Паутина грез - Эндрюс Вирджиния. Страница 24

Жалкая моя надежда стремительно шла ко дну. В сердце открывалась пробоина за пробоиной.

— Я была очень молода. Я понятия не имела, что такое любовь. — Вдруг мама улыбнулась. — Зато знаю теперь. Знаю в точности. — Вновь краски вернулись на ее лицо. — Ли, милая Ли! — воскликнула мама. — Не смейся, не презирай меня, но я влюблена. Ко мне пришла настоящая, большая любовь.

— Что! — Я посмотрела в угол, где на письменном столе лежали кипы свадебных приглашений. — Ты полюбила другого? И те открытки… — бормотала я, ощущая холодный озноб.

— Ты видела?

Я кивнула.

— Пожалуй, надо сказать все, — твердо произнесла мама, встав со стула. — Я люблю Тони Таттертона, а он безумно любит меня, и в Рождество мы сыграем свадьбу и будем жить в Фартинггейле.

Трагическая маска упала с ее лица, и передо мной снова была красивая, веселая, счастливая мама. А вот я…

Хотя дурные предчувствия давно шевелились во мне, такое откровение повергло меня в отчаяние. Я побелела. От неожиданности, от ярости буквально оцепенела. Я будто приросла к полу. Казалось, сердце вот-вот остановится, словно две ледяные лапы сдавили его и выжимают кровь.

— Ты не должна ненавидеть меня, Ли. Постарайся понять, прошу тебя. Я говорю с тобой как женщина с женщиной.

— Но мама… как же ты могла полюбить другого? — Все сразу не укладывалось в сознании, но воспоминания уже замелькали. Конечно! Бал на «Джиллиан»! Теперь я как наяву видела каждый его миг, слышала каждое мамино слово, видела каждое движение Таттертона — и понимала их истинное значение. Первый раз смутное подозрение возникло еще в Фартинггейле, когда я смотрела на них — как они ходят рука об руку, как перешептываются, переглядываются. Сердце подсказывало, а разум не принимал страшной правды. Верно говорят люди, что сердце быстрее рассудка. Возможно, тогда я просто не хотела видеть и понимать смысла происходящего. Теперь выбора нет.

— Трудно осмыслить, как это происходит, а еще труднее объяснить, Ли, — негромко сказала мама. — Тони обожает меня, поклоняется мне. Он говорит, что я как мифическая богиня сошла с небес и наполнила его жизнь смыслом, а главное, сердце — любовью. Потому что как бы богат и знатен ни был мужчина, без любящей и любимой женщины он живет неполноценно. Любовь, Любовь с большой буквы — вот что одухотворяет нашу жизнь. Тебе тоже предстоит это познать. Поверь, ты еще вспомнишь мои слова. Позволь сказать тебе еще кое-что. Ты ведь моя единственная подруга. У меня никогда не было настоящих, близких друзей. Я росла с сестрами, которым знакомы были только зависть и злоба, и я не могу доверить им сокровенных мыслей или поделиться переживаниями. Понимаешь, Ли?

— Конечно, мы с тобой как подруги, мама, только…

— Вот это хорошо, — с облегчением промолвила она, не дослушав меня. А потом заговорила, мечтательно глядя вдаль: — Когда мы с Тони впервые увидели друг друга, для нас будто небо вмиг очистилось от туч. Вокруг меня все ожило, расцвело. Краски стали ярче, птицы запели громче, и ветер, пусть даже самый холодный, казался мягким и освежающим. Я не могла дождаться утра, когда снова поеду в Фарти, услышу голос Тони, увижу его взгляд, буду ходить, дышать с ним рядом… Вот что такое любовь, Ли, настоящая любовь. — Она потянулась ко мне, и я, завороженная ее словами как волшебными заклинаниями, подошла ближе. Теперь мать в упор глядела мне в лицо. — Я знаю, что его сердце открыто для меня. Я нашла там уголок. Он так нежен со мной, в голосе его столько любви, а в глазах столько желания, что меня пробирает дрожь. — Мама говорила как школьница, признающаяся подружке в первой любви. Но ведь это мать обращается к дочери! — Сначала я изо всех сил пыталась удержать себя. И твоему отцу я не изменяла. Я твердила, что я замужняя женщина, что должна прежде всего заботиться о семье и детях… но чем больше мы общались с Тони, тем слабее становилось мое сопротивление, пока, наконец, мне не пришлось сдаться. Я была вынуждена признаться себе в своих чувствах. Как-то вечером, закончив работу, переоделась, чтобы ехать домой, но Тони удержал меня, предложил прогуляться по берегу. Вечер был на редкость теплый. Сразу я не решилась согласиться, но Тони умолял, обещал потом отвезти домой… я поддалась на уговоры, и мы пошли к океану. С небольшого пригорка мы смотрели на бескрайнюю гладь. Солнце висело низко, его красный шар почти касался воды… Дух захватило от такой красоты. Неожиданно Тони сжал мою руку, и сердце у меня в груди закричало, взмолилось… чтобы его услышали. Именно тогда я призналась, как несчастлива с мужем, но предупредила, что не могу бросаться очертя голову в новую жизнь. Он был очень деликатен, но и настойчив.

Три или четыре раза я пыталась объясниться с твоим отцом, но он либо уходил от разговора, либо не слушал, так как мысли его были заняты служебными делами. В результате на прощальном приеме перед круизом я дала Тони обещание. Но даже после этого пыталась отговорить себя. Весь путь на Ямайку превратился для меня в пытку, ибо нет большей муки, чем отказываться от любви, когда она заполнила твое сердце, когда она горяча и взаимна, как у нас с Тони. В общем, я поняла, что придется делать окончательный выбор, иначе я засохну, как цветок во мраке. Попытайся понять меня, Ли, обещаешь? Случится и с тобой когда-нибудь такое, и тебе понадобится родная душа, которой ты сможешь доверить все.

Мать сжала мою руку и с мольбой вглядывалась в мои глаза.

— Мама… все так быстро… для тебя это длится давно, а на меня обрушилось все сразу.

— Знаю, девочка моя. Тебе выпали непростые переживания. И все же надеюсь, что ты поможешь мне. Я так нуждаюсь в твоей поддержке и любви. Сможешь ты быть мне больше, чем дочерью? Сможешь быть лучшим другом?

Ее глаза были полны слез, но из них исходила такая теплота и любовь, что я бросилась в мамины объятия. Она крепко поцеловала меня.

— Хорошо, мамочка. Я постараюсь. Но… что же будет с папой?

— С ним все будет хорошо, вот увидишь, Ли. У него есть любимая работа, она занимает его мысли с утра до вечера. Ты будешь с ним видеться сколько захочешь, но, думаю, он не станет уделять тебе времени больше, чем это было до сих пор, — сухо констатировала она.

Я промолчала. Возможно, она и права, но все равно эти слова будто мечом ударили в сердце.

— А самое главное, Ли, — продолжала мать, — постарайся полюбить Тони. Дай и ему шанс понравиться тебе. Тогда ты увидишь, какой он милый, бесконечно добрый человек, и поймешь, почему я так люблю его.

Но сердцу не прикажешь. Каждый раз, когда она произносила «Тони», я думала об отце, о том, как его отвергла любимая женщина. При мысли о Таттертоне меня начинало мутить, потому что я уже осознала — это он во всем виноват. Ненавижу его!

О Боже, ну зачем этот богатый, красивый молодой человек ворвался в мамину жизнь, так что она увлеклась им, как девчонка, забыв обо всем на свете? Невыносимо хотелось отомстить ему за то, что он разорвал на части мой счастливый, безмятежный мир.

— Ли, ты обещаешь? — переспросила мать. Теперь в ее голосе явственно угадывалось отчаяние. Хотя победа осталась за ней. Я проиграла и поэтому покорно кивнула. — Спасибо, спасибо тебе, дружочек, — обрадовалась она и снова обняла меня крепко-крепко.

Мне так необходимы были ее руки, ее тепло, ее любовь, что я поняла: сейчас ради этого соглашусь на все. Но как же тяжело было сознавать свою слабость! Ведь одновременно я предавала отца!

— Есть еще один момент, о котором я хотела бы поговорить с тобой, Ли. Я прошу тебя как лучшего друга хранить один мой секрет. Могу я тебе доверять? Обещаешь?

— Обещаю, мама.

— Молодец. — Она наклонилась ко мне и зашептала, как будто в комнате мы были не одни: — Тони не знает, сколько мне на самом деле лет. Несмотря на то что мы собираемся пожениться, я не хочу, чтобы он узнал правду. Он, как я уже говорила однажды, думает, что мне двадцать восемь.

— Ты что, никогда не скажешь ему об этом?

— Когда-нибудь — возможно, но не сейчас. Договорились?