Бойцы Данвейта - Ахманов Михаил Сергеевич. Страница 60

– Хотел бы я знать, как они нас вычислили, – сказал Вождь. – Возможно, всю щель патрулируют.

– Ну, не крейсерами же!

– Разумеется, нет. Достаточно развесить маяки… А крейсер, думаю, для гарантии отправлен. После Пыльного Дьявола они знают, на что мы способны.

Мы! – отметил Вальдес, а Птурс с жизнерадостной ухмылкой заявил:

– Не знают, Вождь! Вот когда перекроем кислород козлам, тогда им наши способности и прояснятся – за пару секунд до смерти.

«Есицунэ» и «Шива» приблизились к транспорту; их серебристые корпуса маячили на левом и правом тактических экранах.

– Они догонят нас примерно через семь минут, – сказал Вальдес. – Взлетаем, разворачиваемся и на полной скорости идем на таран. Ваша задача, камерады, сбить эмиттеры, иначе увязнем в поле. Стрелять придется в сложных условиях – я буду маневрировать.

– Не сомневайся, командир, мы их прищучим. Мы…

Птурс хотел добавить что-то еще, но диафрагма верхнего шлюза раскрылась, и бейри серебряной рыбкой выскользнул в пустоту. Туманность окутывала их багровым сиянием, скрывавшим звезды, и только древний красный гигант, висевший за кладбищем своих сателлитов, взирал на корабль зловещим круглым глазом. Дистанция до крейсера была приличной, но датчики «Ланселота» уже надежно захватили цель, уложив ее в сетку тактических экранов. Три корпуса, соединявшее их крыло и темный зев аннигилятора различались вполне ясно, но излучателей поля Вальдес еще не видел.

– Стрелять по моей команде, – произнес он, разворачивая корабль. Тихо зажурчали гравикомпенсаторы, огромный транспорт будто отпрыгнул назад, в багровую полутьму, стволы орудий «Ланселота» шевельнулись, корректируя маневр. «Жаль его, – подумал Вальдес. – И УБРа, спящего в оружейном отсеке, тоже жаль. Так и умрет, не пробудившись…»

– Вызов от неопознанного объекта, – вдруг сообщил «Ланселот». – Распоряжения, Защитник?

– Раз не представились, не отвечать. Полную мощность на двигатель. Вперед!

Сверкнула первая молния, бейри нырнул, уклоняясь от удара антипротонов, и время понеслось стремительными скачками. Как и прежде, Вальдес уже не нуждался в приборах и экранах; пейзаж космической битвы был странным образом перемещен в сознание, где шла смертельная игра: он убегал от всплесков раскаленной плазмы, пытавшихся поймать корабль, накрыть, сжечь хрупкую оболочку, что защищала искусственный мозг и экипаж «Ланселота». Его пальцы то едва касались сенсорной панели, то отплясывали быструю джигу, то скользили в плавном вальсе; пальцы были десятью лучами, соединявшими пилота с кораблем, но кроме них был еще мощный широкий канал от разума к разуму, ментальная связь живого интеллекта с неживым. Еще Вальдесу чудилось, что он ощущает некую поддержку – словно кто-то подсказывал, когда разрядится аннигилятор, когда ударят орудия хапторов и куда полетят сокрушительные молнии. Кро, подумалось ему, старый верный Кро, друг и Хранитель! Вернувшись на мгновение в рубку, Вальдес оглядел мониторы и решил, что крейсер в зоне поражения.

– Пора, камерады. Огонь!

Легкая вибрация корабля подсказала, что снаряды пошли на цель. Через немногие секунды он увидел – или, скорее, ощутил, поскольку зрение тут было ни при чем, – как поток снарядов преодолевает защитное поле. Для «Ланселота», обладавшего изрядной массой, силовой экран являлся серьезным препятствием, но снаряды пронизали его как тонкую кисею. Залп, залп и снова залп… Крохотные стрелки ударили тремя волнами, сметая эмиттеры поля, антенны следящих устройств, какие-то решетчатые фермы, соединявшие корпуса над крылом – все хрупкое, ажурное, филигранное, что не было спрятано под броней подобно орудийным башням. Полыхнули сотни разрывов, кольнули мозг острыми иглами, и Вальдес, словно из дальней дали, услышал голос Птурса:

– Влепили рогачам! Не добавить ли, командир?

– Нет, – сказал он. – Катапультируйтесь!

Снова легкое, чуть заметное сотрясение. Коконы провалились вниз, попав в объятия спас-капсул, и «Ланселот» отстрелил их в пустоту. Вальдес не мог следить за этим процессом – секунда ошеломления у хапторов прошла, разряды молний и струи антиматерии снова играли с ним в прятки.

Вряд ли враг догадался, что он намерен совершить. Хапторы были воинственным племенем, но, как у всех галактических рас, у них имелись свои понятия о битвах в космосе и на планетах, о том, когда атаковать или бежать, чем можно пожертвовать ради победы, что означает честь, где начинается героизм и где кончается преданность вождям и идеалам. Подобные различия проистекали, разумеется, из психологического склада и представлений о ценности жизни, чем в конечном счете определялась военная стратегия. В этом смысле земляне обладали уникальным опытом, ибо в короткой их истории не было времен, когда бы где-то не воевали, не жгли города, не рушили стены крепостей, не хитрили, стараясь обмануть врагов, не совершали того, что прославлялось одним народом как подвиг, а у другого считалось низким коварством. Воистину Юлий Цезарь и Тамерлан, Ганнибал, Наполеон, Суворов, вожди викингов и гуннов, крестоносцев и арабов, полководцы двух мировых побоищ и сотен локальных войн – все они были секретным земным оружием, мощь которого изведали фаата. Теперь пришел черед хапторов.

Бейри сближался с крейсером, и его пушки по-прежнему не молчали. Вальдес, удивленный, скосил глаза и обнаружил, что Кро, как ни в чем не бывало, сидит, спеленутый коконом, и бьет из всех стволов – похоже, он переключил две установки Птурса на себя. Снаряды молотили по орудийным башням и крылу, в котором уже зияла огромная пробоина.

– Уходи! – сквозь зубы прошипел Вальдес, ныряя под сгусток оранжевых молний. – Уходи немедленно!

– Я тебя не оставлю, – спокойно отозвался Вождь. – Для меня не так опасно, как…

– Уходи! Это не твоя битва, Кро!

Светлая Вода усмехнулся. Его протез скользил над стрелковой панелью:

– Не моя? А за что сражаешься ты? За лоона эо?

– За своё дитя!

– Это не твой ребенок. Я же тебе говорил, что в генетическом смысле…

– «Ланселот»! – выкрикнул Вальдес. – Приказываю катапультировать стрелка!

– Слушаюсь, Старший Защитник.

Спас-капсула Кро, вращаясь и кружась, полетела в темноту. Объект был ничтожно мал – вряд ли крейсер мог поймать его локаторами на расстоянии нескольких тысяч километров. Заметив, что ни одна молния не метнулась следом, Вальдес довольно кивнул. Его уже не пытались сжечь пучком антипротонов, били лишь из плазменных метателей. Он приближался к врагу с каждой секундой и находился сейчас так близко, что броневая обшивка крейсера могла не выдержать аннигиляционный взрыв.

Похоже, ханторы еще не поняли, что он затевает, мелькнуло в голове.

– «Ланселот»! Ты меня слышишь, «Ланселот»?

– Да, Старший Защитник.

– Ударим в средний корпус. Надо вскрыть резервуар с антиматерией.

– Разумно, Защитник. В боковых корпусах только гравитационные двигатели и оружие.

– Я направлю корабль в жерло аннигилятора и катапультируюсь. Ты сделаешь остальное.

– Да, Защитник.

Громада крейсера стремительно надвигалась. Хронометр в голове Вальдеса отсчитывал последние мгновения.

– Ты отличный воин, «Ланселот». Я горжусь, что летал с тобой.

– Я тоже, Защитник. Ты спасаешь Хозяина. Пусть моя жизнь будет выкупом за твою.

Кресло скользнуло вниз, и тесные стены спас-капсулы сомкнулись вокруг Вальдеса. «Ланселот» швырнул его в пространство, клочья багрового облака и редкие звезды завертелись в стремительном хороводе, и ментальный импульс донес последнюю картину: серебряная стрелка бейри вонзается в пасть огромного крейсера. Затем вспыхнул ослепительный взрыв, ударили фонтаны протуберанцев, и хищный огненный язык дотянулся до капсулы.

Больше Вальдес не помнил ничего.

Эпилог

Куллат, материнский мир лоона эо

Где-то пела, заливалась птица. Ее чистый звонкий голос не будил у него воспоминаний: на Данвейте таких певунов не было, на Харре и Тинтахе тоже. Не на Земле ли он? Лежит, не раскрывая глаз, на мягкой кровати у распахнутого окна, дышит воздухом с хвойными ароматами и слушает трели соловья или другого чижика, какие водятся на континенте, среди полей и лесов… Но инстинкт астронавта подсказывал, что здесь не Земля: тяготение было поменьше, хвойный запах отдавал непривычной сладостью, а голос птахи тоже казался незнакомым – почти человеческий и такой нежный, будто юная девушка поет песню без слов.