Радужные анаграммы - Хованская Ольга Сергеевна. Страница 22

„Если угодно, можно понизить размерность нашего реального пространства. Так будет даже проще. Тогда коническая Вселенная превратится просто в привычный конус, в свернутый лист бумаги. Но при этом мы сами будем уже плоскими двумерными существами“.

Стены Зала растворились где-то в сумерках, все объемные предметы вжались в пол. Я, ставший плоским, смотрел снизу-вверх на гигантский конус, парящий в уже не доступном мне третьем измерении. На долгие мгновения я был плоским существом, восхищенному взору которого открывалось бесконечное измерение „высоты“.

„Заполним пространство материей“. И тут же надо мной вспыхнули мириады звезд.

„Сделаем масштаб больше“. Звезды слились в сияющие россыпи, закрутились в спиральные галактики, сжались в плотные шары эллиптических галактик. И все это двигалось, жило, дышало…

— Минуточку… — послышался голос Биркенау. Я вздрогнул — настолько неуместными мне показались звуки его речи посреди этой бесконечной Вселенной, — сейчас, подождите… так, эта поправка учтена… эта тоже… так, секундочку… да, продолжайте пожалуйста.

— Наблюдения на телескопе „Спенсере“ показали, что объект CSL-1 не является космической струной, — ровно сказал Реджинальд, — поскольку космические струны, согласно всем современным физическим теориям, являются неотъемлемой частью истории нашей Вселенной, нами была предпринята успешнаяпопытка получить такую струну в лабораторных условиях.

Я похолодел.

— Что!?… — задохнулся Гарольд. Он привстал с места, впившись глазами в Реджинальда, — он не… надо его остановить, немедленно!!! Мы и так позволили ему слишком много…

— Для удобства дальнейшего использования, сделаем несколько преобразований пространства, — хорошо поставленным лекторским тоном произнес Реджинальд.

Я вдруг увидел, что сижу в зале один. Точнее, пространство вокруг меня было загнуто на подобие кокона, отгородив меня ото всех. Я мог видеть только то, что происходило у меня над головой, все изображения с боков затерялись в немыслимых каустиках.

„Теперь посмотрим, как рождаются струны. Для этого вернемся в прошлое, в очень раннюю и горячую Вселенную“

Галактики исчезли. Надо мной висел огненный пылающий шар. В нем извивались нити и закручивались вихри. Когда я пытался приглядеться к какой-нибудь из сменяющих друг друга структур, изображение услужливо свертывало передо мной дополнительные измерения. Иногда только одно, а иногда шесть или семь, если я попадал в какое-нибудь компактифицированное многообразие. Калаби-Яу возникали как мгновенные срезы многомерных пространств… Изредка попадая в простенькие миры с тремя измерениями, я, по крайней мере, вспоминал, что я все еще обычный трехмерный человек.

Я видел, как рождались струны, как по мере остывания и расширения Вселенной гасли и сворачивались лишние измерения, как пересекались между собой трехмерные конусы.

Снова я видел галактики. Я видел, как они рождались, как росли. Галактики, оказавшиеся между мной и невидимой струной раздваивались, образуя резкие срезы уровней яркости. Струны извивались в пространстве, и цепочка таких пар со срезанными краями послушно вилась позади них.

„Пары гравитационно-линзовых изображений формируются галактиками, фоновыми по отношению к космической струне. С учетом искривления струн, искривления пространства, многомерности этого пространства…“

— Подождите, Реджинальд! — нервно выкрикнул Биркенау, — как Вы это посчитали… сейчас, сейчас, мы не можем проверить…

УСЛОВНО-НЕРАЗРЕШИМО.

УСЛОВНО-НЕРАЗРЕШИМО. АНАЛОГ АНАГРАММЫ КОМПЕНСАЦИИ.

УСЛОВНО-НЕРАЗРЕШИМО. АНАЛОГ АНАГРАММЫ ИЗОМОРФИЗМА.

УСЛОВНО НЕРАЗРЕШИМО. ОБОБЩЕНИЕ АНАГРАММЫ ИЗОМОРФИЗМА.

УСЛОВНО НЕРАЗРЕШИМО……………………….. НЕТ АНАЛОГА.

…………НЕРАЗРЕШИМО………………… НЕТ АНАЛОГА.

…………НЕРАЗРЕШИМО………………… НЕТ АНАЛОГА.

…………НЕРАЗРЕШИМО………………… НЕТ АНАЛОГА.

10 сентября13:58

„Сашенька…“ — прошелестел прямо у меня в мозгу едва слышный голос Реджинальда. Я вздрогнул, посмотрел в его сторону, но из-за темноты увидел только абрис фигуры на фоне очередной переливающейся „анаграммы“. Мне показалось, он смотрит прямо на меня.

— Таким образом, система „анаграмм“ представляет собой… — шел ровный почти механический голос де Краона.

„Саша… пожалуйста… включите… свет… — прозвучало еще тише, — я, кажется, сломал… ближний… выключатель.

Я встал и включил свет.

Зал Заседаний пересекала широкая борозда. Она начиналась от кафедры, сминала паркет, шла через стену и заканчивалась на десятиметровой высоте, почти у самого потолка. Паркет был именно смят, дощечки не сломаны, а выгнуты, как пластилиновые. Толстые металлические плиты, тянувшиеся по всему залу на высоте человеческого роста, были вдавлены в стену.

Угол зала, противоположный кафедре, где стоял де Краон, сильно просел и расширился вглубь стены. Там, в глубине, я увидел несколько косых арок, ведущих куда-то дальше, в темноту. Под арками кто-то сидел. Кто-то живой. Когда я взглянул на него, он проворно умчался в темный боковой проем… Исчезли большие напольные часы. В том месте, где они стояли, на светлом паркетном полу темнело плоское бесформенное пятно.

Это не были „иллюзии“ — сэр Реджинальд Чарльз Этелинг де Краон просто владел структурой многомерного пространства и просто менял его по своему желанию.

„Мастер иллюзий…“ Мастер, но не иллюзий. Магические фокусы не всегда только „иллюзии“ и обман.

Как и Кодекс Бусидо не только всего лишь забавный исторический текст.

Реджинальд опирался обеими руками о стол.

— Моделирование сделано в технике „радужных анаграмм“, — тихо, но четко произнес он, — Это моя шестая анаграмма. Последняя. Напомню уже существующие пять: Вложение, Компенсация, Дуальность, Связность и Изоморфизм. О них рассказывал профессор Биркенау. В целом неплохо рассказывал, но, я бы сказал, довольно поверхностно. В его изложении Изоморфизма не хватало такой структуры…

Пространство нестерпимо запылало зеленым и желтым. Так ярко, что даже включенный верхний свет не мешал ясно видеть все оттенки и переливы. И вдруг я заметил внизу, почти у самого пола, „анаграмма“ постепенно стала приобретать все более отчетливый густой темно-красный оттенок.

Я видел, как Реджинальд судорожно сцепил пальцы обеих рук. По массивному столу пробежала трещина. „Анаграмма“ Изоморфизма погасла. Багровый туман оседал еще некоторое время, бледнел и, наконец, полностью растворился в душном воздухе Зала Заседаний.

Реджинальд молчал. Он держал выразительную паузу, видимо, ожидая реакции из зала.

А в зале повисла пронзительная тишина.

Сейчас встанет Гарольд. Вон, ноздри раздуваются, лицо бешенное. И тогда дело не ограничится фразой типа: „Ау, Биркенау! Отвечать будем, нет?“ Потом Гарольда выведут из зала, а еще потом его выкинут с должности заведующего отделом. Через день или два о сегодняшнем заседании скажут, что профессор де Краон сделал обалденный доклад о космических струнах, и что Гарольд опять по несдержанности закатил истерику.

А что Биркенау прямо обвинили в плагиате, никто даже и не заикнется.

Обычная практика наших Ученых Советов. Какие бы удивительные веще не были показаны, какие бы великолепные теоремы не были доказаны — никто из присутствующих здесь не продолжит тему плагиата Биркенау, Заведующего Главной Лаборатории. Инстинкт окажется сильнее любых впечатлений… Реджинальд не мог знать, что просто обвинить, пусть даже прямо в лицо, окажется недостаточным.

Все молчали. Реджинальд упрямо держал паузу. Его сил больше ни на что не оставалось. Биркенау делал вид, что очень занят разговором с техниками „Аналитика“.

И тогда я сделал самую большую глупость в своей жизни. Я встал и сказал:

— Профессор Биркенау. Как живой классик и общепризнанный автор „радужных анаграмм“, будьте любезны, проясните ситуацию.

— Я никому слова не давал! — рявкнул Биркенау, оторвавшись от мониторов „Аналитика“.