Морф - Клименко Анна. Страница 35

Он повернулся, чтобы уйти, затем позвал Рофа — мол, идем, дорогой, не будем мешать даме.

— Откуда ты знаешь, что я была в Оссене? — пискнула я вдогонку.

— Среди твоих вещей я наткнулся на крышку от фляги. Там тоже герб клана магов холода.

***

Вот такая она, благодарность. Вот так припомнил мне пару глотков водички Шерхем Айлан Виаро. С его точки зрения — прямо-таки облагодетельствовал. Я продолжала думать, что лучше бы он не лез не в свое дело, а оставил бы все как есть. Ведь умирать-то было совсем не больно, уж это-то я помнила хорошо. Больно только первые мгновения, а потом все уплывает в туман, звуки тонут в серой хмари… И наступает кромешная темнота, в которой нет и не может быть ничего.

И вот теперь, Ирбис Валле, ты стала нежитью. Превосходная карьера для юной вышивальщицы! Времени на работу — завались. Я вечно молодая, с неведомым талисманом вместо сердца и тремя швами на теле, сделанными суровой ниткой. Кровь не течет, но швы никогда не зарастут, один под ребрами слева, второй — чуть выше пупка, третий — как раз напротив сердца. Любопытно, что я теперь буду есть? Падаль? Или сырое мясцо? Или пойти к деревне, поохотиться на детишек? И, охр возьми, перспективы самые что ни на есть веселенькие: эльфы из Великого леса никогдане снизойдут до воскрешения какой-то неудавшейся магички. Даже если поверить в то, что они это действительно умеют. Так что передо мной — сама вечность. Вечная, твою мать, вышивальщица получилась. Интересно, Шерхем думает, что я должна его благодарить?.. Лучше бы не трогал, ей-богу.

Холодной волной накатило мертвое отчаяние. Как странно, да? Говорят, надейся, пока дышишь. А я вот вроде и дышу (зачем — непонятно), и даже соображаю помаленьку. Но совсем не осталось ее, надежды этой. Интересно, зомби себя тоже так чувствуют? Тогда, будь я Хайо, непременно испепелила бы всех некромантов, потому что ни одно существо в мире не должно такстрадать после смерти.

…Нет, это не больно. Но мне нестерпимо хочется вернуться туда, откуда меня выдернул этот сумасшедший лекарь.

Я продолжала сидеть на лежаке, прижав к груди одеяло. Ну зачем он это сделал, за-чем? Куда милосерднее было предать мое тело земле — и все. Я всхлипнула. Глаза оставались абсолютно сухими (правильно, нежить не плачет). И чем дольше я сидела, тем упорнее, волна за волной, накатывала ненависть к самой себе, к своему неживому телу… к тому, чем я стала вопреки судьбе. А заодно и к тому, кто меня сделал этим подобием живого. Какое, к охру, право он имел так со мной поступить?!!

В плетеную дверь деликатно постучали.

— Ты оделась?

— Провалился бы ты… в охрово царство, — тихо буркнула я, даже не пошевелившись.

Зашуршали ветки о земляной пол, и в образовавшуюся щель просунулась взъерошенная голова Шерхема.

— Чего сидим? — строго спросил он. И ни грамма сочувствия в голосе!

Я стиснула челюсти и опустила голову. Было бы чем — убила бы, наверное.

— Эй, — тихо позвал он, а потом, наклонившись, неслышно просочился в лачугу, — почему ты не одеваешься?

Мне не хотелось с ним разговаривать, а уж тем более — спорить. Но лекарь этот был из тех, кто просто так от своего не отступается: приподнял мой подбородок, тревожно заглянул в глаза.

— Что случилось? — почти шепотом спросил он, — мне кажется, ты должна себя хорошо чувствовать…

И тут во мне как будто что-то полыхнуло. Я сбросила с плеча его костлявую руку, что есть сил толкнула в грудь — вопреки моему желанию лекарь не упал, а лишь попятился.

— Ты… ты! — вопль отразился от шатких стен лесной хижины, — и ты еще смеешь спрашивать… что со мной случилось? Зачем ты вернул меня, а? К чему? Чтобы ходила боги ведают сколько лет недоделанным зомби? Без радости, без надежды? Брехня все это, про эльфов! Никогда и ни один эльф не будет воскрешать человека, и тебе это должно быть известно! А я… Что я теперь? Кто я теперь, а? Ходячий труп! Доволен, да?.. Хайо, да ты даже не представляешь себе, как я хотела… как я мечтала о том, что когда-нибудь встречу… того, кто меня полюбит, и у нас будут дети! А теперь я труп, ходячий труп! Почему ты так поступил со мной? Хайо, да лучше бы я потеряла жизнь. Просто заснула — и все. А ты, ты… ты лишил меня даже надежды, того последнего, что всегда остается!

И я зашлась в хриплых рыданиях. Слез по-прежнему не было, и от этого становилось еще горше. Кутаясь в драное одеяло, я сжалась в комок, положила голову на землю. Просипела:

— Да что ж ты мне не дал умереть?

Стало тихо. Я знала, что лекарь здесь, он никуда не ушел. Наверное, стоял и думал, что — верно, он зря так со мной поступил. А может быть, он сейчас поразмыслит и вырежет обратно свой чудовищный талисман? Ну, тем лучше, тем лучше…

Внезапно я ощутила, как меня бережно поднимают с пола, так, как будто я была хрупкой фарфоровой статуэткой. Вот же охрово отродье. За все мои двадцать лет жизни никто меня и обнять не соизволил, а стоило помереть — пожалуйста. Он аккуратно поставил меня на ноги, все еще продолжая прижимать к себе, выдохнул:

— Бедная девочка.

А затем, помолчав, ледяным тоном произнес:

— Ты немедленно оденешься и перестанешь корчить из себя несчастную жертву. Да, случилось такое, что кажется тебе непоправимым. Но поверь мне, бывает нечто гораздо худшее. И то, что ты сейчас дышишь и разговариваешь — это и есть твоя надежда на то, что ты станешь достойной эльфов, а заодно и настоящим, живым человеком.

Ну, понятно. Строгий дядя не будет нюни разводить. Но и мы не лыком шиты. Я подняла на него глаза:

— Что может быть хуже?

Шерхем пожал плечами.

— Хуже — безвозвратно потерять тех, кого любил, понятно тебе? А теперь прекрати ныть, и одевайся. Тебе нужно поесть…

— Человечинки?

— Нет, дичинки, — в тон мне ответил он, — а потом… потом мне интересно узнать, сохранились ли твои способности мага-вышивальщика.

— Мой мешок… — я не торопилась отлипать от его груди. Это, охр возьми, оказалось чрезвычайно приятно. Мой отец меня никогда не жалел и не обнимал, а нянечка — чересчур плохая замена родительскому теплу.

— Он здесь. Роф собрал все, что из него вытряхнули, я ж говорил уже. Нет, правда, мне бы хотелось взглянуть на твои работы. Если я делал все правильно, то и твой дар магии при тебе. И вообще, — я с сожалением вздохнула, когда он отстранился, — одевайся, пообедай и поговорим о том, что тебе делать дальше.

Я вздохнула, подняла с пола одеяло. Понятно, что мое бледное тело с незаживающими швами мало кому интересно, но я же все-таки леди Валле… вернее, была ею, и прохаживаться голой перед незнакомым мужчиной — это немного не то, чему учат девиц в королевстве Веранту.

— Тогда, когда ты искал убийцу Улли Валески… — выдохнула я, — в общем, это тоже была я. Но я его не убивала.

Мои слова произвели эффект взорвавшейся гномьей руны. Лекарь побледнел, оперся рукой о дверной косяк и уставился на меня так, как будто у меня только что прорезались и отросли хвост, рога, а заодно и раздвоенный змеиный язык. Впрочем, он быстро взял себя в руки и натянуто улыбнулся.

— Вот как? Значит, тебя опознали как убийцу, но ты не убивала?

— С какой стати мне было убивать Улли Валески, когда я его в глаза раньше не видела?

— Хорошо, — Шерхем кивнул в сторону стола, — быстро одевайся и выходи к костру. Об Улли мы тоже поговорим. Если все так, как ты говоришь — то странно, что ты вообще дожила до встречи с разбойниками.

***

Меня не очень баловали теплом при жизни, а теперь, когда она закончилась, меня стало прямо-таки тянуть ко всему, от чего можно было согреться. Не смея придвинуться поближе к Виаро, я осторожно подвинулась к костру, над которым важно булькал установленный на камнях котелок. Протянула к огню ладони. Охр, какие же они белые стали, точно из алебастра. Синие жилы, синева под ногтями… Видать, талисман не так уж и хорошо кровь гонит. А может быть, кровь такой стала… не живой, но здорово приправленной магией.

Шерхем, сидя на корточках, мешал в котле оструганной щепкой, запах леса мешался с пряным ароматом чего-то съестного.