяла меня под свое покровительство, разъяснив повару, как надо готовить для меня яичницу-глазунью — обжарить с двух сторон.

— Еще кофе? — спросила она, принеся перец и мускатный орех.

— И мне тоже, пожалуйста.

Он сел за мой столик напротив меня. Я узнал его по голосу еще до того, как он представился: «Зальгер». Я молча кивнул. Полное лицо, высокий лоб, грузная фигура, аура бюргерской респектабельности. Я вполне мог представить его учителем в сером фланелевом костюме, банкиром в темно-синей тройке в тонкую полоску, пастором или судьей в мантии. Сейчас на нем были кожаный пиджак, фланелевые брюки и пуловер. На вид ему было лет сорок пять. Что означали складки у рта — душевную боль, иронию или гастрит, — я надеялся определить, когда он снимет свои зеркальные очки. Но он не торопился снимать их.

— Господин Зельб, я должен вам кое-что объяснить. Я знал, что вы — хороший сыщик, и должен был бы сообразить, что вы рано или поздно раскроете мою глупую конспирацию. Не сердитесь на меня за эту игру в прятки. Было бы очень, очень жаль, если бы вы расценили все это как недоверие к вашей компетентности и сомнение в вашей глубокой порядочности. Причина совсем не в этом, а в том, что… — Он покачал головой. — Нет, пожалуй, я начну с другого конца…

Нам принесли кофе. Зальгер заказал к нему порцию меда. Наливая кофе, добавляя сливки и мед, размешивая все это и пробуя с видом знатока и ценителя, он молчал.

— Понимаете, я знаю Леонору Зальгер уже много, много лет. При нашей с ней разнице в возрасте речь, конечно же, не о том, что мы вместе выросли. Взрослый брат и маленькая сестра, очень разные по возрасту, но душевно очень близкие, — вы понимаете, что я имею в виду? А тут еще озлобленный на весь свет отец, вечно пьяная мать — все это вело к тому, что Лео инстинктивно тянулась к старшему брату, искала и находила у него поддержку, которую не получала от родителей. Понимаете?

Я молчал. Потом я могу заглянуть в альбом Лео. Если то, что он говорит, — правда, там должны быть его фотографии.

— В сущности, я не обманывал вас, когда обратился к вам, представившись встревоженным отцом. Я действительно испытывал и до сих пор испытываю чувства, которые выразил тогда по телефону. Лео исчезла в начале года, и я опасаюсь, что она могла попасть в какую-нибудь сомнительную компанию и вляпаться в скверную историю. Я боюсь, что ей нужна помощь, хотя она, может, и сама этого пока не осознает. У меня сердце замирает от ужаса при мысли о том, что…

— Ваша помощь?

Зальгер продемонстрировал склонность к драматическим эффектам: откинувшись на спинку стула, он медленно поднял правую руку, снял очки и спокойно посмотрел мне в глаза. Взгляд его говорил мне не больше, чем складки у рта.

— Моя, господин Зельб, моя. Я знаю Лео и, кроме того, немного представляю себе те… — он помедлил секунду, — обстоятельства, в которых она могла оказаться.

— Что за обстоятельства?

— Кое-что вам известно, кое-что вы можете и сами предполагать — этого вполне достаточно. Я пришел сюда не давать, а получать информацию. Где Лео?

— Я так и не понял, что вам от нее нужно, мне по-прежнему неизвестны ваши намерения относительно Леоноры. И причину, по которой вы мне лгали, вы тоже так и не объяснили. Вы до сих пор даже не представились. Господин Зальгер? Нет. Мы оба знаем, что вы не господин Зальгер. Господин Леман? Внук, намеревающийся открыть галерею в крохотной лавчонке, в которой бабушка с трудом размещала свои пуговицы и нитки? И что я должен знать или предполагать о фатальных обстоятельствах, в которых могла оказаться Лео? Мне надоели ваше вранье и ваши уловки. Я не претендую на безграничное доверие моих заказчиков. Я не требую полной откровенности. Но либо вы сейчас наконец говорите мне правду, либо мы идем в Баденскую кассу служащих, и вы получаете там назад свои десять тысяч, после чего мы расстаемся навсегда.