Морф - Клименко Анна. Страница 42

Луковица, пришел к выводу Хаэлли. Просто луковица. А с такими субъектами надо быть особенно осторожным, потому что, ободрав один слой, можно напороться на сюрприз, который станет последним для любопытствующих.

…Эльф не обманулся в ожиданиях. Человек-луковица в самом деле преподнес ему сюрприз — да такой, о котором Хаэлли не смел и мечтать: встретился с другим человеком, над которым висело все то же проклятие морро. Тот, второй, показался Хаэлли столь же интересным, как и его находка: он был некромантом (что уже само по себе внушало отвращение), оставаясь при этом, в общем-то, человеком добрым. А еще Хаэлли понял, что некромант скрывает от своего приятеля нечто важное.

Позже, когда некромант уехал, эльф пожалел, что не двинулся за ним. Но ведь за двумя зайцами погонишься — останешься ни с чем, и Хаэлли принял решение продолжать следовать за своей «луковицей». Это было куда проще, ведь некромант возвращался в свой замок, а там… камни, город, много авашири. В лесу проще и понятнее.

***

Талисман, отобранный у наемника, внезапно ожил ночью. Разогрелся так, что обжег сквозь тряпицу, и Хаэлли едва успел выхватить его из кармана, как прямо в воздухе, перед глазами, начало разворачиваться цветастое полотно. Сообразив, что может последовать, эльф спешно отвернулся, поднял ворот куртки, но краем глаза все-таки успел выхватить цветную мозаику жизни, о которой успел забыть: роскошные гобелены, мебель из светлого дерева, украшенную вычурной резьбой, затейливый витраж, выдержанный в тепло-золотистых тонах. Охотники Дома не знают роскоши, потому что им ничего не принадлежит; то, что показал талисман, было сродни взгляду в прошлое — прошлое, которое могло бы стать и настоящим, будь на то воля отца.

С картины изысканной, истинно эльфийской роскоши на Хаэлли пристально взирал незнакомый эльф: щупленький, лицо острое как у мыши. Но чело украшал тонкий золотой венец с россыпью изумрудов, что говорило о высоком происхождении эльфа.

— Визиерис, — сказал он, — я хочу знать, выполнен ли мой заказ.

«Значит, моя смерть все-таки была чьим-то заказом», — мрачно подумал Хаэлли, по уши уходя в воротник куртки. Если он видел заказчика, то последний, соответственно, видел его. Оставалась надежда только на густую, вязкую темень.

— Заказ выполнен, — прохрипел Хаэлли, — я скоро вернусь.

— Хорошо, — щуплый удовлетворенно потер хрупкие ладони, — это хорошо.

А потом словно очнулся:

— Почему ты отворачиваешься? Визиерис?!! Миенель-Далли, ты не Визиерис!..

На миг его острое лицо перекосила гримаса ярости, он что-то накрыл ладонью перед собой — наверное, такой же камень как у Хаэлли — и картинка с глухим хлопком погасла. Талисман лежал в траве, холодный и безжизненный, эльф подобрал его, снова завернул в тряпицу и сунул в карман. Потом передумал и швырнул магический камешек в кусты, на тот случай, если неведомому врагу захочется выследить свою несостоявшуюся пока жертву. Разумеется, на повторный разговор Хаэлли не рассчитывал.

Он подобрался к краю полянки, где заночевал «человек-луковица». Сон авашири был неспокоен (впрочем, как всегда), он что-то бессвязно бормотал во сне и ворочался с боку на бок. Эльф расслышал имя Улли Валески, потом спящий внезапно заплакал, всхлипывая как ребенок. Хаэлли хотел разбудить его, чтобы прервать череду кошмаров, но почему-то не решился — отполз назад, к своему лагерю, и снова стал думать о том, что кому-то он мог помешать в Великом лесу. Он, от которого по всем правилам отреклись родители, он, который с малых лет не знал ничего, кроме циновки на полу и огромных залов Дома, исполненных теплого золотистого сумрака. То, что эльф заказал убийство эльфа, приводило Хаэлли в замешательство: ему отчаянно хотелось верить, что среди чистых душой эльфов (как утверждал наставник), такое попросту невозможно.

Нет, если поразмыслить здраво, Хаэлли все-таки сбежал — причем сбежал от хранителей Крипты. Но эльф, с которым довелось побеседовать каких-нибудь пол часа назад, не принадлежал к их числу, он был просто благородным эльфом, а верховный Хранитель привык все возникающие проблемы решать сам и никогда не стал бы распространяться о своих делах в кругу высокорожденных. Но кто тогда? Кто?!! И за что?

Хаэлли спиной оперся о древесный ствол, сложил руки на груди и закрыл глаза. Близился рассвет. С полянки доносилось хриплое бормотание «человека-луковицы». Хаэлли нащупал под рубашкой талисман, подаренный Ирбис Валле. И что на него нашло тогда? С чего он решил, что бедная маленькая магичка подослана к нему как шпион? Глупо все это было, ах, как глупо. Напугал девчонку почти до обморока своими угрозами… А потом она подарила ему талисман. Хаэлли внезапно ощутил странные, непривычные спазмы в горле, стиснул зубы до ломоты в висках. Ирбис Валле, н-да. А теперь вот нет ее.

Впрочем, как и многих, многих…

***

Поутру «путеводная нить» Хаэлли повел себя в высшей степени странно. Сперва он долго сидел перед дымящим костром, нахохлившись как больной ворон, пил травяные отвары и грыз сухие хлебные корки, но при этом почему-то все время озирался по сторонам, как будто почувствовал присутствие охотника. Затем, покончив со скудной трапезой, развернул карту и старательно изучал ее, водя пальцем по изрядно потертым нитям дорог — но все равно при этом то и дело вскидывался, оглядывался и вообще, выглядел куда более растерянно, чем во время бегства от королевских гончих. Хаэлли насторожился: похоже было на то, что, во-первых, авашири все-таки ощутил чужое присутствие, а во-вторых — испугался самого себя, ведь такое растерянное лицо бывает у человека только тогда, когда он не знают, что делать с самим собой.

Авашири легко закинул на плечо тощую дорожную сумку и двинулся вперед. Хаэлли — следом. И вышли они, как и следовало догадаться, к небольшому поселку. «Луковица», побери его Бездна, решил вернуться к своим.

Что оставалось Хаэлли? Вторую путеводную нить он отпустил добровольно. Теперь ему оставалось не упустить эту. Терпения эльфу было не занимать, и он, затаившись у окраины деревни, стал ждать.

Глава 9. Замок некроманта и его обитатели

…Нежданно-негаданно выяснилось преимущество умертвий перед живыми. Вернее, об этом, казалось, знали всегда, но вот испробовать на собственной шкуре, да еще находясь при этом в здравом уме, мало кому доводилось.

Умертвия не знают усталости. И поэтому Роф молча шел вперед, всем видом показывая, что далеко не в первый (и не в последний) раз идет к замку Арниса Штойца. Топал, зараза этакая, медленно, но не останавливаясь. Мне же ничего не оставалось, как рысить следом. И так три дня и три ночи куда-то на север от последнего лагеря Виаро.

И вот к рассвету четвертого дня мы оставили позади лесную чащу, ельники, такие густые, что меж стволов приходилось продираться боком, шумную летнюю грозу, пролившуюся на нас ледяным дождем. Мы вынырнули из леса прямо на пустынный тракт, пересекли его, утопая по щиколотку в жидкой глине вперемешку с навозом (здесь тоже прошел дождик). Роф безошибочно угадал, где начинается нужная тропа, и дальше нам пришлось шагать в гору, снова продираясь сквозь молодую еловую поросль. А потом зелень осталась позади. Мы уперлись в серую стену, сложенную, видимо, из тех камней, которые добывались непосредственно из этой же горы. Тропинка шла прямо под стеной, Роф устремился по ней как лошадь, почуявшая кормушку. Я задержалась, задрав голову, рассматривая кладку, а заодно прикидывая — сколько ж мертвяков надо было согнать, чтобы выстроить такое. Потом я побежала догонять Рофа; мы обходили замковую стену и, вероятно, приближались к воротам. Поблизости от замка ужасного некроманта не встретилось ни единой живой души. Зомби, правда, тоже не попадалось: все здесь было тихо и как будто мертво.

Честно говоря, в те, последние минуты нашего путешествия, мне уже не грезился Великий лес. Единственное, о чем я мечтала — это о куске хлеба, который мог бы меня согреть. Горячая ванна казалась несбыточным чудом. Хотя — охр, я ведь забыла спросить, можно ли мне купаться, с моими-то зашитыми, но не зарастающими ранами.