Сальто ангела - Мод Марен. Страница 45

— Кто он, твой дружок?

— Старик Симон, корсиканец.

— Первый раз слышу. Его настоящее имя?

— Не знаю.

— Сколько ты ему отстегиваешь?

— Сколько могу, по-разному…

— Ты что, издеваешься надо мной? Ты говоришь, что «повязана», и отстегиваешь, сколько захочешь? Живешь где?

— В гостинице на улице Сосюр.

Я не хочу давать адрес в Нейи, да к тому же я там пока и не живу. Мне повезло, может, они еще потеряют мой след.

— В эту гостиницу ночью можно войти? У тебя есть драгоценности?

На оба вопроса я отвечаю отрицательно, но они мне не верят.

— Ты работаешь, у тебя есть дружок, но нет ни драгоценностей, ни денег. И ты хочешь, чтобы этому поверили? Ты смеешься над нами? А ну-ка раздевайся, побыстрей, догола.

Мой Бог, чего же они от меня хотят, зачем мне раздеваться?

— Быстрей!

Я скидываю пальто, платье, белье, теперь я стою голая перед этими подонками. Сейчас начнется дрессировка… Я все поняла. Вот что значит «спускаться в погреб». Я новенькая, к тому же работаю не по правилам, они меня сейчас «повяжут».

— Сколько у тебя на счете?

— Я, правда, не знаю… Семь или восемь тысяч, не больше.

— В твоих интересах вспомнить, потому что мы снимем твои деньги, и нам нужна точная цифра. Не вздумай выдать нам недействительный чек. Отсюда ты живой не выберешься, пока мы не получим денег. Соображаешь?

— О, не делайте этого, пожалуйста, сжальтесь, не делайте этого…

— Сколько?

— Ну, может быть, восемь тысяч двести… по-моему…

— Без всяких «может быть», ты сейчас это точно напишешь.

Меня голую тащат в кухню, я вся дрожу, они сажают меня на стул, дают ручку и мою чековую книжку.

— Никаких трюков с подписью, иначе тебе конец. Выписывай четыре чека по две тысячи франков, на предъявителя.

Я, словно в тумане, пишу правой рукой, но она дрожит, и мне все время хочется взять ручку в левую.

— Поаккуратней! Ты что, левша?

— Нет, месье.

Они отбирают у меня все, все мои надежды на будущее, все, что я сэкономила для операции. А ведь за этим были ночи и ночи, отвратительные встречи, усталость, приводы в полицию и недели работы… Все. Я закончила писать и расписалась. Я дрожу от холода, и вдруг у меня схватывает желудок со страху. Я умоляю, чтобы меня отпустили в туалет. Один из них вызвался меня сопровождать. Я подчиняюсь, иду, голая, не чувствуя ни унижения, ни даже страха, точно животное, которое от ужаса уже нечувствительно к боли.

Внезапно я вижу кудрявого блондина с пистолетом в руке. Дуло смотрит прямо мне в лоб.

— Мне приказано кончить тебя, грязная тварь.

У меня кружится голова и начинаются судороги. Руки ищут опоры на скользких кафельных плитках, но напрасно. Я вот-вот упаду, все мое тело раздирают новые страхи. Откуда он берется, этот страх, когда, казалось бы, ты уже и так на пределе?

Главарь обыскал мое пальто и в маленьком карманчике обнаружил карточку агентства недвижимости, на карточке были записаны суммы, необходимые для оплаты квартиры в Нейи.

Он тут же все понял и пришел в бешенство. С рычанием он набросился на меня, осыпая ударами.

— До сих пор мы тебя жалели. Говоришь, у тебя нет сбережений, а сама покупаешь квартиру в Нейи? Ты что, издеваешься надо мной, мразь? Ты смеешь издеваться надо мной?!

Надо во что бы то ни стало вырваться из этой ловушки, надо что-то придумать, как-то объясниться.

— Но я только собираюсь снимать квартиру, чтобы уйти из гостиницы. Это чистая хитрость, придуманная стариком Симоном. У меня ничего больше нет, я клянусь, ничего.

— Хорошо, сейчас поедем в твою гостиницу, и, если мы там найдем хоть сантим, тебе конец.

Он вынимает обойму из своего пистолета, вытирает его тряпкой и протягивает мне.

— Возьми-ка это, вот так, подержи, хорошенько осмотри со всех сторон.

Потом он забирает оружие, заворачивает в тряпку и протягивает обойму.

— Потрогай пули. Поняла? Теперь везде отпечатки твоих пальцев. Если ты нас обманешь, то знай, когда тебя найдут, подумают, что ты не убита, а покончила с собой. Эти отпечатки сохраняются в течение двух месяцев. Где, ты говорила, живет этот старый хрен Симон? Мы пойдем к нему, к твоему «муженьку».

— Он мой друг, он не совсем мой «муж».

— Он тебя е…?

— Нет, месье,

У патрона удивленный вид. Маленький кудрявый блондин, сам того не понимая, подсказывает мне:

— Корсиканцы не бывают педерастами.

— Возможно. Мы поедем, найдем его и проверим.

— Надо познакомиться с этим стариком. Вот развлечемся!

Такими разговорами они подзадоривают друг друга. Я проиграла. Симон рискует жизнью, и я, конечно, тоже. Я сгину где-нибудь в глубинах преступного мира. Откуда они, если не знают Симона? Мой старый друг никогда не занимался ни сутенерством, ни наркотиками.

Эти же, совершенно очевидно, имеют дело и с тем, и с другим. Разные кланы. Авторитет старого корсиканца, возможно, для них пустой звук. Они убьют нас обоих, и это я продала Симона. Бедный старик, бедный больной дедушка. Что же мне придумать, Боже мой, чтобы спасти положение? Я делаю последнюю отчаянную попытку и, опустившись на колени, умоляю патрона:

— Месье, я буду работать на вас, если хотите, я согласна.

Наступает тишина. Я нарочно обратилась именно к нему. Если он имеет такое влияние, на какое претендует его вид, то, может быть, у меня есть шанс на спасение. Он громко спрашивает:

— Вы слышали, коллеги?

— Что?

— И это она говорит нам! Она еще выбирает!

Его распирает от важности. Неужели я выиграла? Может быть, чуть-чуть. Он прохаживается передо мной с гордым видом, как петух.

— Кто теперь твой дружок?

— Это вы.

— Надо говорить «месье Антуан», повтори. Я повторяю много раз, столько, сколько он требует Он уходит куда-то и возвращается с бумагой и ручкой.

— Сейчас ты напишешь: «Мой дорогой муженек, я тебе никогда не изменю».

Ужас и комичность этой ситуации — все перемешалось.

— Вот видишь, ты сама написала.

— Да, месье Антуан.

— Будешь получать восемьсот франков в день и я тебя пошлю в Дакар. Ты не пожалеешь.

Сутенеры всегда говорят: «Ты не пожалеешь» Что у них есть, кроме мускулов и пистолетов? Что они без нас, тех, кто на них работает? Обыкновенные бродяги, воры, не способные заработать даже себе на жизнь. Они мне отвратительны, их надо давить, как тараканов.

Но я раб, Дакар — это каторга, это ужас, живой я оттуда никогда не выберусь. В ожидании утра, когда можно будет получить мои деньги, они развлекаются.

— А это забавно, транссексуал… Кто-нибудь видел, как он устроен?

— Тебе не очень-то повезло с членом, ты им пользуешься?

— Как ты это делаешь, покажи-ка нам! Ну-ка встань раком.

Я повинуюсь. Моему унижению нет предела. Они играют со мной. Один взял в руки деревянный кий и погоняет меня, заставляя на четвереньках продвигаться вперед.

— Повтори: «Я — говно!» Повтори-ка еще.

Они надо мной издеваются как могут. Меня бы, наверное, стошнило, если бы я не боялась рассердить своих палачей. Они делают вид, что играют в русскую рулетку. После этого они по очереди с презрением меня «использовали».

— Ты же ничего не умеешь, ничему не научился. Чего же удивительного, что ты не можешь снять клиента. Клиенты, небось, от тебя бегают. Сколько ты просишь на Елисейских полях? Двести франков? Лучше уж двадцать клиентов по пятьдесят франков. Ты больше полтинника не стоишь. Ты уже была в тюрьме? Нет? Транссексуалов там бреют наголо, это точно, мы сами прошли через тюрягу, знаем. Мы умеем убивать, это наша профессия.

И они болтают, болтают, хвастаясь друг перед другом.

Я только успеваю отвечать: «Да, месье Антуан, нет, месье Антуан»… Время идет, а они все разговаривают о своих ничтожных подвигах. Теперь я должна назвать им все бары, в которых бывала. При упоминании «Мандолины» наступает тишина. Это логово крупных акул преступного мира. Мои мучители сразу же тушуются. На самом деле я была там всего один раз, но я вижу, что главарь обеспокоен. Видимо, случайно я попала в цель, может быть, повезло?