Принц и Нищин - Жмуриков Кондратий. Страница 23

– Ну да.

– Ну тогда до встречи, Ленка. Не об… не обижайся. Меня просто по утрам часто колбасит. Пока.

И Алик Иваныч Мыскин положил трубку и мрачным остекленелым взглядом уставился в стену. Переборов время от времени накатывающую дурноту, Мыскин не без труда поднялся на ноги и медленно побрел к ванной комнате, чтобы принять утренний душ. Возможно, после этого он несколько взбодрится и выдаст какую-нибудь здравую идею по вопросу дальнейших действий. Он прошел по коридору, зацепив по дороге одежный шкаф в прихожей и едва удержавшись оттого на ногах – ежеутренний симптом, чего же еще хотите, – и рывком распахнул дверь ванной. И обомлел. Перед зеркалом стоял и пристально рассматривал свое отражение парень лет двадцати-двадцати одного, высокого роста, с синеватым свежевыбритым черепом, оптимистично переливающимся под ярким светом лампы. Кисть правой руки его была аккуратно забинтована, и на повязке проступали пятна свежей крови. Лицо молодого человека было помято и распухло почти до неузнаваемости – левый глаз заплыл, бровь над ним рассечена, обе губы были разбиты и распухли, мочка левого уха надорвана, как если бы оттуда с мясом вырвали серьгу. Но как бы ни был неузнаваем этот парень – с перекошенным лицом, забинтованной рукой и с обритой «под ноль» головой, – Алик Мыскин не мог не узнать его.

– Се-ре-га? Кто это тебя так отделал? И зачем это ты налысо побрился?

Тот вздрогнул и оторвал взгляд от зеркального отражения, и его единственный – единственный неповрежденный – мутный глаз уперся в Александра, и свирепое недоумение проползло по многострадальному лицу.

– Что за бодяга, блин? – резко вытолкнули припухлые губы Воронцова (или кто это там был). – Ты кто такой, ежкин крендель?!

– Сере… – начал было Алик, но был оборван вторично, и еще грубее, чем в первый раз:

– Че ты там мямлишь… stinkin` God sodomizer?!

Сергей Борисович Романов был превосходным организатором. Он быстро рекрутировал весь обслуживающий персонал гостиницы «Братислава» для оказания всех мыслимых и немыслимых услуг заезжей московской суперзвезде.

– Вы не понимаете, с кем имеете дело, что ли? – резко выговаривал он администратору. – Вот приедет к вам какая-нибудь Таня Овсиенко или прочая Маня-Клава Буланова, вот тогда и будете строить из себя пятизвездочный отель в Пальма-де-Мальорка!

– А что такое? – несколько стушевавшись, спрашивал опешивший администратор. – Разве что-то не так, господин Романов?

– Пока так. Но именно на случай отклонения от стандарта я и довожу до вашего сведения эти азбучные истины. «Азбучные истины» человека, непонятно каким образом занявшего место, представляющее собой среднее арифметическое постов импрессарио, начальника охраны и координатора гастролей при «звезде» из столицы, сводились к душеспасительным нравоучениям, нередко скатывающимся до банальных угроз. Однако в результате полперсонала «Братиславы» сбилось с ног, выполняя указания Сергея Борисовича и Алексея Фирсова, кстати, не являющегося сотрудником охраны Принца. Конечно, последнего пункта биографии никто не знал, но это не мешало Алексею внушительно показывать репортерам на дверь гостиницы и говорить несколько утрированным басом:

– Никакой пресс-конференции, господа.

– Он что, плохо себя чувствует? – пискнула какая-то журналисточка в бесформенном пестром балахоне, взмахивая веснушчатой рукой прямо перед носом Фирсова.

Тот смерил представительницу пишущей прессы снисходительным взглядом с высоты своего двухметрового роста и, не меняя индифферентной интонации, отчеканил:

– По всей видимости, девушка, у вас плохо со слухом. Я же достаточно ясно сказал: никаких комментариев!

…Свежеиспеченный Аскольд сидел в кресле перед огромным зеркалом в одних узеньких трусах, более пригодных для мужских дефиле в стрип-клубах, нежели для выполнения бытовых функций. Над ним хлопотали две девушки и один откровенно педерастического вида молодой человек. Девушки обмахивали Сережу какими-то кисточками и готовили косметику, а молодой человек – как оказалось, стилист и главный визажист Аскольда, – колдовал над его волосами, которые еще вчера составляли добротную мужскую прическу, а сегодня превратились в какое-то буйство глаз и половодье чувств на сюрреалистический манер.

Впрочем, нельзя сказать, что это – в смысле обмахивание кисточками и чудодействование в волосах – было совсем уж неприятно.

– Так, – пробормотал стилист, брызгая в разроненные фрагменты недавней шевелюры чем-то чрезвычайно тонко пахнущим и словно обволакивающим мягкой аурой теплого, почти осязаемого аромата. – Что-то не разберусь никак, что ему подобрать на сегодня. Лондонский вариант не пойдет… да и вообще… что-то непонятно.

Он довольно бесцеремонно повернул податливую шею Сережи Воронцова и посмотрел на его профиль.

– Мм-м-м… н-да, принц. Бросать тебе пора.

– Что бросать-то? – неожиданно визгливо выговорил Сережа. – Что бросать-то?

– Да ничего, – покачал головой тот, – это я так. Вареный ты. Не в тонусе. Залипаешь. Сейчас, впрочем, поправим. Алиска!

– Да? – Одна из девушек, которая в данный момент подпиливала ногти на ногах псевдо-Аскольда, приподняла голову и посмотрела на стилиста. – Чего, Элтон?

Джон, что ли, подумал Сережа, растерянно глядя на собственное – непривычное до жути – отражение в зеркале.

– Напрягается он что-то. Наверно, ночью немного перестарался, пидрила. Небось, опять «дорожки» клевал да текилой батонился.

Сережа встрепенулся: это что, про него? Или они привыкли называть так и настоящего Аскольда? То принцем титулуют, а то… вот. Если это действительно так, то дело становится совсем забавным.

– Прогони-ка ему легкий массажик по укороченной программе, а я посмотрю, какие тона ему подобрать. Так лучше просекаешь… да ты сама не хуже меня знаешь. – И молодой человек хитро подмигнул вызывающе распустившей красивые чувственные губы Алисе. – Давай, девочка.

Это что же это за массаж по укороченной программе, подумал Сережа и тут же почувствовал, как последнее прибежище его скромности, невинности – и неводочности, как не преминул бы добавить Алик Мыскин, – его скудные, как фиговый листочек, трусы, – легко стаскивают с него две легкие и умелые девичьи руки.

– Ну что ж, – промуркала Алиса, беря в руки мужское достоинство «его высочества», – это, пжа-алуй, получше будет, чем у…

Концовка фразы была порнографично заглочена вместе с объектом «массажа по укороченной программе». Вот так подбор тонов!

А девушка оказалась техничной до виртуозности: перед глазами Сережи Воронцова тут же завороженно завертелись разноцветные круги и перехватило дыхание: массажик по укороченной программе… Алиса… Миеллофон…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. «Р-Р-Р-РОКИРОВОЧКИ» ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Я думаю, ни у кого не составит труда представить чувства человека, который поутру обнаруживает в своей наглухо запертой квартире друга, коего он долго и безуспешно искал накануне весь вечер и часть ночи. Как он попал сюда, почему не дал понять, что он находится рядом, за стеной, прекрасно понимая, что его должны искать, – непонятно.

Но ощутить себя на месте того же человека в тот момент, когда этот счастливо обретенный друг агрессивно-недоуменным тоном спрашивает у него, хозяина квартиры, кто он такой, – это, простите, переходит все рамки человеческого разумения.

И гадай, что же такое произошло с парнем, если он не признает ближайшего друга и не отдает себе отчета в том, где находится. При этом выглядит вполне вменяемой человеческой особью.

– Ты кто такой? – повторил человек у зеркала.

– Да ты че, Серега? – опешив, пробормотал Алик. – Ты вообще как тут оказался?

Тот отвернулся с таким видом, словно пытался отвязаться от назойливого призрака ванной комнаты, появляющегося в самый неподходящий момент:

– Какой я тебе Серега?

– Ну и рррокировочки… сильные! – выдавил из себя Алик фразу, входящую в классический перечень номеров, данных Б. Н. Ельциным. – Понима-а-аешь…