Морф - Клименко Анна. Страница 41

Он стащил сопротивляющегося врага вниз, бросил его на жухлую траву, и вдруг понял, что опоздал — опоздал самым позорным образом. Тело нападавшего били судороги, на губах появилась желтая пена, распухший язык вытолкнул остатки раскушенной капсулы. Через несколько мгновений все было кончено: перед Хаэлли лежал абсолютно, бесповоротно мертвый эльф. Охотник выругался и в сердцах пнул тело носком сапога. Огляделся. Прислушался. И, убедившись в том, что снова один, уселся на трухлявый пень.

Тут было над чем подумать, не так ли, Хаэлли?

Сперва эльфийская стрела, затем — отравленный дротик. И мертвый эльф, лица которого Хаэлли не мог припомнить, а это значило, что убийца был воспитан вне Дома, но, невзирая на это, свое дело знал хорошо и, поняв, что проиграл, предпочел отравиться. Хаэлли казалось, что он бредит: все происходящее никак не вязалось с укладом Великого леса. Ну, слыхал он о частых дуэлях среди знати. Ну, бывали и суды. Но чтоб так, подослать наемного убийцу к ничего не подозревающему эльфу?!! Миенель-Далли не могла допустить такого бесчестия. И, тем не менее, это произошло.

Хаэлли поднялся с пенька и присел на корточки перед телом. Перевернул мертвого эльфа на спину, брезгливо обыскал, но, как и следовало предположить, не нашел ничего, что могло бы указать на заказчика. В конце концов, не хранители же Крипты принялись рассылать убийц? Хаэлли покачал головой. Нет, если бы это был Верховный хранитель, то он бы отрядил небольшой отряд магов, которые бы не оставили беглецу ни одного шанса. А тут — убийца-одиночка… Хаэлли принялся за осмотр содержимого сумки эльфа, но и там не обнаружилось ровным счетом ничего интересного — ни писем, ни иных указаний, ни магических предметов.

Вздохнув, он поднялся, выпрямился. Пробормотал неохотно:

— Да упокоится дух твой в Крипте.

Наверное, следовало предать тело земле, но Хаэлли это показалось бессмысленным: так или иначе, плоть этого эльфа все равно будет принадлежать лесу, и тут уж все равно какому — Великому или скромному лесу авашири. Он повернулся, чтобы уйти, но тут же поймал себя на том, что хочет еще раз внимательно смотреть тело. Непонятно зачем и почему — но вот хочет. И Хаэлли, привыкший прислушиваться к собственным ощущениям, снова присел над своим убитым сородичем.

Интуиция не подвела: через пол часа Хаэлли нащупал нечто круглое, зашитое в шов куртки. Эльф вспорол кожу, и на ладонь выкатился гладкий кусочек опала, тлеющего магией. Хаэлли сжал его в кулаке, прикрыл глаза — он не мог определить, что за чары были наложены на камень, но по ощущениям… Это весьма напоминало перстень Лерия Аугустуса.

А это значило, что рано или поздно заказчик свяжется с нанятым убийцей.

Хмыкнув, Хаэлли завернул зачарованный камень в тряпицу и сунул в нагрудный карман. Потом все-таки уложил тело эльфа на спину, сложил ему руки на груди и, пробормотав короткую молитву Миенель-Далли, пошел дальше. От спрятанного талисмана веяло теплом эльфийской магии.

***

… И однажды, блуждая лесам Веранту, Хаэлли увидел погоню. В том, что это именно погоня, он не сомневался. В наличии имелись: изможденная, задыхающаяся от долгого и быстрого бега жертва и трое преследователей. Хаэлли, как и полагалось охотнику, успел хорошенько разглядеть всех участников драмы. Жертвой был высокий мужчина в лохмотьях, он удирал со всех ног, время от времени оборачиваясь и швыряя в преследователей пучками магической энергии, свойственной только авашири. Троица в сером отражала эти атаки почти играючи, с каждой минутой сокращая расстояние до цели.

Хаэлли призадумался. Он видел, что беглец черпал силы исключительно в странном решении идти наперекор злой судьбе, что осталось ему недолго, и на сей раз ему не уйти. В свою очередь, от преследователей так разило смертью, что эльф не почувствовал никакой разницы между ними и бароном Брикком. Впрочем, если мыслить здраво, ему не было никакого дела до грязных делишек этих авашири — как не было дела ни до барона Аугустуса и его смертельно опасных интриг, девицы Ассии, убогого городишки Талья, а заодно и леди Валле. Хаэлли выругался, используя новые словечки, усвоенные в Шварцштейне. Леди Валле, которой больше не было в живых… Да, пропади все пропадом, что ж она так привязалась?!! Но ведь и вправду, никакого до них дела. Ведь так?..

Он ощутил тепло на бедре, машинально сдвинул сумку с видящими и… замер, не веря собственной удаче. Это, провались все в Бездну, был Знак! Видящие, самодельные, не самые сильные, внезапно ожили. А это значило только одно: тощий авашири оказался еще одной путеводной нитью, которая могла привести к морро. Следовательно, человек должен был остаться в живых, а он, Хаэлли — сию минуту сделать все, чтобы преследователи отстали.

Более эльф не медлил. Наверное, те люди в серых клобуках и были теми самыми королевскими гончими, которыми стращал барон Аугустус: у каждого из них на груди красовался намалеванный белой краской песий оскал. Быть может, эти гончие и представляли бы серьезную опасность… где-нибудь в городе, в лабиринтах узких, залитых помоями улочек. Быть может, они даже могли добавить изрядно острых ощущений любому авашири, за которым охотились. Но для истинного охотника, да еще и посреди леса, гончие оказались весьма пресной и безынтересной пищей: он успел убить их по одному, в спину, до того, как они сообразили, что из грозной своры сами превратились в дичь. Беглец еще некоторое время продирался сквозь молодой ольховник, дыхание с хрипом вырывалось из его груди, а потом свалился на землю и, подтянув к груди колени, замер.

Наблюдать за ним оказалось занятно: мужчина ждал, что его вот-вот настигнут. Но минуты текли одна за другой, гончие не появлялись (оно и понятно, у них теперь вообще не было никаких забот!), и авашири осторожно приподнялся на локтях, вслушиваясь в полуденную тишину леса.

Хаэлли смотрел и ждал.

Этот измученный человечек оказался весьма любопытным экземпляром, интереснымв эльфийском восприятии. Хаэлли невольно сравнил его с луковицей: сдираешь один слой, казалось бы, совершенно понятный, а дальше — следующий, за ним — еще и еще. Вот, например, барон Брикк был совершенно понятен как булыжник, опускающийся на чью-то голову. Палач и стервятник, иного не дано. Лерий Аугустус оказался не то, чтобы намного приятнее, но гораздо сложнее — а потому стократ опаснее. Девица Ассия, если вообще обратить на нее внимание, напоминала корову, внешность ее, впрочем, была не при чем — просто в глазах служанки Хаэлли никогда не видел ничего, кроме коровьей покорности и обреченности сродни той, что бывает в глазах буренки, ведомой на убой. Леди Валле… Ах, да, леди Валле… Она походила на ртуть. Эльф никогда не понимал, что именно творится в голове магички, но, завороженно наблюдая за танцем беспокойного металла, не смог предугадать ни одного ее поступка.

Человек, за которым Хаэлли наблюдал сейчас, показался еще интереснее леди Валле. Даже образ его отдавал такой же горечью, как луковица, но ведь всем известно, что «лук от семи недуг».

Авашири поднялся и, покачиваясь, двинулся дальше, поминутно оглядываясь и прислушиваясь. Хаэлли незаметно шел за ним, не смея верить в собственную удачу и надеясь в скором времени встретиться с морро.

Ведь те, чьи судьбы пресек кровавый тесак морро, обязательно столкнутся с ним снова. А в этот раз видящие весьма прозрачно намекали на то, что встреча эта произойдет скоро.

Но — спаси и сохрани нас Миенель-Далли — этот авашири и в самом деле оказался явлением из ряда вон выходящим. Чем дольше Хаэлли смотрел на него, тем меньше понимал. Несомненно, сам по себе мужчина не был ни злым, ни подлым. Но от него веяло тленом и смертью, которые он уже принес другим. Смерть поселилась и в его черных, как спелая ежевика, глазах — то ли предчувствие собственной гибели, то ли навязчивое воспоминание о том, что случилось с ним раньше. Но то все были цветочки по сравнению с тем, что понял эльф к концу дня: авашири, оказывается, долгое время соприкасался с самой Тьмой, владычицей Орикарта. А на другой чаше весов — умение исцелять, и желание исцелять, и тревожные мысли о тех, кто был дорог.