Морф - Клименко Анна. Страница 34

И, судя по обилию солнечных зайцев повсюду, на первую лекцию можно было уже не торопиться. Ринка, само собой, ушла еще охр-знает-когда, не утрудившись разбудить. Любопытно, отчего так голова болит? Вроде бы вчера вечером ничего не пили. Я зажмурилась. А что было-то, вчера?

Воспоминания, тревожные, как пробившийся сквозь плотину первый ручеек. Кажется… Да. Я была в замке. Хайо, как он там называется… Шварц… Шварц… не помню, ну ладно. Эльф, еще там был эльф, и зачем-то мы с ним бились на мечах. Он меня учил. А потом — прощальный поклон Лерию Аугустусу — вот же имечко! — и я бегу, бегу сквозь ночь, шарахаясь от каждой тени, с надеждой глядя на восточную сторону неба… а дальше? Треньк. Вот что мне не дает покоя на самом деле. Странный, короткий, хлесткий звук. Я опускаю глаза и вижу, что из моего живота торчит жесткое оперение толстенной арбалетной стрелы.

И плотину прорвало. С душераздирающим скрежетом, скрипом и низким, вибрирующим гулом, от которого вмиг заложило уши. Все стало на места: замок Шварцштейн, сделка с бароном, старушка в голубой блузке, убийство Улли Валески, к которому я вдруг оказалась причастна. А еще… Я судорожно сглотнула, не смея шевельнуться. Разбойники, которые напали на меня. Одному я отрубила руку, за что поплатилась, и теперь… Хайо, где я?

Над головой — низкий потолок из переплетенных между собой веток, сквозь него просвечивает зелень и солнце. И — охр побери, я, похоже, связана по рукам и ногам. К тому же, абсолютно голая. Остается только пофантазировать о том, что могли со мной сделать эти ублюдки за то время, пока я валялась без сознания…

Воображение живо нарисовало мне такую картинку, что сердце подскочило в груди и помчалось вперед, грохоча как гномий поезд. Или… нет? Я ощутила приступ тошноты. Прислушалась. Иногда бывает так страшно, что хочется вывернуть назад все съеденное. Мой желудок попросту был пустым как глаза спящего тролля. Но сердце, мое бедное сердце… Оно, похоже, не билось.

Можно ли верить собственным ощущениям? Вокруг стояла тишина. Я повернула голову набок, прижалась ухом к деревянному настилу. Когда лежишь таким образом в кровати, всегда сквозь подушку слышится благословенное «тук-тук-тук». А сейчас — гулкая, сводящая с ума тишина. И я, крепко привязанная к лежаку, заботливо накрытая старым, истертым до дыр лоскутным одеялом.

— Что вы со мной сделали? — пробормотала я. А потом повторила, уже гораздо громче, срываясь на хриплый вопль, — Что. Вы. Со мной. Сделали, гады?!!

Нет ответа. Я быстро огляделась: в ветхой лесной хижине было пусто. В маленькое круглое оконце заглядывал полдень, и этот же полдень щедро поливал меня солнечным светом. Но мое сердце не билось, а это значило, что…

Заскрипела, зашелестела отворяемая дверь; мой взгляд, помимо воли, метнулся к вошедшему, огромному детине в поношенной одежде. В свою очередь, на меня безо всякого интереса уставился мертвяк. Самый что ни на есть зомби, которого я видела в поезде, он тогда помогал сбежать убийце, клятвопреступнику и бывшему лекарю Шерхему Айлану Виаро.

— Роф, на место, — последний переступил порог, устало сбросил плащ на самодельную табуретку, а затем двинулся в мою сторону.

— Ага, проснулась, — удовлетворенно сказал клятвопреступник, рассматривая меня с нескрываемым интересом, — как самочувствие?

Вблизи он вовсе не выглядел страшным. Усталым и злым на весь мир — да, но не страшным. Просто… дядька средних лет, которому до смерти надоело скрываться от королевских гончих да от некромантов. Может быть, это потому, что в первый раз я его видела обритым, а теперь волосы немного отросли и торчали во все стороны как перья у нахохлившегося ворона?

— Э-эй, — он склонился надо мной, пощелкал пальцами перед носом, — ну-ка, следи за рукой. Та-ак, прекрасно. Ты хорошо слышишь?

Я невольно кивнула.

— Замечательно. Ты… — он вдруг умолк и как-то настороженно вгляделся в мое лицо, — ты уже… вспомнила?

Охр. Надо ему что-то сказать. Ну хоть что-то… Хотя на самом деле из груди так и рвется полный безумного отчаяния вопль — что ты со мной сделал, а? За что?!!

В черных как спелая ежевика глазах клятвопреступника появилось нечто похожее на жалость. А я, кое-как прочистив горло, промямлила:

— Как… я здесь оказалась?

— Я тебя принес, — коротко и четко ответил Виаро, — но вообще-то тебя нашел Роф. У него хорошее обоняние и, как и все зомби, он не упустит случая полакомиться…

Он оборвал себя, не договорив, снова уставился на меня, как будто ожидая чего-то. И тогда я решилась. В конце концов, раз уж этот клятвопреступник пока что не сделал мне ничего плохого, то, может быть, мне еще повезет?

— Я не слышу своего сердца, — прошептала я, — что с ним такое?

На миг мне показалось, что лекарь съежился, сжался как часовая пружинка, когда ее прижимаешь пальцем.

— Что с ним такое? — он покачал головой, — все просто. Ты его не слышишь, потому что оно не бьется.

У меня волосы на затылке зашевелились. Сердце. Не бьется. Так что, получается…

— Я умерла?

— Да.

— Но как же…

— Хороший вопрос. Я кое-что мог сделать — и сделал. Мне пришлось зашить тебе под ребра одну весьма могущественную вещицу, магия которой остановила разложение тканей, гоняет по телу кровь, даже быстрее чем нужно. Можно сказать, что я инициировал зомбирование, но довел его ровно до той фазы, когда его еще можно повернуть вспять…

Потолок, сплетенный из веток, начал куда-то плыть. Кажется, Виаро говорил еще что-то, но я уже не слушала. Ирбис Валле из клана магов холода, которая хотела стать знаменитой вышивальщицей. Ее больше не существовало. Отчаянные лесные ребята выпустили ей кишки, а лекарь — который уж больно смахивает на некроманта — зашил внутрь какую-то дрянь, благодаря которой Ирбис Валле превратилась…

— Я теперь зомби?

Он улыбнулся через силу.

— Нет, конечно же нет. Посмотри на Рофа. У него вместо мозгов опилки, вместо внутренностей песок. У него нет ни воли, ни мыслей, и он всецело повинуется хозяину.

Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы все это — хижина, Роф, черноглазый убийца — оказалось частью ночного кошмара. Нет, в самом деле. Сейчас ущипну себя за локоть, проснусь. А там, у окна, будет сидеть Ринка и вышивать свой «вызов феникса».

— Развяжи меня, — тихо попросила я.

— Только если ты не будешь делать глупостей.

Каких глупостей? Не понимаю.

— Зачем ты это сделал со мной? Ты же, вроде бы, лекарь.

— Да, лекарь, — легко согласился Шерхем, — я умею лечить, но не воскрешать. Прости, но там, где сердце разрублено на две части и не билось некоторое время, магия лекаря бессильна.

Я почувствовала, как слабеют путы — он возился сбоку лежака, развязывая тугие узлы.

— Тогда… почему ты не оставил меня там? Зачем ты сделал из меня… это?

Виаро вздрогнул, замер на мгновение. И прошептал, думая о чем-то своем:

— Умереть проще всего. Сложить лапки и заснуть навеки, отдаться бесконечному сну. Возможно, я и ошибся, возвращая тебя к такому вот подобию жизни, но… теперь у тебя есть шанс. Знаешь, эльфы умеют воскрешать. Именно воскрешать, а не поднимать трупы.

Он развязал последний узел, стягивающий лодыжку, и я медленно села, не забывая прижимать к груди одеяло. Хотя — чего он там не видел, этот Виаро? В конце концов, он меня раздевал, отмыл от крови, вытащил стрелу, да еще и зашил что-то там… Эх.

— Но это смешно, — пробормотала я, — Великий лес закрыт для нас.

— Значит, ты должна сделать все, чтобы он для тебя открылся, — лекарь выпрямился, окинул меня пристальным взглядом. Так художник смотрит на свою картину, а гончар — на вазу.

— Ну, я выйду, а ты одевайся, — глухо сказал он, — одежда на столе. Роф собрал то, что разбойники доставали из твоего мешка… Они, кажется, вовремя поняли, что убили магичку, и это хорошо…

— А в чем разница-то?

Шерхем грустно усмехнулся.

— Для девицы, которая сама путешествует от Оссена до Тальи, ты удивительно невинна, причем во всех отношениях. Магичку они просто убили, а будь ты обычной девкой из ближайшей деревни, с тобой бы еще позабавились, да так, что мне пришлось бы накладывать швы повсюду. Сама понимаешь, у молодцев из леса весьма богатая фантазия.