Синеокая Тиверь - Мищенко Дмитрий Алексеевич. Страница 46

– Когда будут мешки с золотом?

– Через двое суток.

– Долго заставляете ждать. Срок – до завтрашнего утра. В противном случае иду на город.

То, чего избежали тиверские воины под Маркианополем, стало неизбежным под стенами Анхиала. Пристанище и город окружали надежные стены, в море стоял императорский флот, а это придавало ромеям уверенности и служило надежной опорой. Флот прикрывал подступы к городу с моря, стены – со стороны суши. Если же сложится так, что обороняющим придется оставить крепость, то к их услугам опять-таки будет флот: пусть не все, но многие сядут на триремы и квадриремы и отплывут в Константинополь. Поэтому не вышли здесь, как под Маркианополем, послы ромейские и не сказали: «Отступитесь, получите дань». Анхиал встретил тиверцев наглухо закрытыми воротами и гнетущим молчанием. Это ничего хорошего не сулило. Придется стать лагерем и ждать полян и уличей.

Идарич с одобрением отнесся к намерениям тиверского князя: начать битву с нападения на ворота, а главные силы славян бросить через морское пристанище. Однако кое-что свое добавил к этим планам.

По приказу Волота на приступ северных ворот и северного побережья шли поляне и уличи, а на штурм южных ворот и южного побережья послали тиверцев и дулебов. Полки должны были окружить город так, чтобы у оборонявшихся сложилось впечатление, будто на них надвигается сила видимо-невидимая, причем со всех сторон.

Так, собственно, и было. Один полк засыпал ромеев стрелами, другие пытались взять приступом стены. И, не оглядываясь, они знали: за ними идут все, сотня за сотней, лава за лавой… А если идет такая сила, кто может устоять и не дрогнуть? На приступ двигались одни с лестницами, другие с обнаженными мечами, и такой несметной лавиной, что казалось, стены не выдержат. Однако многие успели добежать только до стен. Когда же начали ставить лестницы и пробовали взобраться на стены, ромеи сбрасывали смельчаков вместе с лестницами, лили им на голову горячую смолу, бросали камни и в конце концов вынудили отступить. Атаки повторялись до тех пор, пока князь не понял, что эти усилия напрасны, и убедившись, приказал отойти от стен.

– Как это понимать? – подскакал на взмыленном коне Гудима. – Ведь договаривались вести битву до победного конца.

– Пустая затея, воевода. Не видишь разве: и стены, и побережье обороняются надежно. Люди гибнут, идя на приступ, а какой толк от этого?

– Поляне были уже близки к тому, чтобы обойти стены и оказаться в пристанище со стороны моря…

– Зато мы не смогли бы поддержать полян. Я нашел дорожку, которая нас выведет на стены, а через стены – в Анхиал. И, кажется, надежную…

Прибыв в лагерь, князь приказал освободить возы от поклажи. На них, когда стемнеет, навозить земли и засыпать рвы у ворот. Плотникам было велено взять топоры, идти в лес и к ночи приготовить лестницы выше стен. Потом их соберут, доставят в лагерь, поставят на возы. Прикрываясь ими, словно широкими щитами, воины подвезут их под самые стены. Широкие донные опоры не позволят ромеям ни повалить, ни оттолкнуть лестницы. По ним легко и ловко пойдут на сближение с ромеями антские воины. А уж когда сойдутся, антов не надо учить, как орудовать мечом и сулицей.

Дружина и ополчение встретили княжескую затею с воодушевлением, с криками радости:

– Пусть славится князь тиверский, муж ратный и мудрый!

Даже бывалый в переделках Вепр удивился. Единственное, чем поинтересовался: каким же образом воины смогут доставить эти громадины из лесу?

– А уж об этом они без нас с тобой додумаются.

Пока возили землю и засыпали рвы, на стенах среди ромеев поднялась паника – и кричали, и метали стрелы, и забрасывали камнями тех, кто подходил близко. К ночи успокоились – похоже, легли спать. Однако так только казалось… Стоило антам приблизиться с лестницами, как осажденные забили тревогу.

Тиверцы, однако, уже шли на приступ с четырьмя лестницами. Две из них поставили по одну сторону окованных медью ворот, две – по другую.

Первыми к стене подошли воины княжеской дружины. Они самые опытные, у них набита рука в таких битвах. Да и предводители лучше знают военное дело, чем десяцкие или сотники из ополчения. Все понимали: первое мгновение будет решающим. Если сумеют взобраться наверх сразу, то идущие следом дружинники не замешкаются, столкнут ромеев со стен, сомнут оборону и завладеют ступенями, которые ведут к воротам.

Справа от ворот руководит сражением сам князь, слева – воевода Вепр. Оба – мужи надежные. Воины, которые шли под их рукой, были уверены в победе. Кому-то, может, и доведется пасть от меча ромейского, но не захлебнется в их крови сражение. Предводители с ними, предводители знают, как поступить.

То ли мало ромеев было на линии обороны, то ли испугались от неожиданности, только воины князя, едва сойдясь с ними, сразу почувствовали, что одолевают противника. А где уверенность, там и сила, а где сила – быть победе.

– Княже! – остановился, заслоняясь от ромеев щитом, Боривой. – Сотенного головной сотни убило. Дружинники хотят знать, кто займет его место?

– Ты, Боривой.

Отрок не торопится сказать «согласен» и не спешит уйти.

– Слышал, что сказал? Становись во главе сотни и веди на ворота. На тех, кто напирает сбоку, не обращай внимания. Мы их возьмем на себя. Твоя обязанность – пробиться и открыть ворота.

– Слушаю, князь!

Был – и уже нет. А сеча продолжается. Забрало вблизи ворот уже тиверское, но к воротам все не пробиться. Ромеи опомнились, стали перед славянами стеной. Их рубят, колют, пробивая щиты, а они не отступают. Но вот новый предводитель головной сотни крикнул что-то своим тиверцам и первым прыгнул со ступеней, которые вели с забрала, на землю, а на земле, выставив впереди себя щит, кинулся в гущу ромеев, растерявшихся от такой отчаянной смелости.

Вслед за Боривоем и остальные воины, и пошатнулись ромейские ряды, а пошатнувшись, сломались. В одном месте, в другом… А то, что ломается, трудно собрать воедино, тем более что тиверцы все прыгали и прыгали с забрала, напирали мощно, дружно. Когда же наконец открылись ворота и туда хлынула в город пешая и конная лавина, об обороне Анхиала и всех, кто был в нем, нечего было и думать.

Князь сидел на коне, сидели лучшие из мужей его…

– Вперед, витязи! – Волот указал мечом туда, где бушевал людской водоворот. – Анхиал – богатый город, а еще богаче пристанище. Возьмете его – на сутки отдаю его вам!

…Может, и повелел бы князь Волот дружине: «Хватит!» Но не мог нарушить данного во время боя слова: «Возьмете его – на сутки отдаю его вам». А раз не мог, то что же оставалось делать?.. Сидел в уцелевшем доме какого-то ромейского вельможи и ждал, когда закончатся дарованные воинам сутки. А чтобы ожидание не казалось наказанием, велел раздобыть ромейского вина, созвал мужей-однодумцев и принялся коротать эти сутки в хмельном веселье, чтобы не слышать криков, которые господствовали в городе.

И все же шум проникал и сквозь стены. С одного двора долетали угрозы и пьяное пение, с другого – чья-то ругань, с третьего – плач, а то и мольба, крики о помощи. У одного забирают дочь, а она кричит на всю округу, умоляет родных, соседей защитить ее; кто-то лишился имущества или потерял солиды и проклинает татей; кому-то приглянулась чужая жена – и плачет вся семья.

Первыми пришли на зов князя Волота Вепр и Стодорка, за ними – предводители уличей и дулебов, а уж потом – Гудима с мужами-полянами.

– А что, княже, – с порога промолвил полянин, – может, на Анхиале и завершится наш поход в ромейские земли?

– Это почему же? После такой удачи и возвращаться назад? Мы не об этом, кажется, договаривались, когда выступали за Дунай.

– А я, признаюсь, шел сюда и думал: князь Волот для того и собирает предводителей славянских воинов, чтобы сказать: отходим.

– У воеводы есть причины так думать?

– Боюсь, что вперед идти уже не сможем. Видел ли князь, что творится в городе?

Волот замолчал, чувствовал: сейчас ему скажут то, что говорил уже сам себе.