Вторжение - Ахманов Михаил Сергеевич. Страница 5

Литвин выбрался в коридор, но не успел доплыть до шахты, как резкий звук сирены всколыхнул воздух. Прогудело трижды, с пятисекундными интервалами – знак, что нужно приготовиться к ускорению. Он ухватился за скобу, расслабился, услышал тихий рокот пробудившихся двигателей, и в тот же момент его потянуло книзу. Пол стал полом, потолок – потолком, а лейтенант-коммандер Литвин уже не был воздушным шариком, но весил целых шестнадцать килограммов. Испытывая приятное чувство сопричастности к вселенской силе тяготения, он ринулся в шахту и скользнул на палубу С. За его спиной с мягким шелестом распахивались люки, раздавались топот, гул людских голосов и резкая отрывистая команда. Экипаж занимал посты по боевому расписанию.

Сигнал был подан через два часа пятьдесят минут. Плоские крышки шлюзов с номерами от первого до четвертого бесшумно спрятались в стену, десантники разом присели, будто исполняя акробатический этюд, и, просунув ноги в темные отверстия, прижав ладони к бедрам, скользнули вниз, туда, где в корабельном трюме спали «грифы». Каждый в отдельном крохотном отсеке, будто патрон в пулеметной обойме; восемь машин у левого борта, восемь – у правого. За ними, в носовом ангаре, стояли «симы», танки-амфибии для наземных и надводных операций, именуемые за быстроту и резвость тараканами. То и другое было грозным оружием в арсенале крейсера и, без сомнения, самым умным – ведь им управляли люди. Конечно, не без помощи компьютеров.

Широкий гибкий шланг выбросил Литвина прямо в объятия кресла-кокона. Защитная оболочка сомкнулась вокруг груди и плеч, живота и бедер, колен и голеней, оставляя свободными руки и шею; сверху опустился шлем, за ним надвинулся колпак кабины, и в его матовой глубине зажглась сетка целеуказателя. Литвин привычно напряг мышцы левой ноги, затем правой, и «гриф» качнулся туда-сюда в своем гнезде. Он поворочал шеей, подвигал глазами; вспыхнула точка автомеда, отметки ракет, лазеров и многоствольных свомов послушно скользнули по колпаку-экрану. Сейчас, упакованный в пронизанную биодатчиками ткань кокона, подключенный к автопилоту, он составлял единое целое со своей машиной, ощущая ее как продолжение собственного тела, прежде всего конечностей и глаз. Это чувство тоже было привычным, отработанным за девять лет полетов в пустоте и атмосферах трех планет.

– Первый готов, – произнес Литвин и выслушал такие же доклады трех своих подчиненных. Затем коммуникатор буркнул голосом Шевреза: «Катапультирование разрешаю!» – и он слегка шевельнул левой ступней. Раскрылась диафрагма шлюза, поток сжатого газа выбросил «гриф» на сотню метров от корабля, негромко замурлыкал двигатель, и в колпаке, ставшем прозрачным, вспыхнули звезды и появился диск Юпитера – огромный, втрое больше земной Луны. Сетка целеуказателя засветилась ярче. Мир в клеточку, шутили пилоты-десантники.

Литвин наблюдал, как три серебряные стрелы выпорхнули из шлюзов в облаках белесоватого пара. Родригес, его ведомый, тут же пристроился сзади, Коркоран и Макнил ушли в нижнюю полусферу и описали круг под плоским брюхом «Жаворонка». На его корпусе, ближе к носу, было изображение птицы, но крейсер больше походил на рыбину. На огромную форель, плывущую в темных ночных водах; только антенны локаторов, стволы метателей плазмы да орудийные башни нарушали гармонию плавных очертаний корпуса. За кормой корабля трепетал огненный язык.

– «Грифы» в пространстве, – доложил Литвин. – Приступаем к выполнению задания.

– Действуйте, – отозвался коммуникатор, на этот раз голосом капитана.

Истребители разошлись: пара по спирали вверх, пара вниз. «Жаворонок» из огромной рыбины стал мелкой рыбешкой, потом исчез вообще, превратившись в отметку на локаторе. Отметок было пять – крейсер, три УИ и последний из установленных бакенов, маячивший с краю едва заметной искоркой. Кроме них, Литвин не видел ничего – разумеется, если не считать Юпитера и звезд. Но эти небесные тела в данный момент его не занимали.

– Первый – Второму. Курс – параллельно кораблю, расстояние – один мегаметр. Третий и Четвертый, тот же маршрут, но в нижнем секторе.

– Понял, – отозвался Коркоран. – Берем нижний сектор, дистанция один мегаметр.

Луис тоже подтвердил распоряжение, потом хмыкнул и добавил:

– Кстати, об Акапулько. Самые лучшие девочки там – кубинские мулатки-шоколадки. У них, Пол, такие…

– «Грифы», не засорять эфир! – рявкнул голос капитана. – Что на локаторах и датчиках?

– Ничего, сэр, – сообщил Литвин. – Реликтовое космическое излучение и солнечная составляющая.

– Докладывать каждые пять минут.

– Слушаюсь, сэр.

Литвин инициировал таймер и звуковой сигнал, потом слегка откинул голову, любуясь небесами. Яркие точки звезд сверкали среди пылевых облаков и газовых туманностей, сияла изогнутая дорожка Млечного Пути, в темных провалах таилось неведомое – галактики, свет которых еще не добрался до Земли, черные дыры, нейтронные звезды… Эта картина всегда чаровала Литвина и, будто по контрасту, навевала воспоминания о родном Смоленске; Млечный Путь мнился Днепром, а в очертаниях созвездий тоже проглядывало что-то знакомое: древняя крепость с кирпичными башнями, купола собора, городской театр или дом на улице Гагарина, где обитала их семья. Мать, отец, сестренка с мужем, двое племянников… После каждого рейса он возвращался домой; крутой днепровский бережок был Литвину милее пляжей Акапулько, а что до девушек, то никакие шоколадные кубинки не могли сравниться со смоленскими красавицами. Хотя и шоколадку стоило попробовать – так, для разнообразия. Донжуаном Литвин не был, но женским обществом отнюдь не брезговал.

Мелодично пропел таймер. Считав показания датчиков, Литвин отрапортовал:

– «Гриф-один» – кораблю. В оптике – ничего. На локаторе – ничего. Регистрирую обычный космический фон.

– «Гриф-три» – кораблю, – тут же откликнулся Коркоран. – Аналогичная ситуация. Только фон на три процента выше нормы.

– Понял. Продолжайте наблюдения.

Весьма вероятно, этот рейс на «Жаворонке» был для Литвина последним. Он подозревал, что в штабе ОКС уже заготовлен приказ о повышении в звании и переводе на Третий флот – может быть, на тяжелый крейсер вроде «Барракуды», «Старфайра» или «Сибири». Ничего не скажешь, мощные посудины! Восемь палуб, бассейны, спортзалы, прогулочные галереи, и никаких тебе кубриков, у каждого своя каюта… А главное, тридцать шесть УИ, причем не «грифы», которым десять лет в обед, а «коршуны» самой новейшей постройки. Командовать таким десантом было почетно, но расставание с «Жаворонком» вселяло грусть-тоску. Пожалуй, больше он не встретит Рихарда, тихую Эби и болтуна Родригеса… У каждого свой график отпусков, и если они когда-нибудь увидятся, то лет через десять, после отставки. Возможно, их, как ветеранов, не спишут подчистую, а определят в наземную команду, на орбитальную станцию или Лунную базу ОКС… Но думать об этом не хотелось, хотя салоны на базе были просторные, а кухня – выше всяких похвал. Литвин, однако, предпочел бы тесный кубрик и скудный корабельный рацион, лишь бы полеты не кончались. Все дальше и дальше, от Юпитера к Сатурну, от Сатурна к Урану, Нептуну, Плутону и, наконец, в темные бездны, что отделяли Солнце от ближайших звезд…

Он вздохнул. Вряд ли эта мечта исполнится за время его жизни. Термоядерный привод разгонял корабли до скоростей, вполне пригодных для путешествия в Солнечной системе, но для экспедиций к звездам требовалось нечто иное. То, что изобретут далекие потомки…

Таймер снова звякнул.

– «Гриф-один» – кораблю. Все параметры без изменения.

– «Гриф-три» – кораблю. Визуально и на локаторе ничего не наблюдаю, но фон вырос на двенадцать процентов.

– У нас на пять процентов. Вероятно, подходим к точке взрыва.

Это был Шеврез, но тут же раздался голос капитана:

– «Грифу-три» и «грифу-четыре». Установите градиент роста остаточного излучения. Иду к вам, вы ближе к эпицентру. «Гриф-один», «гриф-два», следуйте за мной. Дистанция от тридцати до пятидесяти километров.