Миры под лезвием секиры - Чадович Николай Трофимович. Страница 70

– На машине? – подозрительно прищурился Смыков.

– Зачем на машине… На местной тягловой силе… Машину бросить придется… А другого пути все равно нет… Или ждите, когда здесь Змея верх возьмет. Их вояки спиралями разрисованы, не спутайте.

– Через Хохму… – задумчиво повторил Смыков. – Это как раньше говорили – из Ростова в Одессу через Северный полюс.

– Ладно, пора прощаться, – заторопился одноглазый. – Не надо, чтобы нас лишний раз вместе видели.

Действительно, из глубины ущелья уже доносилось улюлюканье приближающихся горцев.

– Как я посмотрю, братец вы мой, несладко вам здесь живется.

– Ничего, привык… – ответил одноглазый сдержанно.

– За себя не опасаетесь?

– Нет, меня не тронут. Я им всем почти родня.

– Каким же образом?

– Двенадцать жен имею, – скромно признался одноглазый. – Из каждого клана по штуке… Вот и выходит… одни свояки кругом…

Дорогу из Трехградья в Хохму не знал ни Смыков, ни Зяблик. Пришлось полагаться на очень приблизительную карту, нарисованную Цыпфом по памяти, да на подсказки редких путников.

Огромное пространство, с трех сторон ограниченное рубежами Кастилии, Хохмы и Отчины, а с четвертой – Замковыми горами, было почти не заселено, и о нем ходила самая дурная слава.

Плодородные пашни родили здесь все, что угодно, но только не то, что на них сеяли. Скот, хоть однажды пасшийся на этих тучных лугах, через два-три поколения вырождался в нежизнеспособных уродов. Переселенцами, как правило, овладевали гнусные пороки, включая содомию, кровосмешение и людоедство. В заброшенных городах тлела какая-то своя, скрытая от чужих глаз загадочная жизнь. На великолепных, неизвестно кем построенных дорогах, попадались иногда такие путники, что истории об Агасфере, Диком Охотнике или пророке Илие начинали казаться реальностью.

Даже аггелы чурались этого края, где законы природы как бы утратили свою незыблемость и были словно мартовский лед – с виду монолит, а в любом месте может подкарауливать скрытая от глаз трещина. Здесь скитались только охотники за всякими диковинками, давно махнувшие рукой на свою жизнь, да торговцы, ради выгоды способные даже на подвиг самопожертвования.

В конце концов ватаге повезло – забубенный бродяга неопределенной национальности, уже не раз водивший караваны из Кастилии в Хохму за бегемотовым мясом, стоившим там раз в пять дешевле, чем в Лимпопо, нарисовал им довольно сносную схему пути с указанием всех ориентиров.

С тех пор, как они отправились на поиски Эдема, пошли уже вторые сутки, и Зяблику вновь стало худо. Сначала он еще крепился, скрипел зубами и мелкими глотками тянул вино, но потом впал в такой буйный бред, что его пришлось вязать полотенцами. Лилечка тихо плакала, а Верка, израсходовавшая почти все медикаменты, кусала побелевшие губы.

Драндулет мчал, почти не сбавляя скорости, а короткие остановки делались лишь для того, чтобы запастись дровами. Миновав последний ориентир, носивший название «Каменная ступа», Толгай сбился с пути среди голых, совершенно одинаковых на вид увалов, и Хохма открылась перед ними несколько позже, чем ожидалось.

Чем-то она напоминала Гиблую Дыру – необъятная, затопленная водой низина, пристыкованная к крутому берегу другого, совсем иначе скроенного мира, – но на этом сходство и кончалось.

Здесь не бушевала необузданная стихия, не кипели гейзеры, потоки не меняли свое русло, твердь каждодневно не оборачивалась хлябью, а свирепые доисторические крокодилы не сшибались в смертельных схватках с не менее свирепыми морскими гиенами.

Это был болотный рай – тихий, пышноцветный, обильный всякой безвредной живностью, почти безопасный, хотя и непроходимый. Огромные мелководные плесы так густо заросли лотосом, кубышкой, ряской, камышом и осокой, что сквозь эти своеобразные джунгли не мог пробиться и самый узкий челнок. Даже не верилось, что совсем еще недавно здесь громоздились ледяные торосы, от полыньи к полынье бродили белые медведи, а в небе полыхало Северное сияние.

Единственными транспортными магистралями в Хохме были тропы, сначала проеденные, а затем протоптанные бегемотами в озерных и болотных зарослях. Они соединяли между собой немногочисленные песчаные острова и косы, на которых располагались стойбища плосколицых, узкоглазых аборигенов, по воле невероятного случая сменивших полярную тундру на теплое болото, чумы – на тростниковые шалаши, оленей – на бегемотов, а нарты – на вместительные плоскодонки. Только с кухлянками своими они так и не расстались, хотя шили их нынче не из пыжиков и неблюев, а из меха выдр и ондатр.

На берегу раскинулся не очень многолюдный рынок, торговавший всем, что можно получить от бегемота: мясом соленым, вяленым и копченым, шкурами сырыми и дублеными, полуметровыми клыками, не менее ценными, чем слоновая кость, сухожилиями, ливером и даже копытами.

В мутном заливчике фыркали, дремали и харчились заранее припасенной травой (в столь бойком месте собственная водная растительность просто не успевала отрасти) распряженные бегемоты, сверху похожие на черные, глянцево поблескивающие швартовочные бочки.

Толгай долго смотрел на них с обрыва, качал головой и бормотал:

– Котокчыч… Чудовища…

Наскоро перекусив жаренным на углях, смехотворно дешевым мясом, Смыков и Цыпф под видом крупных оптовиков отправились на разведку. Публика тут околачивалась разноплеменная, но все в большей или меньшей степени владели пиджиком – жизнь торговая научила, и вскоре выяснилось, что миссия Отчины находится довольно далеко отсюда, на острове под названием Илиркей, но ее глава, которого местные кличут Колей Мутные Глаза, сейчас в глухом запое; что добраться туда при желании можно без проблем – любой местный отвезет за осколок бутылочного стекла или пару железных гвоздей; что до дальних границ Хохмы никто вроде не добирался и неизвестно, что там за ними находится, но скорее всего та же самая Нейтральная зона, огибающая Гиблую Дыру и Трехградье; что людей с рогами здесь никто не видел, хотя слухи об этих душегубах ходят, и слухи самые жуткие; что ни о каких чудесных снадобьях в этих краях ничего не ведомо, местные лечатся исключительно нутряным салом бегемотов, заговорами и кровопусканиями; и что совсем недавно в Хохме имело место странное, никогда раньше не виданное природное явление – из одного бочага выползло нечто несусветное, не то шестипалая каменная лапа, не то каменный цветок вроде лотоса, только весь серый и размером с доброе дерево, и торчало такое чудо посреди болота несколько дней кряду, медленно сжимая и разжимая свои пальцы-лепестки, отчего воздух вокруг светился, вода покрывалась мелкой рябью, а все бегемоты в округе просто обезумели, потом эта громадина рассыпалась в прах, но воздух в том месте до сих пор продолжает светиться, растительность сплошь завяла, как после заморозков, да и вода уже будто бы не вода, а какой-то мерзкий студень.

С чумазым, тучным туземцем, уже окончившим торговлю и собиравшимся в обратный путь, договорились быстро – приметив на курточке Смыкова армейские пуговицы со звездами, он просто осатанел от вожделения. Драндулет поручили попечению случайно встреченного земляка, державшего здесь коптильню и хорошо представлявшего, с кем он имеет дело.

Впереди ватагу ждала полная неизвестность, и сразу встал вопрос, как быть с Лилечкой. (Верка считалась человеком проверенным – и кору вместе со всеми жрала, и чащобами лазила, и во многих переделках была крещена своей и чужой кровью.)

– А что, если вы нас здесь подождете? – деликатно обратился к ней Смыков. – Жилье какое-нибудь вам снимем. А то дорога у нас хоть и не дальняя, да колдобистая. Лиха хлебнем.

– За кого вы меня принимаете? – обиделась девушка. – Думаете, я квашня неподъемная? Когда нам есть нечего было, мы с бабушкой всю Отчину пешком обошли. Играли и пели за сухую корку. Так и знайте, я здесь одна не останусь.

– Не забывайте, что Лиля в некотором роде наш талисман, – заступился за нее Цыпф. – Совсем недавно мы в этом убедились. Ей покровительствуют кое-какие… сверхъестественные силы.