Страшный зверь - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 13

– И ничего смешного, – словно бы обиделась она. – Так мне еще никто не признавался в своих... чувствах. Спасибо, Сашенька, можешь мне поверить, я тебе этого никогда не забуду и не прощу... Но тогда и я хочу кое в чем признаться, можно?

– Конечно!

– Если бы я была твоей женой... ну, хотя бы любовницей, понимаешь?.. Я бы тебя убила за одну только мысль о том, что ты способен на такой подвиг. Обожала бы, как ненормальная, но все равно убила бы... Мне вчера вечером, когда ты уже уехал, Валька рассказала о твоей семье. О некоторых твоих фокусах. Слухами ведь земля полнится, а в вашей прокуратуре – тем более. Еще – о своей сумасшедшей любви к тебе – в те годы, конечно. И о том, что главной причиной твоего расхождения с Герой, о чем ты, разумеется, даже и не догадываешься, было то, что он не мог не замечать Валькиных чувств к тебе. Но он был... на что уж теперь надеяться, был, конечно, слишком правильным, чтобы заводить с женой разговор на эту тему. Ты, когда встретишься с ней, не проговорись о том, что я тебе сказала, а то она очень переживать будет. У нее и без того слишком много сейчас... Вот и все, мой милый, очаровательный, несостоявшийся любовник, о чем я очень жалею, можешь мне поверить. До свиданья, возможно, действительно где-нибудь, когда-нибудь... если мы не будем к тому времени слишком старыми!

– Спасибо за то, что оставляешь надежду! – рассмеялся Турецкий. – Ну и когда он, твой самолет-то?

И после ее ответа, с неожиданной для себя радостью, отметил, что он ведь вполне может еще успеть помахать ей ладонью вслед. Просто раньше надо выехать в аэропорт. Но не сказал Кате об этом, а лишь весело простился и пожелал удачи. Но подумал, что без такого вот жеста с его стороны их вспыхнувшие чувства друг к другу остались бы неполными, куцыми, лишенными, черт возьми, так необходимой в подобных случаях ностальгии при расставании.

Катя была чрезвычайно удивлена.

Отыскав в толпе улетающей публики ярко-красный кофр и рядом – ее, не то, чтобы совсем уж скорбную, но явно печальную фигурку, а вслед за тем и вспыхнувший изумлением взгляд, который она, скорее, машинально остановила на нем, не сразу узнав, он поблагодарил себя за мысль проводить ее. Прижавшись щекой к его груди, взволнованная Катя цепко обхватила его подрагивающими руками и шептала без остановки, будто молитву:

– Ты знаешь, а я все-таки и ждала, и не надеялась... Неужели не поймет, неужели не взглянет хоть напоследок?.. Даже загадала про себя, если сегодня еще увижу, все будет хорошо. А тебя не было, и я здравым умом понимала уже, что ничего хорошего ждать не придется. Но ты пришел... А я даже не знаю, что тебе сказать, все мысли и слова из головы вылетели... Нет, я не влюблена в тебя, я понимаю, этого нельзя, и тебе самому будут мешать лишние волнения, как там она, что с ней... Ничего этого не надо, лишь бы знать, что с тобой все в порядке, а, значит, и с моими... Ты ведь не дашь их в обиду?..

Это была первая ее фраза, произнесенная вопросительно. Катя подняла голову и требовательно уставилась Александру в глаза.

– Само собой, разумеется, – ответил он. – А как же иначе? Могла бы и не беспокоиться. Мне показалось, что мы прекрасно поняли друг друга... Ты знаешь, я вдруг почувствовал сильнейшее желание, просто потребность, махнуть тебе рукой – на дорожку, чтоб полет и отдых были удачными, и на душе у тебя осталось тепло от нашей неожиданной встречи.

– Спасибо, милый... – она все не отпускала его от себя. Но вдруг улыбнулась лукаво, здорово у нее это получалось: – Дома не попало за позднее возвращение? У тебя ж принцип – не врать?

Он засмеялся.

– Не врать, это еще не значит выкладывать на стол все без разбору. Дозировать надо информацию, но от этого она не становится ложью. Я рассказал все, как было, кроме... собственных ощущений, до которых никому нет дела. Я, возможно, просто забыл о них, – могут же у меня быть провалы в памяти?.. Опять же – и возраст. Слышала анекдот, как пациент разговаривает с врачом? «Доктор, – говорит, – у меня появились провалы памяти». А доктор: «Давно?» – «Чего, давно?» – «Так провалы». – «Какие провалы, вы о чем, доктор?»

Катя хохотала взахлеб, будто из нее вместе со смехом изливалась горечь последних событий, и она успокаивалась, настраиваясь наконец на волну добра и дружеского тепла, на волну отдыха от всех неприятностей.

– Какой ты молодец, – выговорила, наконец, – как ты умеешь успокаивать!

– Ну и слава богу. Теперь ты, вижу, в норме. А то стоит, понимаешь, мировая скорбь, тут не об отдыхе, а о клинике надо беспокоиться... Умница, ты – очень хороший человечек. Я могу без конца повторять, что искренне счастлив, что познакомился с тобой... Но скажи мне, как все-таки отреагировала на нашу болтовню Валя? Не обидел ли я ее случайно? Откуда ж мне было знать о ее чувствах? И как мне теперь вести себя с ней? Ты же ее знаешь...

– А вот как со мной разговариваешь. Открыто и честно. Она ведь тоже летит где-то совсем скоро. Сегодня, я имею в виду. Может, еще и встретитесь. Не бери в голову. Мы с ней любим друг друга и никогда не ссоримся. Единственное, в чем наши взгляды расходились, это в отношении к Герке. Тот был всегда слишком спокоен, холоден... Все знал, понимаешь? Ни в чем не сомневался. Но у живых людей так ведь не бывает?

– Почему ты все время повторяешь: был? Разве что-то уже случилось? – Турецкий напрягся.

– Да, конечно... – Катя смутилась. – Нельзя так, когда человеку плохо... А я, честное слово, не хотела перебегать дорожку, которую Валька, возможно, мысленно протоптала для себя. Не знаю. Но когда ты появился, я сразу подумала, что мне нужен именно ты, и никто другой. Я ведь тоже очень самонадеянная девчонка, всегда была такой. А у нас, на телевидении, кстати, другой и быть нельзя, – съедят. Так что прости, я, в самом деле, не хотела напрягать ни сестренку, ни тебя, уж как вышло...

– Ты будто оправдываешься, а зачем? И перед кем, передо мной? Но у нас же фактически ничего и не было, кроме... ну, кроме сегодняшнего телефонного разговора.

– А это ты сейчас сам узнаешь, – улыбнулась она и ловко отцепилась от него, как будто и не сжимала только что в своих объятиях. – Обернись и удивись.

Турецкий обернулся и увидел Валентину, которая с тяжелой сумкой в руке пробиралась между группами отлетающих в Таиланд туристов, одетых в теплые куртки, и вертела головой в поисках сестры, кого же еще?

– Секунду, – сказал он Кате и быстро пошел навстречу Валентине. – Валя! – окликнул он, и увидел, как вспыхнуло ее лицо: она явно не ожидала такой встречи.

– Ух, слава богу, успела! – выдохнула она, отдав ему свою сумку, но избегая, однако, взгляда Александра и нарочито пылко обнимая сестру. – А у меня тоже совсем скоро... – сказала, словно оправдываясь, явно для Турецкого. – Катюшенька, ты дома ничего не забыла? Там какие-то купальники...

– Все мое ношу с собой, – хмыкнула Катя. – А это – лишние, не знаю, зачем сунула их в кофр. Ладно, оттуда не звонили?

– Нет... И мамы нет дома. Не отвечает домашний. А с мобильниками... ты ж ее знаешь, она их боится. Как бы не было беды, сердце болит.

– Ничего, Валюшка, – успокоила Катя, – Саша рядом будет, он пообещал. Да, Саша?

– И двух мнений нет, – бодро отозвался он, уже видя, что добровольно взваливает на свои плечи дополнительный груз, и еще неясно, какой из них тяжелей, – служебный или теперь личный. – Как говорится, бог не выдаст, свинья не съест. Так ты каким рейсом, – спросил у Вали, и та, не отвечая, раскрыла сумочку и достала билет. – Не знаю, посмотри.

Все правильно, он летел тем же самым, дополнительным рейсом. Подумалось, что вряд ли это было простым везением. Но не заводить же разговора на эту тему!

– Внимание!.. – разнеслось из динамиков.

– Ну вот, и мой! – бодро сказала Катя, выслушав объявление о начале регистрации билетов. – Вы не ждите, это будет долго. Пойдите, кофейку, что ли, выпейте.

Но у стойки появилась вторая девушка в форме, принялась тоже регистрировать билеты отлетающих пассажиров, и очередь пошла быстро. Александр с Валей дождались, когда подошла очередь Кати. Сестры порывисто обнялись, и Валентина отошла в сторону, как бы уступая место Турецкому. И он не стал церемониться, тоже крепко обнял Катю и звонко, даже вызывающе громко, чмокнул ее в щечку. И подмигнул, отстранившись. Она засмеялась: