Нигилэстет - Калич Ричард. Страница 5

Когда я пришел в офис в понедельник утром, телефон уже звонил. Это он. Без обиняков я сказал ему, что это, должно быть, ошибка, что он набрал неверный номер, что это Центр социального обеспечения, а не офис театрального продюсера. Чувствуя, что он собирается положить трубку, я схавал:

– Не спешите туда. Насколько я знаю, актеры нуждаются в социальной помощи больше, чем в прослушивании. Они всегда плохо устраиваются. Особенно если не получают пособия по безработице.

И снова:

– Нет, я уже вам сказал. Это центр социального обеспечения.

Он позвонил еще четыре раза. Каждый раз в его голосе было чуть больше разочарования… Кроме последнего звонка. Сняв трубку, я услышал только продолжительное молчание, за которым последовал щелчок.

Я ПОНЯЛ, ЧТО НАШЕЛ СВОЙ ПУТЬ!!!

Месяц спустя, случайно встретившись с ним снова – на этот раз он работал официантом в другом ресторане, – я спросил у него:

– Что случилось? Почему вы не позвонили?… Вы звонили? Нужно было правильно записать номер телефона. Какая жалость. Мы вчера закончили подбор актеров. Но… вы действительно идеально подходили на роль.

В то утро, пройдя несколько кварталов по направлению к остановке автобуса, я заметил пожилую пару. Они улыбались, глядя на меня. Посмотрев вниз, я заметил, что у меня не застегнута ширинка. Интересно, почему тот старик хотя бы не остановил меня, чтобы сказать об этом. Моя мгновенная злость на пассажиров, столпившихся на передней площадке автобуса и не дававших пройти, испарилась, когда я понял, что у меня не было ни капли смущения.

Настало время для размышления, чтобы отозвать войска назад и произвести разведку. Первые впечатления важны, но не во всем. Как правило, они обманчивы. Мы полагаемся на них, не понимая их как следует. Но меня это не касается. Я никогда не поддавался первым впечатлениям. Кроме того, я не моралист. Нельзя мгновенно принимать решения – это неправильно. Я не шарлатан, продающий завернутую в термопластиковую пленку панацею для мира. У меня нет легких ответов. Поспешные заключения не в моем репертуаре. Многие медики потеряли бы своих пациентов, если бы ставили преждевременные диагнозы. Но только не я. Я никогда не теряю пациентов, стоит им попасть в поле моего зрения. Их слишком мало, и попадают они ко мне через большие промежутки времени, так что я не могу позволить себе вести дело так отвратительно. Это было бы безнравственно. Если на то пошло, мои исследования основательны, моя лаборатория безупречна. Возможно, я все-таки моралист.

Вот что я решил: пошлю-ка я миссис Ривера письмо на бланке с извещением, что мы ставим Бродски на обслуживание. Она получит его завтра или самое позднее в среду. А пока я не буду ей звонить и не пойду к ней с визитом.

Без всякого бахвальства утверждаю, что я абсолютный гений о-ж-и-д-а-н-и-я.

В воскресенье я сидел в кофейне в районе Линкольн центра и завтракал. Оладьи с маслом и сиропом и большая порция фруктового салата вдобавок Четверo чернокожих сидели за столом слева. Официантка сказала что-то по поводу веса одного из них. предположив на основе заказа, что он на диете. Очевидно, официантку удивило, что он так мало заказал. Этот человек и трое его друзей – еще один мужчина и две женщины – громко рассмеялись. Одна из женщин спросила у официантки, как ее зовут.

– Элоиза, – ответила та, продолжая смеяться.

И тогда произошло нечто странное. Все четверо чернокожих тут же представились: «Уилис, Джеймс, Эдна, Марта». Они были так счастливы вступить в… «человеческие отношения».

Какая ты непосредственная, дорогуша!

Л ты то сам, папаша!

Конечно, чернокожие были немолодые. С молодыми в наше время совсем другое дело. Но Бродски, учитывая его состояние, старик в свои двадцать четыре года.

Аллилуйя! Мать позвонила. Первый раунд за мной. Самый важный раунд. Он задает тон всему последующему бою.

– Когда мы вас увидим? – спросила она.

– Скоро, дорогая мамаша, скоро.

Она позвонила в три тридцать пополудни. Я был в четыре. У меня был выбор. Откликнуться или нет. Я решил откликнуться тотчас.

Во-первых, я и так едва сдерживался. Уже был четверг. А я всего лишь человек.

Во-вторых, я уловил какую-то настойчивость в ее голосе. Она упомянула, что Бродски расстроен, возможно, даже болен. Могло это быть следствием моего визита? Не знаю, но я должен выяснить.

Кроме того, в последний раз я разочаровал ее, удалившись слишком быстро. В этот раз я осчастливлю ее, явившись до того, как меня ждут. Таким образом я сохраню свое преимущество. Она (или он) зовет, и я тут же появляюсь.

Конечно, в следующий раз может быть по-другому. И «следующих разов» там будет сколько угодно.

В-третьих, и это самое важное, я рад новостям. Маленький подарок. Это мой способ выяснить, что мне необходимо узнать. Мой специальный тест Роршаха. [3]Я обдумывал долго и тщательно, каким он должен быть. Наконец я наткнулся на единственно правильное решение. Я дока в такого рода вещах. Как все эксперты-психологи, я создаю свои собственные предварительные тесты, чтобы застать объекты своего исследования врасплох.

Мой маленький поход по магазинам прошел не без трудностей. Того, что мне требовалось, там ис оказалось. Пришлось импровизировать. Сначала я купил дорогую книгу по искусству и вырезал репродукцию, затем увеличил ее до размеров постера. Когда это было сделано, я вставил ее в рамку с широкой серебряной окантовкой (достаточно дорогую) и наконец завернул подарок. Так много хлопот ради моего малыша. Знал бы он: мне это совсем не в тягость.

Вы бы видели «то реакцию. И она отражала его истинную суть. Я в этом уверен. Сказать, как я убедился в этом? У психолога есть не только его чернильные пятна, у него есть и безвредное лекарство, Такие вещи обязательны в моей работе. Перед тем как вручить Бродски подарок, я открыл другом. Хотя тот был действительно предназначен для него, он не мог знать об этом. Миссис Регина Дуглас, наш медицинский работник, посоветовала мне, что купить. Она сказала, что человеку в таком состоянии, cri du chat, нравится то, что нравится младенцу. Что-нибудь глянцевое и блестящее, лучше какой-нибудь движущийся предмет. Для миссис Ривера я купил блестящую новую взбивалку дни лиц. И помахал ею перед ней. Пожилая женщина совсем поглупела от моей доброты. Но Бродски никак не отреагировал. Его глаза были мертвы.

Тогда я развернул подарок – репродукцию с картины Эдварда Мунка «Крик» величиной с постер. Его лицо тут же просияло. Глаза широко раскрылись. Так широко, что на него нельзя было смотреть без смеха. Как будто в этот момент он увидел весь мир. Комната наполнилась мяуканьем. Он блестяще выдержал свой тест.

Даже миссис Ривера была удивлена.

– Я никогда не видела, чтобы он так радовался, – сказала она.

Для этой женщины я вскоре стал благодетелем. Для Бродски филантропом от искусства. На самом деле искусство меня совершенно не интересует. Как бы там ни было, я «притворился». Из всех загадок в мире человеческая тяга к красоте больше всего сбивает меня с толку. Почему это длится так долго? Дольше и постояннее, чем правительства, династии, основы морали, цивилизации, даже религии.

Может, я ошибаюсь?

Нет. Никогда!

Мне нужно сделать еще кое-что. Мое исследование, если я рассчитал правильно, должно занять у меня всего лишь несколько минут. Это мой способ продолжить работу, сделанную в предыдущие дни. Как всякий хороший исследователь, я должен убедиться в своих выводах.

Я навестил их в пятницу днем. Почти сейчас же мое исследование показало, как мне повезло. Мать кормила свое дитя. Бродски заглатывал, чавкая, свою пишу – яйца всмятку; желток медленно стекал, словно тающая сосулька, со щеки вниз по подбородку. Он отказался еще раз глотнуть, когда она упрашивала – скорее для своего успокоения.