Обман - Фрэнсис Клэр. Страница 56

Чтобы как-то занять время, расстилаю на столе карту, которую мне дал Морланд. Я уже выучила ее почти наизусть – глубины и отмели, маяки и буи. Вероятное место гибели «Минервы» Морланд отметил звездочкой. Он использует слово «вероятное», видимо, для того, чтобы в случае неудачи уберечь меня от разочарований. Хотя я не стала бы называть это разочарованием.

Звездочка находится милях в десяти от устья нашей реки в направлении, которое Морланд называет «Норд-ост». Я была убеждена, что в этом месте достаточно глубоко. На карте район обозначен белым цветом. Но Морланд объяснил, что прилегающее к берегам Англии Северное море вообще неглубокое. Рядом со звездочкой стоят маленькие цифры: «22». Это глубина в метрах. Что-то около семидесяти пяти футов. По словам Морланда, такая глубина не создает проблем для спасательного судна. С него будет опущена телевизионная камера, с помощью которой обследуют состояние и расположение останков «Минервы», но для этого море должно быть достаточно спокойным.

Например, как сегодня.

Обломки обнаружены именно так, как и ожидали: их зацепила сеть рыболовецкой шхуны.

Морланд рассказывает мне все это по вечерам, когда мы располагаемся в оранжерее с бокалами вина. Не знаю почему, но эту информацию я могу воспринимать только от него, а не от Чарльза или Леонарда. В Ричарде есть нечто такое, что убеждает меня: он убережет меня от плохих известий.

Шхуна была небольшая. Зацепившись сетью за препятствие, она почти остановилась. Сонар ничего не показывал. Рыбакам потребовалось три часа, чтобы освободить сеть. Подняв ее на поверхность, они обнаружили в ней множественные порезы, как от металла. Поскольку раньше в этом месте никогда никаких подводных предметов не отмечалось, капитан сообщил в береговую охрану.

В ходе наших бесед Морланд неоднократно говорил мне, что на дне в этом месте может лежать что угодно, например, смытый во время шторма с грузовой палубы судна металлический контейнер (такое, по его словам, случается достаточно часто). Я понимаю, это он делает это для того, чтобы подготовить меня к неожиданностям.

Почувствовав озноб, поднимаюсь в спальню за свитером. Проходя мимо гардеробной, я по непонятному мне побуждению распахиваю дверь в комнату и смотрю на одежду Гарри. В груди вскипает чувство, близкое к злости. Видимо, я уже устала от слез по нему, в сердце остается все меньше места для жалости. Нужно избавиться от его одежды. Нужно забыть о нем. Я хочу вернуть себе свою жизнь. Как только Молли появится здесь сегодня, попрошу ее забрать вещи Гарри для продажи.

Я снова спускаюсь вниз и делаю себе запретную чашку кофе (у меня все чаще случаются приступы стенокардии). С кофе в руках возвращаюсь в кабинет. Еще только без четверти семь.

Я смотрю на пачки писем и документов, с которыми давно уже должна была разобраться. Просматриваю их и тут же отодвигаю в сторону. Мне все больше не по себе. Я начинаю бесцельно переходить из комнаты в комнату, сознавая, что сама изматываю себя страхами. Не мешало бы попринимать либриум или какое-нибудь другое успокоительное. Но сейчас больше всех лекарств мне нужно, чтобы моим ожиданиям наступил конец.

Вернувшись в кабинет, сажусь в кресло и предаюсь мечтаниям. Сейчас это мое единственное спасение.

Я представляю домик, куда мы переедем с детьми. Представляю, что снова начну работать и вырвусь из узкого мирка бытовых забот, а, может быть, буду больше помогать Молли с ее проектом. Короче, думаю о совершенно нормальном и спокойном существовании.

Фантазии уносят меня все дальше и дальше, приближая к запретной черте. За этой чертой – Морланд.

Сначала я думала о нем отвлеченно. Я представляю нас в совершенно другой жизни. Или в этой, но если бы мы встретились на несколько лет раньше. Однако в последние дни мои мысли о Ричарде сфокусировались в настоящем.

Сейчас, например, я мысленно вижу, как он медленно пробуждается в постели. Думаю о том, какая чистая и упругая у него кожа. Представляю, как было бы приятно лежать рядом с ним ночами, когда сон не идет ко мне…

Звонит телефон, и я бросаюсь к нему со всех ног. Прежде чем Морланд успевает что-нибудь сказать, я тихо смеюсь в трубку.

– Все в порядке? – спрашивает он.

– Не выспалась, – признаюсь я.

– Вы принимали таблетки?

– Нет, – отвечаю я, хотя обещала это делать. Но он меня не укоряет.

– Эллен…

– Ветер стих.

– Да. Спасательный корабль ушел. Сейчас он приближается к тому месту.

Сердце у меня холодеет.

– Вам сообщили?

– Да, только что.

– Значит, они осмотрят дно сегодня?

– Да. Если капитан шхуны дал точные координаты и они их выдержат. И если не будет каких-нибудь технических неполадок, которые, к сожалению, возникают очень часто.

– Ну, что же. – Голос у меня напряженный. – Будем надеяться на лучшее!

Я уже соскучилась по Ричарду, поэтому спрашиваю, не мог бы он сегодня приехать пораньше, часов в пять?

– Постараюсь. И вот что, Эллен… Не думайте об этом слишком много.

Я изо всех сил стараюсь следовать его совету. Бужу Джоша и без умолку болтаю с ним за завтраком и по дороге в школу. Он явно удивлен и даже немного раздражен моей активностью. Разумеется, сын ничего не знает о спасательном судне. Я запретила кому бы то ни было говорить ему об этом. И Кэти не в курсе, хотя с моей стороны это нарушение взаимных обещаний, которые мы дали друг другу в Америке.

Возвращаясь из школы Джоша, я встречаюсь на аллее с нашим почтальоном, и он отдает мне почту. Я разбираю ее, сидя в машине.

Из Гернси ничего. А прошло уже больше недели, как я отправила им свое письмо.

Толстый пакет из Лондона я вскрываю уже дома, подкрепившись очередной чашкой кофе. Это от Гиллеспи. Внутри убористо отпечатанное на двух страницах письмо и пространный двадцатистраничный документ, озаглавленный: «Финансовая программа». Я пролистываю его, наугад задерживая взгляд на некоторых страницах. Программа выполнена в виде схемы. Вверху поставлены годы, сбоку – наименования статей расходов: налоги, выплаты по закладным, выплаты процентов по кредиту и так далее. Внутри – ряды цифр. Бросается в глаза одна позиция – «Домашние расходы». Она подразделяется на отдельные пункты: «прислуга», «бытовая техника», «продукты», «одежда», «страховка». Суммы фигурируют немалые. О чем думает Гиллеспи? Считает, что я состою в вечном браке с этим домом и этой жизнью? Полагает, что я не в состоянии кардинально поменять ее стиль?

Я откладываю «Программу» в сторону и досматриваю почту. Одно из писем подписано от руки. Оно он Тима Шварца. Я прочитываю его с чувством обреченности.

«Боюсь, что дольше я уже не могу скрывать истинное положение дел. Попечители настаивают на том, чтобы им было представлено объяснение по поводу задержки с аудиторской проверкой. И я вынужден изложить им факты таковыми, какими их знаю.»

Он вынужден. Да, я понимаю это.

С тяжелым сердцем сажусь за черновик ответного письма. Приношу извинения за свое долгое молчание и объясняю, что несмотря на предпринятые усилия ничего нового обнаружить не смогла. Может, мне стоило бы самой встретиться с членами попечительского совета и объяснить им ситуацию? Я не отказываюсь от дальнейших усилий как-то прояснить судьбу исчезнувших денег.

Перечитав написанное, вычеркиваю последнее предложение и невидящим взглядом смотрю на бумагу. Я не знаю, что мне делать.

Мысленно я отправляюсь в открытое море, где находится спасательное судно. Оно должно быть чем-то вроде буксира, приземистым и устойчивым. В корабельных помещениях полно электроники. Аппараты подмигивают лампочками и тихонько гудят. В центре перед монитором подводной видеокамеры собралась группа людей. Они напряженно вглядываются в экран. На нем изображение морского дна.

Что они видят? Боже, что они видят?

Я комкаю первый черновик письма, выбрасываю его в корзину и, взяв карандаш, делаю новую попытку.

Мысли путаются, слова не складываются. Я открываю ящик стола и из глубины достаю бланк «Маунтбэй», как будто вид этой бумаги может помочь мне составить письмо Шварцу.