Роман - Миченер Джеймс. Страница 66

— Это довольно глупо с моей стороны — привести с собой бабушку, не так ли? Но она заправляет всем, включая меня.

Я увидел, что он сразу же понравился миссис Мармелл.

Его рукопись оказалась для нее полной неожиданностью. Аккуратно отпечатанная на 256 листах дорогой мелованной бумаги, она не была пронумерована, а текст на страницах почему-то располагался четырьмя различными способами: по длине листа, по ширине листа, с выключкой справа и с выключкой слева. При этом было использовано шесть различных шрифтов с шестью разными интервалами между строками. Время от времени попадались страницы, набранные то курсивом, то жирным шрифтом. Это была какая-то невообразимая мешанина, в которой каждая страница представляла собой нечто законченное, начинаясь с середины неопределенного предложения и заканчиваясь таким же образом. Но больше всего поражало то, что страницы никак не были связаны друг с другом и любая из них могла следовать за какой угодно. Все это удивляло и оправдывало название, которое юноша дал своей рукописи.

— Я назвал ее «Калейдоскоп», — объявил он так, словно речь шла об имени для новорожденного, которым он гордился. — Это такая игрушка, в которой осколки стекла на дальнем конце трубки кажутся беспорядочно разбросанными, но, когда поворачиваешь трубку и смотришь на них через увеличительное стекло окуляра, они образуют узоры, которые могут быть исключительно красивы.

— Это описание присутствует в вашем тексте? — спросила Ивон.

— Да, оно где-то там, — ответил он, сделав жест рукой, словно отмахиваясь от вопроса.

— Вы надеетесь стать писателем? — поинтересовалась Ивон.

— Он уже писатель, — вмешался я.

— Я спросила мистера Талла, — заметила Ивон и услышала в ответ:

— Я полон решимости стать им.

— И миссис Мармелл как раз тот человек, который может помочь вам в этом, — добавил я.

После обмена любезностями юноша и его бабушка удалились.

Я же замешкался с уходом и пожалел об этом, потому что услышал от нее отнюдь не лестный отзыв о своем романе, который недавно закончил:

— Карл, наши люди поработали над рукописью и, мягко выражаясь, прониклись сомнением. — Видя мою растерянность, она поспешила сказать: — Никому не понравилось название «Пустая цистерна». На заседании редакционного совета Джин вполне резонно заметила: «Какой-нибудь остроумный обозреватель не замедлит прочирикать, что не только цистерна пуста». Мы не должны давать повод для подобных насмешек — Из осторожности она не стала говорить мне, что той самой Джин, слова которой прозвучали в нашем разговоре, была она сама.

— Что же мне делать? — спросил я. Голос мой дрожал, а к горлу подступил комок. Слишком больно было слышать от знающего редактора, что мой роман, на который я возлагал столько надежд, приговорен к смерти, причем на законных основаниях. Она, должно быть, видела мое отчаяние и, не желая еще больше огорчать меня, не стала отвечать на мой призыв о помощи. Вместо этого она покрутила в руках свой стакан с шерри и сказала:

— Какие великолепные напитки готовят в «Бристоль крим»!

— Что я должен делать? — спросил я еще настойчивее чем прежде, но вместо ответа услышал:

— Карл, нам еще долго работать вместе. Думаю, вам пора называть меня просто Ивон. Мне так больше нравится.

Не знаю, что толкнуло меня на это, но я пролепетал:

— Так это еще не все плохие новости?

Все тем же тоном она продолжила:

— Вы находитесь на опасном повороте своей карьеры критика, когда откровенная неудача с книгой может вызвать разговорчики: «Смотрите, сам-то он не опубликовал ни строчки. Осечка в самом начале». — Она не спускала с меня глаз, чтобы увидеть, как я восприму критику, которой обычно подвергал других.

— Неужели вы думаете, что все обернется именно так? — чуть ли не взмолился я.

— В формулировке не уверена. Но в том, что слухи разнесутся очень далеко, — не сомневаюсь. И рекомендую вам забрать свой роман. Давайте будем считать, что в «Кинетик» его не видели.

В отчаянии я пытался схватиться за любую соломинку:

— Профессор Девлан не сомневался в этом романе. — Но это была ложь — у Девлана были серьезные сомнения, после того когда я описывал ему свой роман. — И мне хотелось в честь него…

— Вы очень скучаете по нему, Карл, не так ли?

— Да. Роман посвящен ему, как вы заметили, наверное. — Я не стал говорить ей, что Девлан умирает и что роман должен был стать моим последним подарком ему.

— Заметила и считаю, что вы оказали ему не много чести, связав его имя с такой сырой работой.

Воспользовавшись именем Девлана для подкрепления своих доводов, она окончательно лишила меня присутствия духа. Чтобы успокоиться, я сосредоточился на фарфоровой фигурке молочницы Версальского двора. Почувствовав, наверное, какой катастрофой был для меня ее отзыв, она спросила сочувственно:

— А что предлагаете вы, Карл?

— Опубликовать его в таком виде как есть. — Но выпалив эти слова, я понял, что от меня тут ничего не зависит. — Если, конечно, «Кинетик» позволит мне сделать это.

— С вашим количеством печатных работ, Карл, вы имеете право требовать публикации романа, и мы согласны принять ваше требование.

— Вы зашли так далеко, что даже обсуждали у себя вопрос о том, чтобы отклонить его? — Я был в ужасе.

— Трое проголосовали против и двое за. Я была одной из двоих, но поскольку мой голос считается за три, то против было трое, а за — четверо. И так будет оставаться, пока вы не примете решение.

— Я уже решил. Это единственное, что я могу сделать для Девлана. Он отец этой книги.

Ивон имела репутацию одного из самых твердых и решительных редакторов Нью-Йорка, и своих авторов она отнюдь не боялась, невзирая на то, какими бы знаменитыми они ни были. Ее девизом было: «Если не я, то кто же скажет им правду?» Следуя этому принципу, она задала самый больной вопрос:

— Вы действительно считаете, что такой известный критик, как Девлан, захочет связывать свое имя с такой аморфной работой, как ваша?

Я, должно быть, покраснел, потому что она поступила самым неожиданным образом. Дотянувшись, она сжала мою руку, словно я был ребенком, которого надо было утешить:

— Давайте сменим тему разговора. Я хочу посмотреть, каких вершин достиг ваш феномен Талл. Если он хотя бы наполовину такой гениальный, как вы говорите…

— Давайте не будем менять тему разговора. Я окончательно решил в эти минуты, что буду публиковаться.

— Тогда я помогу вам, — быстро проговорила она. — И пожелаю… — тут она осеклась, потому что не хотела произносить слово «удачи», посчитав это дурной приметой, — …чтобы вам повезло, — добавила она.

Но ей все же хотелось взглянуть на рукопись Талла. Поставив перед собой коробку, она сняла крышку и впилась в страницы без номеров и с текстом, отпечатанным вкривь и вкось. Когда, порывшись в ней, она взяла первые попавшиеся четыре страницы, я сказал:

— Здесь настоящая смесь, но не беспорядочная. Это действительно калейдоскоп, который создает в вашем воображении многозначительные образы.

— Это вы подсказали ему такой подход?

— Бог с вами, нет! Этот парень сам избирает свои подходы.

На следующий день рано утром у меня зазвонил телефон.

— Карл! Это Ивон. Ваш юноша действительно сконструировал захватывающий калейдоскоп. Мальчик умен. Поражает то, как имена собственные превращаются у него в нарицательные и как сменяются образы, один другого богаче. Великолепное исполнение, и, если его правильно преподнести и заручиться поддержкой, он может иметь крупный успех.

(страницы из «Калейдоскопа»)