Страсти по-губернаторски - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 3

– Он мне сам только что позвонил, объяснил ситуацию.

– А-а, тогда ясно, извините.

– Это ты к чему? Чего тебе ясно?

– Ну адвокат же... эти объяснять умеют.

– А ты, если не веришь ему, пошли грамотного опера, чтоб разобрался досконально, а не морочь мне тут голову своими... первоисточниками. Ты отряди Плата, что ли, скажи, я лично приказал ему разобраться и доложить.

– Слушаюсь. Сейчас перезвоню Артему Захаровичу.

– Ну то-то, – сердито выдохнул генерал, но прежде положил все-таки трубку на место.

– Что там случилось, Гриша? – озабоченно спросила жена, когда Полтавин вернулся к столу.

– Черт их всех... Только что наш председатель адвокатской палаты человека застрелил. Говорит, обороняясь.

– Господи! – Супруга прижала ладони к щекам. – Да как же это? За что?

– Говорит, угрожали. – Генерал пожал плечами. – Собачку свою выгуливал, а на него какого-то волкодава якобы спустили. Ну вот он и...

А дочь Ира, уже закончившая ужин и просто сидевшая за общим столом в ожидании, когда вернется отец, беспечным тоном заметила:

– Вот он их – бабах! бабах! – и ружье, как тот рояль в кустах, к месту пришлось, да?

– Я не знаю обстоятельств дела, – продолжая хмуриться, сказал генерал, – но твой цинизм, дочь, мне не нравится.

– При чем здесь цинизм? Весь город его истории знает. Нам даже на лекциях пример из его деятельности приводили как факт превышения власти.

– Да? И какой же?

– А это, папа, был три года назад случай. Васильчиков был тогда заместителем областного прокурора и поддерживал обвинение против маньяка, насиловавшего по чердакам несовершеннолетних девочек, а потом убивавшего их. Ну нашли они там кого-то похожего на того, кого описала одна из жертв, по случайности оставшаяся в живых. Не успел он ее задушить, спугнуло что-то...

– Господи, ты так говоришь! – воскликнула мать, снова сжав ладонями виски.

– А что здесь такого? – удивилась Ира. – Это – жизнь, мама.

– Не перебивай, пожалуйста. – Григорий Петрович поморщился. – Рассказывает же человек. Имей... это... понимание... Ну и?

– Взяли похожего. Тот – в глухую несознанку. А у нас, ты же знаешь, если надо, такое сотворят, что ты маму родную черту заложишь!

– Доча, ну как ты можешь! – воскликнула мать, но на нее не обратили внимания.

– Одним словом, Васильчиков, он тогда уже был старшим советником юстиции, так «поработал» с тем пареньком, что тот счел за благо сознаться и принять на себя еще десяток убийств с изнасилованиями. Оформили «признание» как «чистосердечное» и уже раззвонили по всем инстанциям, что маньяк, за которым наши славные органы безуспешно охотились около трех лет, схвачен и во всем сознался. А наш так называемый «маньяк» той же ночью повесился в камере. Или, может, ему помогли.

– Но признание-то было? – заметил генерал.

– Какое, папа? – Ира с насмешкой поглядела на отца. – На следующий же день было совершено новое изнасилование и убийство несовершеннолетней девочки. Но тут гаду не повезло. Его заметили и не дали уйти. Милиция едва сумела спасти того мужика от толпы, которая рвалась, чтобы растерзать его. Вот тут и всплыло дело с «допросом» того паренька. Он еще, говорят, и туберкулезом болен был – какой там маньяк!

– Не скажи, – покачал головой Полтавин, – туберкулезные, чтоб ты знала, они на все способны, у них повышенная потенция. Так что, может быть, не так уж и неправ был Васильчиков, когда подозревал его.

– Прав он или неправ, но на допросах, как показал потом конвоир, твой Васильчиков жестоко избивал парня. И это всплыло. Вот тогда он, под давлением, как говорят, общественности, и был уволен из прокуратуры по двести восемьдесят шестой статье. Но не пропал, как видишь. Бросился защищать тех, за кем все предыдущие годы гонялся. Считается в городе и области лучшим адвокатом по работе с братвой. Крупный специалист. Среди уголовников почему-то носит кличку Генерал. Вот видишь, сколько о нем известно, а ты говоришь!

– Ты забываешь, – недовольно ответил Полтавин, – что Роберт Олегович не просто адвокат, а, во-первых, председатель палаты и, во-вторых, депутат и заместитель председателя губернского Законодательного собрания. И его народ выбрал.

– Зачем ты мне это говоришь?

– А затем, дочь, чтоб ты в кругу своих подружек не трепала лишний раз языком. Если не хочешь неприятностей ни себе, ни мне. Пожалуйста, запомни эту мою просьбу.

– Ты разве его боишься, папа? – удивилась дочь.

А мать с тревогой смотрела на нее – больше всего она сейчас не хотела семейного скандала, который мог вспыхнуть в любую секунду, такие уж характеры у папаши с дочерью – вспыльчивые. Но обошлось.

– Я не боюсь, – сказал Полтавин, – ни его самого, ни его друзей. Но мы все живем в обществе. Мы – руководители, и ссориться нам нельзя. Иначе будет бардак, пожар, который уже не погасить никакими испытанными методами и мерами.

– Даже если человек подлец? – не отставала Ира.

– А вот это надо еще доказать, – сухо ответил генерал и поднялся. – Меньше обсуждай слухи и не разноси... сплетни. У тебя серьезные события на носу – диплом... прочее... Думай лучше об этом.

– А сержантик-то был героическим пареньком, – с сожалением сказал Илья Ильич Богодухов, пожилой судебно-медицинский эксперт, которого за глаза звали Стариком. – Красная Звезда, орден Мужества – не в бирюльки играл.

– Чем же это он его? – наклоняясь над трупом и подсвечивая фонарем, спросил его ровесник, эксперт-криминалист Лапин. И сам себе ответил: – Похоже, картечью.

А Богодухов лишь печально кивнул и вынул из кармана мобильный телефон, чтобы вызвать труповозку и доставить тело в морг городской больницы для вскрытия. Ему здесь, по существу, делать больше было нечего.

Руководитель следственно-оперативной бригады Михаил Юрьевич Зотов, чем-то отдаленно напоминавший своего великого тезку-поэта, может, именно молодостью и серьезным отношением к делу, приглашал в микроавтобус свидетелей происшествия и при свете тускловатой лампочки проводил допросы и писал протоколы.

Тем же фактически занимался и Женя Прибытков, молодой оперуполномоченный. Он уже обошел квартиры, записал фамилии свидетелей и вызывал их по одному к следователю, помогая ему. О самом «стрелке» речь пока не шла. Они договорились отправиться к нему позже. Васильчиков, они уже выяснили фамилию убийцы, был им достаточно известен как скандальный, крикливый, но обладающий серьезными связями адвокат. Но главное, он был депутатом, без участия которого не проходил в Законодательном собрании ни один скандал. Поэтому вытаскивать его сюда, во двор, где в оцеплении полосатых лент еще лежал труп, а вокруг толпились жильцы дома, в котором проживал только что вернувшийся из госпиталя парень-орденоносец, было бы крайней неосторожностью. Несмотря ни на какие оправдания и ни на какие «неприкосновенности», депутата запросто могли бы в лучшем случае покалечить возмущенные соседи. Ну а в худшем – просто растерзать, так как общее возмущение достигло предела. Да тот и сам бы не решился явиться сюда. Разве что теперь уже с пулеметом, как, криво усмехаясь, заметил опер Женя Прибытков. Наверняка тот из своих окон видел и по людскому мельтешению, вою милицейской сирены и огням мигалок понимал, что здесь уже работает оперативно-следственная бригада. И, как непосредственный участник происшествия, должен был бы сам выйти к следователю. А он между тем затаился, как мышь под веником. Значит, не все тут так, как ему хотелось бы.

Впрочем, чего хотелось бы Васильчикову, никто из бригады не интересовался, дойдет и до него очередь.

Тут, вообще говоря, имелась еще одна тактическая сложность. Опять же все о том, что он – депутат, зампред Законодательного собрания. У них же статус свой, откажется говорить – и никакими средствами его не заставишь, да и делать этого нельзя. Но совершено убийство! Совершено депутатом, будь он проклят, а значит, он все равно должен за это отвечать. А уж суд пусть решает, что с ним делать. Убийце иммунитет не поможет. Преступление-то особо опасное. И то, что имелась угроза его жизни, тоже пока никак не подтверждалось. Напротив, это именно он представлял собой опасность для общества – вот такая вырисовывалась постановка вопроса.