Против ветра - Фридман Дж. Ф.. Страница 3

Я залпом допиваю кофе.

— Не могу. Не сейчас. Поймите, сейчас не могу.

Тут до меня доходит: компаньоны, лучшие друзья вышибают меня из собственной фирмы. «Александер, Хайт энд Портильо». Именно моя фамилия, ни дна ей ни покрышки, первая на дверной табличке. И тут я взрываюсь.

— Черт бы вас побрал! — ору я, вскакиваю и принимаюсь метаться взад и вперед по комнате, чувствуя, как содержание адреналина в крови растет. На ходу я всегда лучше соображаю.

— Успокойся, Уилл, — говорит Фред. — Ты что, хочешь, чтобы тебя вся контора слышала?

— Черт бы побрал контору и вас вместе с ней! Обоих! — Я расхаживаю взад и вперед, обливаясь потом и кипя от злости, но в глубине души мне страшно. — Именно сейчас, черт побери, когда мне тяжело, как никогда в жизни, — вы же знаете, на носу бракоразводный процесс с Холли. После него я останусь без гроша в кармане, а у меня дочь, и позарез нужны три штуки, чтобы выровнять ей зубы, иначе они останутся кривыми. И миллион других, не менее важных дел. А тут пропустить какую-то вшивую встречу, как вы уже собираетесь дать мне пинка под зад. Спасибо, ребята! Мне нужна поддержка, а вместо этого вы даете мне от ворот поворот!

Я плюхаюсь в кресло. Из-за двери выглядывает вопросительное личико Джейн, редактора юридического «Мишиган ло ревью», мы взяли ее к себе только в прошлом году, уведя из-под носа у двух крупных фирм на Уолл-стрит. Нетерпеливым взмахом руки Энди выпроваживает ее. Она даже подпрыгивает от удивления, так это на него не похоже. Наверное, вся наша контора сидит сейчас как на иголках.

Они оборачиваются ко мне. Это мои друзья, они искренне за меня переживают. А я им не помогаю. Не могу. С уходом из фирмы исчезнет единственная надежда, которая осталась у меня в жизни.

Фред первым прерывает молчание — не зря же мы зовем его «скальпелем».

— Ты наносишь ущерб фирме. — Простые, откровенные, беспощадные слова.

— Это ни для кого не секрет, — добавляет Энди. — О тебе уже начинают болтать разное.

— Ну и пусть, что с того! По работе ко мне есть претензии?

Они молчат.

— О'кей… — Теперь будь осторожен, это ведь твои друзья и компаньоны, слишком многое поставлено на карту, не вынуждай их делать шаг, о котором потом все пожалеют. — Да, я сорвался, причем уже не в первый раз, далеко не в первый, но теперь, честно, с этим покончено, теперь я понимаю, что важно, а что — нет, и займусь работой. Работой и ничем другим. Я не пью, целую неделю спиртного в рот не беру. — О'кей, ради собственного блага можно разок и приврать, свои люди — сочтемся.

— Ты пил вчера вечером, — холодно сообщает мне Энди. Он уже не напоминает большого добродушного медведя. — Вы с Баком Берджессом битый час пили вместе в «Лонгхорне». А теперь кончай молоть вздор и выкладывай все начистоту, если не хочешь, чтобы я выбросил тебя из окна на улицу.

— Боже правый, так то же было пиво, одна-единственная бутылка паршивого пива! — Я чуть не наложил в штаны от облегчения, думая, что натворил что-то серьезное или кто-то видел, как я оседлал ту дамочку из Тручас. — О'кей, строго говоря, бутылок пива было две, и пива слабого, — поспешно вставляю я, адвокату приходится соображать на ходу, — а его и выпивкой-то не назовешь. Черт побери, — добавляю я, изображая улыбку, — от стакана чая со льдом и то больше захмелеешь!

— Тогда советую исключить чай со льдом из твоего рациона, — холодно говорит Фред. — Послушай, Уилл, выбирай — либо ты берешь отпуск и занимаешься решением своих проблем…

Он обрывает себя на полуслове. Даже ему, парню, который чувствует себя в борьбе как рыба в воде, разговор со мной дается непросто. С меня же взятки гладки, придется им доиграть эту партию до конца, пусть покажут, что еще у них запасено в колоде.

Энди и бровью не ведет. Он классно играет в покер.

— Мы не хотим выкупать твою долю, Уилл. Но сделаем это, если придется, если другого выхода не будет. Но мы этого не хотим. Не хотим ни в коем случае.

Это положение было закреплено в уставе при создании нашей фирмы: если двое из троих компаньонов, стоявших у истоков фирмы, сочтут, что третий наносит ей невосполнимый ущерб, то они вправе выкупить его долю по номинальной стоимости в текущих ценах и выплатить гонорары по делам, который он ведет на данный момент. Это бешеные деньги, никто из нас никогда даже не помышлял об этом. Теперь все иначе. Мы сидим, словно воды в рот набрали.

У меня первого сдают нервы.

— Сколько продлится отпуск?

Фред пожимает плечами.

— Неделю? Месяц?

— Месяца мало, Уилл, — кивает головой Энди. Он опять наклоняется ко мне с видом миротворца. — Впрочем, дело не только в тебе самом, добавляет он дипломатично, хотя и чуть поспешнее, чем следует. Ему не хватает изворотливости, бесхитростная натура Энди видна невооруженным глазом. — Твое материальное благополучие для нас важнее всего.

— Ты хочешь сказать, что фирму нужно сохранить в целости и сохранности, — подхватываю я.

У них вырывается вздох облегчения, они, наверное, думают, что теперь со мной сладить будет нетрудно.

— Деньги-то принадлежат ей. — Рано они радуются, я их еще помучаю. — А вы хоть можете выкупить мою долю?

Я провоцирую их: если они ответят утвердительно, значит, все уже решено.

— Для этого придется попотеть, — говорит Фред. — Но если не будет другого выхода, если ты так ставишь вопрос, то да, сможем.

— Так о каком же сроке идет речь? Три месяца? Четыре? — Пот льет с меня градом.

— Как минимум, — отвечает Энди, вновь обретая уверенность. — Тебе нужно успокоиться, Уилл. Нервы у тебя вконец сдали.

Вот так.

— А как насчет денег? — спрашиваю я. — Ведь не может же наша фирма платить деньги, если я не буду приносить прибыль, во всяком случае, в течение столь долгого времени.

Они пристально смотрят на меня. О Боже, что-то я туго соображаю сегодня утром!

— Черт бы вас побрал!

— Именно это я тебе хотел сказать, — отвечает Фред тоном, в котором сквозят обиженные нотки. — Твоя взяла, брат. Ничего у нас не выйдет, как ни крути. Будь на твоем месте один из нас, мы поступили бы точно так же, — вкрадчиво добавляет он.

— На месяц мы тебя отпустить можем, а то и на два. — Энди, по крайней мере, сдается не так легко, как Фред. Интересно, ловлю я себя на мысли, а Фред вообще вызывал у меня симпатию? Вряд ли.

— А если я откажусь наотрез? — Я уже закусил удила. Какого черта, в самом деле, мы же всегда были компаньонами, друзьями, а теперь эти жалкие, двуличные сукины дети берут меня за горло?

— Не советую, — ровным, бесстрастным голосом отвечает Энди. Теперь его уже ничем не проймешь.

Я сникаю, они это видят, в таком состоянии, как сегодня утром, я ничего не могу с собой поделать. Ни дать ни взять бескровный дворцовый переворот, который окончился, не успев толком начаться.

— Чем мы все это объясним? Я не допущу, чтобы меня публично унижали, и уж позабочусь о том, чтобы бросить тень на фирму. — Я с вызовом встречаю их взгляды.

— Ты попросился в длительный отпуск, — наставляет меня Фред. Мерзавцы, они уже все продумали, может, заготовили и бумаги, которые мне осталось только подписать! — Ты здорово переволновался из-за развода, много лет занимаешься адвокатской практикой, устал и нуждаешься в передышке, чтобы оценить масштабы достигнутого. Мы не хотели бы отпускать тебя, но, руководствуясь долговременными интересами фирмы и заботой о твоем благополучии, скрепя сердце идем тебе навстречу и желаем всяческих успехов. Надеемся, что форель будет клевать отменно, что отпуск пройдет отлично, и с нетерпением ждем твоего возвращения в фирму, у истоков которой ты и стоял.

Я испускаю шумный вздох облегчения, дверь для меня оставлена полуоткрытой. Может, они правы, надо немного отдохнуть. В таких рассуждениях есть доля истины.

— К какому сроку мне нужно вернуться?

— Мы сами с тобой свяжемся, — говорит Энди. — Никаких гарантий я дать не могу.

— Значит, нельзя исключить, что я никогда не вернусь. — Здорово! В сорок лет начинать заново в городе, где все тайное становится явным. Завтра о моем позорище будут судачить на каждом углу.