Роман - Миченер Джеймс. Страница 5
Хотя этот Пенн и показался нам честным парнем, но мы не могли на слово поверить всем его обещаниям и послали за океан Генриха Цуга обследовать этот новый рай. И в 1681 году он вернулся с новостями, отнявшими у нас сон: «У англичанина действительно есть земля. Она даже больше, чем он говорил. Там на самом деле царит свобода, и они пригласили пятьдесят наших семей с хорошей репутацией, каждая из которых получит большую ферму на самых лучших землях». В ту же ночь семья моих предков — Йодеров — решила ехать в Пенсильвании, как мы ее окрестили, и мы никогда не пожалели о нашем решении.
Более поздний отрывок, отличавшийся большой простотой и благочестием, поведал, как была учреждена Меннонитская Долина:
«Самое первое, что сделали Йост Йодер и Урих Цолликоффер, когда они добрались до нашей Долины в 1697 году, это выбрали место для своей церкви на пустыре. И это был Йодер, вставший на небольшое возвышение, на котором потом была построена церковь, и прокричавший: „Давайте строить здесь, дабы видеть всю нашу долину, когда мы будем возносить хвалу Господу за наше спасение“.»
Мои предки были великие люди, поэтому я пишу о наших меннонитах с глубоким пиететом.
Сегодня, глядя на старую церковь, история которой восходит к 1698 году, я вижу современное здание превосходной конструкции: одноэтажное, построенное в форме удлиненной буквы «L», с широким крыльцом на пяти белых колоннах. Это шедевр архитектуры. Я часто размышляю над тем, почему наши меннониты, которые так консервативны по части многих жизненных аспектов, становятся либералами и даже радикалами, когда дело касается строительства их церквей. Наша церковь — это чудо красоты. И я возношу ей хвалу каждый раз, когда проезжаю мимо.
К северу, на берегу озера Ванси, расположился Мекленбергский колледж. Затем идет деревня Ньюманстер, населенная самыми горячими представителями нашей нации в округе. Затем шоссе заканчивается, и бегущая вниз тропинка приводит нас к ферме Фенштермахера. Это, пожалуй, самый замечательный отрезок моего маршрута. Оттуда, где оканчивается шоссе, можно увидеть необыкновенную красоту западного Дрездена: череду холмов, просторную долину, узкие дорожки, фермы — одна великолепная картина сменяется другой, олицетворяя собой богатство и стабильность немецких поселений. И здесь резко выделялась из всей окружающей прелести неказистая ферма Фенштермахера.
У владений Отто было самое ценное местоположение в Дрездене — конец Рениш-роуд. На этих плодородных землях бережливый хозяин построил бы огромное владение, но беспомощных Фенштермахеров, обосновавшихся в далеких 1850-х, все время преследовали неудачи, и, чтобы удержаться на плаву, они вынуждены были кусок за куском распродать большую часть своей ценной земли. В 1709 году у их предков было двести акров [10]земли, предоставленных Уильямом Пенном, к этому ранние владельцы добавили еще три сотни акров, но так случилось, что впоследствии их владения превратились в то, что можно обозначить как «небольшое хозяйство».
Следующие поколения Фенштермахеров женились неудачно и сыновей рожали хлипких. И, в то время как бережливые Цолликофферы и Йодеры преумножали доходы со своих небольших и не очень-то плодородных земель, Фенштермахеры все беднели и беднели. В это утро, наслаждаясь восхитительным видом окрестностей, я с тоской спускался к их ферме. Коровник был в ужасном состоянии. Дом нуждался в покраске. А небольшие постройки потихоньку превращались в руины. Во всем Дрездене трудно было бы найти более неряшливое хозяйство. И мне было стыдно за моего товарища-меннонита.
Я любил Отто, мне импонировало его остроумие и восхищали его кулинарные способности. Я часто говорил соседям: «У Отто лучше получается свинина с кукурузой, чем у меня книги». Въехав на захламленный двор с неопрятным домом, я на минуту остановился. На стене коровника, который чуть не шатало при каждом дуновении ветра, были навешаны три магических знака, немного поблекшие от времени, но все же очень красивые. Я уже давно положил на них глаз и все ждал, когда Фенштермахер решится их мне продать. Теперь, когда я закончил книгу, а коровник грозит на глазах развалиться, я хотел заручиться, что смогу приобрести их.
Поэтому, когда я вошел в кухню — неуютную, если сравнивать ее с кухней Эммы или кухней Фриды Цолликоффер, я начал с места в карьер:
— У меня три дела. Эмма прислала вам свой рисовый пудинг. Она хочет также купить три горшочка твоей свинины с кукурузой. А мне надо поговорить с тобой о тех магических знаках на твоем старом коровнике.
Как и следовало ожидать, вопрос о пище в немецких семьях всегда ставился на первое место, что миссис Фенштермахер и подтвердила:
— Пудинг Эммы мы любим. И, так как сейчас обеденное время, садись с нами, Лукас, и я разогрею свинину нашего Отто.
Такое приглашение нельзя было отклонить, потому что если и есть такое блюдо, которое я просто обожаю, то это дрезденская свинина — тонкие, поджаренные в кукурузной муке с обеих сторон ломтики мяса. Отто Фенштермахер лучше всех мог готовить это блюдо в нашей долине. Невзирая на то, хорошо ли шли его дела, плохо ли, он не забывал стряпать свое коронное блюдо, да так вкусно, что, будь он чуть-чуть сообразительнее, мог бы сделать на нем неплохой бизнес.
Секрет блюда состоял в том, что говядина перемешивалась со свининой, туда Отто добавлял кукурузную муку, соль, перец, специи и ставил это на медленный огонь. Затем он заливал варево в удлиненные формы для пирогов — и, затвердевая, кушанье превращалось в один из вкуснейших деликатесов нашей провинции. Кулинарные эксперты, которым не довелось попробовать это блюдо в детстве, впервые вкусив его, предложили окрестить кушанье «свиным паштетом бедняка» или «закуской: дешево и со вкусом».
Мы же, пенсильванские немцы, считаем блюдо своим национальным, и нам жаль те штаты, где о нем не знают.
Пока миссис Фенштермахер разогревала обед, аромат которого заполнил всю кухню, мы с ее мужем сидели за столом.
— Зачем тебе нужны эти знаки? — спросил Отто.
— Каждый раз, когда я заканчиваю книгу, мне необходимо сменить вид деятельности. Вот я и стараюсь привести в порядок магические знаки. Но они должны быть очень старыми, — объяснил я.
— Насколько старыми? — спросила миссис Фенштермахер, обернувшись от своей плиты.
— Сделанными еще до Второй мировой войны. Даже задолго до нее. Настоящие немецкие, а не недавние подделки.
— На коровнике моего отца было четыре магических знака, — сказала она.
А я дополнил:
— Ты стояла рядом с ним в тот день, когда я купил их у него.
— Верно, — воскликнула она. — Но ты никогда не говорил, что ты с ними сделал.
Обращаясь к обоим Фенштермахерам, так как я не мог предположить, с кем из них я смогу договориться по поводу знаков, я объяснил:
— Я почистил грани, заделал трещины…
— Чем? — поинтересовалась миссис Фенштермахер.
— Очень крепким новым клеем. Затем осторожно нанес краску взамен облупившейся и обработал края так, чтобы они казались отломанными, а не отпиленными.
— Ну а потом?
— Потом я приклеил их на деревянную панель, оставив поля шесть-восемь дюймов.
— А это зачем? — спросил Отто.
— Чтобы нанести узор. Но сначала я шкуркой или пемзой придаю поверхности доски шероховатость — она должна выглядеть столь же старой, как и сами знаки.
— А что за узор? — спросила миссис Фенштермахер, она все еще стояла у плиты, дожидаясь появления золотистой хрустящей корочки.
Я раскрыл и эту интересную часть процесса:
— Узор немецкой Пенсильвании — старые символы.
— Как на свидетельствах о рождении? — воскликнул Отто. — Тюльпаны, сердечки с подписями?
Наши немцы были не искушены во всех видах искусства: они плохо знали музыку, за исключением длинных гимнов и несложных мелодий, не рисовали портретов и пейзажей, не ваяли. Библейский аскетизм запрещал такие занятия. Но чем мы увлекались с чрезмерной старательностью, так это малеванием узоров с бесконечно повторяющимися рисунками: птичками, буквами и человеческими фигурами. Подобные картинки в старые времена использовали на свидетельствах о рождении, школьных дипломах, в изображениях генеалогических древ и других важных бумагах.
10
В 1 акре — 4046,86 м 2. — Прим. ред.