Не пожелай зла - Лазарев Дмитрий Владимирович. Страница 23

— Такого я не утверждаю. Но зарабатывать можно по-разному. Возьму надомную работу…

— И поставишь на себе крест как на профессионале. Ты совершаешь ошибку, Игорь!

— Я все обдумал, Георгий Петрович. Вам многое неизвестно, а мне не хотелось бы посвящать вас в детали. Поэтому, экономя ваше время, давайте на этом закончим.

— Жаль. Нас устраивало и качество твоей работы, и трудолюбие. Если ты так уверен, я подпишу твое заявление, причем не буду даже настаивать на двухнедельной отработке. Только заверши все текущие дела — и можешь быть свободен.

— Спасибо.

— Один вопрос напоследок. Твое заявление никак не связано со вчерашним происшествием с Олегом Сергеевичем?

— Никак.

Кажется, мне достаточно хорошо удалось сыграть невозмутимость. Но тем не менее у меня возникло ощущение, что Белов мне не поверил. Ничего удивительного: адвокат такого класса должен уметь отличать правду даже от самой талантливой лжи. Тем не менее что у него есть на меня, кроме смутных подозрений? Впрочем, смысла заморачиваться на эту тему я не видел: в голову Белову мне не залезть. Пойду лучше к Шелехову — надо передать ему документы, подготовленные для Кошкина, и вплотную заняться делами, приближающими вожделенный момент моего прощания с «БШК».

Вообще-то я предпочел бы, чтобы факт моего увольнения остался неизвестным до самого последнего момента, но вместе с тем понимал, что хочу невозможного. Как это всегда бывает в подобных делах, «Саша сказал Маше, а та — больше никому, но через час об этом говорила вся контора». В данном случае источником утечки информации была Юля, которой Белов поручил подготовить приказ на мое увольнение.

Не то чтобы я был в «БШК» какой-то шишкой или сверхпопулярной личностью, но наш «спаянный» коллектив был достаточно мал и компактен, и поэтому любое изменение его численности воспринималось как заметное событие. Кроме того, странное совпадение моего увольнения со вчерашним вечерним инцидентом (о котором все тоже удивительным образом знали в два раза больше, чем было на самом деле) и вовсе сделало мою скромную фигуру как минимум человеком недели. Едва ли не каждый в «БШК» (даже те, кто обычно меня в упор не замечал) счел нужным отметиться со словами сожаления о моем уходе и между делом задать пару вопросов по поводу вчерашнего.

Из-за этого играть в айсберг стало еще тяжелее, чем вчера, но я держался стойко, неизменно повторяя всем ту версию, которую изложил Белову. Мне впору было собрать весь коллектив в совещательной комнате и провести пресс-конференцию, сначала сделав официальное заявление, а затем предложив желающим задавать вопросы. Таким образом я бы меньше намозолил язык, чем десять раз рассказывая одно и то же, да и времени бы потерял меньше. Из-за этого шелеховские бумаги придется заканчивать вечером. Знал бы кто, как меня достали эти сверхурочные!

Мишка Тихонов терпел до двух часов, а в обед потащил меня в столовую, рассчитывая на эксклюзивное интервью. Оное заведение располагалось в соседнем здании и отличалось самым подходящим сочетанием ассортимента, качества и цены предлагаемых блюд, благодаря чему все служащие «БШК» и других близлежащих контор естественным образом оказывались его постоянными клиентами. По этой причине столовая представлялась наихудшим местом для ведения конфиденциальных бесед — ведь количество заинтересованных ушей там просто зашкаливало. Зная это, Мишка грамотно выбрал столик таким образом, чтобы по соседству не оказалось наших сослуживцев.

— Итак, — начал он тихо, когда мы заняли свои места, — ты отметелил-таки Кошкина. Не могу сказать, что это было сильно умно, но как мужик мужика я тебя понимаю. Вот только перестарался малость. Больница — это серьезно. Адвокат он хороший, так что засудит тебя, и к гадалке не ходи. Одним увольнением не отделаешься. Как защищаться планируешь?

— Да с чего вы все взяли, что я его избил? Ему просто плохо стало вчера, а отчего — не знаю.

— Угу, — недоверчиво хмыкнул Тихонов. — Наверное, съел что-нибудь. Но как-то очень вовремя у него это проявилось — когда вы одни были. И ты на следующий день тоже просто так увольняешься. Мне-то горбатого не лепи!

Его недоверчивость одновременно и раздражала, и приводила в отчаяние: коли уж я своего друга убедить не могу, то что об остальных говорить? Если сейчас продолжать настаивать на своей версии, он еще, чего доброго, обидится. Нет, хотя бы часть правды сказать придется.

— Ладно, слушай, — сказал я, понизив голос до предела. — Вчера мы с ним крупно повздорили, хотя и без рукоприкладства. Поверь, я его не бил. Правда, только потому, что прекрасно понимаю описанные тобой последствия такого поступка. Другое дело, что работать с этим козлом больше не собираюсь.

— А в больницу он из-за чего угодил?

— Не знаю, Мишка, ей-богу, не знаю! Может, печенку в выходные надорвал, а может, у него приступ аппендицита был… Я же не врач.

Он покачал головой и принялся за еду. При этом мне казалось, что я слышу скрип шестеренок в его мозгу. К тому времени, как мы доели суп, у него, кажется, созрело какое-то решение, и оно, похоже, было в мою пользу.

— И чем теперь заниматься думаешь?

— Сестренка в свой банк обещала устроить делопроизводителем.

— Нормально, — с неожиданной тоской в голосе выдохнул Мишка. — Знаешь, я тебе даже слегка завидую… Однако для таких разговоров не место и не время, — быстро закруглился он, бросив взгляд куда-то мне за спину.

Там, очевидно, появился кто-то из наших, чему я был искренне рад: теперь хотя бы удастся спокойно закончить обед.

Естественно, не обошлось и без нового раунда уговоров, на этот раз со стороны Виктора Андреевича Шелехова, у которого я непосредственно стажировался. Этот раунд был еще более долгим и тяжелым для меня, так как к этому человеку я относился нормально и в принципе был не прочь и дальше работать под его началом, если бы не Э-магия. Шелехов, со своей стороны, заявил, что видит во мне будущего перспективного адвоката, и просил не приносить себя в жертву обстоятельствам. Знал бы он, что это за обстоятельства, думаю, не был бы столь настойчив. Потратив на бесполезный разговор около часа времени и несколько тысяч нервных клеток, я наконец смог приступить к завершению своих текущих дел.

Ну и, разумеется, по закону жанра на десерт мне досталась Лена Медникова. Ее рабочий день заканчивался, и она решила-таки со мной попрощаться. Я, честно говоря, надеялся, что она не подойдет, ибо все резервы моей стойкости были практически истощены, так что риск просачивания Э-волн существенно возрос. И хорошо, если просочится положительная, а ну как отрицательная? Это меня чрезвычайно беспокоило: ведь разговор наш мог повернуться всяко. Я уже понял, что едва ли не три четверти сотрудников считают меня непосредственным виновником неожиданной болезни Олега Кошкина. С чего бы ей быть исключением? Тем более что она к нему неравнодушна.

— Значит, увольняешься? — весьма неоригинально начала она разговор.

— Да.

— Это из-за меня?

— Твое влияние на мою жизнь гораздо меньше, чем тебе могло показаться. Эти выходные — перевернутая страница, и я, как видишь, не застрелился. Есть ряд причин, вынуждающих меня поступить таким образом. И ты в данном списке не числишься.

Резковато получилось, согласен, но мои действия были направлены на скорейшее свертывание опасного разговора. Ведь даже такие слова были много лучше отрицательной Э-волны, на которую она могла нарваться.

Лена дернула было плечом, и я надеялся, что за этим последует гневный уход, но ошибся. На сей раз она была намерена кое-что у меня выяснить, а потому заканчивать разговор раньше времени не желала.

— Мне кажется, это ложь. Если ты перевернул страницу, тогда что случилось с Олегом?

— Я не врач, а потому затрудняюсь поставить диагноз.

— То есть ты тут ни при чем? — недоверчиво спросила она.

— Именно так. Ему поплохело внезапно. Я, конечно, вызвал «скорую», и его увезли. Тут и рассказывать нечего. Ты меня в чем-то обвиняешь? Тогда сходи в больницу и справься у врачей на предмет наличия у твоего разлюбезного Кошкина телесных повреждений. А то мне, честно говоря, подобные инсинуации уже порядком надоели.