Принц и Нищин - Жмуриков Кондратий. Страница 24

– Ничего я не понимаю!

– По-моему, кто-то из нас сошел с ума, – сказал Мыскин и, довольно бесцеремонно отстранив разглядывающего свое распухшее лицо страдальца, включил душ.

Тот, казалось бы, только по-настоящему заметил Алика Иваныча. Повернулся к нему с лицом Ипполита Матвеевича Воробьянинова, не обнаружившего денег в очередном стуле, и рявкнул дребезжащим, но, несомненно, хорошо поставленным голосом:

– Так это Романов шутит такие мерзкие штучки, чертова каракатица? Я думал, блин, что это отель какой-то особо занюханный, а это, блин… Ну, он у меня попарится с собственной жопой, дурачок хре…

Продолжение этой искрометной фразы Алик так и не услышал: раздался долгий звонок в дверь.

В страдающей от абстинентного синдрома голове это прозвучало как железом по стеклу.

Дз-з-з-з!

Алик сдавленно глотнул, ощутив, как по спине холодной будоражащей волной катится озноб – от неожиданной, бессознательной тревоги…

– Открывать? – Он вопросительно посмотрел на ничуть не отреагировавшего на звонок «Воронцова». – Что-то я не припомню, чтобы кто-нибудь так звонил… может, Лена? Да нет, она вряд ли…

– Да открывай ты! – оборвал его тот. – Это, по ходу, за мной. Кончился арсенал шуточек. Я помню, было дело, когда в Лондоне…

Алик смерил его, мягко говоря, недоуменным взглядом, а потом распахнул дверь ванной и пошел к входной двери. Звонок прозвучал вторично. Алик протянул было руку к замку, чтобы защелкнуть дверь на цепочку и спросить через глазок, кто это, собственно, пожаловал, но в этот момент в замке что-то щелкнуло и дверь распахнулась.

Алик машинально отпрянул, и в прихожую ввалился здоровенный парень в черной футболке, обтягивающей мощные мышцы рук и торса, и в короткой жилетке.

В руке он держал пистолет. Длинное дуло молниеносно мелькнуло в воздухе и ударило в бок Мыскину с такой силой, что тот, скрючившись и хрипло охнув, отвалился к стене и сполз до самого пола.

Несколькими ударами ноги в массивном ботинке здоровяк перевернул длинное худое тело Александра и уложил на живот, а потом заломил руки и больно ткнул дулом пистолета в затылок.

– Лежать тихо, падла!

– Да ты че, брателло, мы уже бабеус за эту хату скинули, тут какая-то непонятка… – начал было Мыскин, но тут же получил такой удар в основание черепа, что пол гулко ухнул и оплыл перед глазами, в белесом воздухе закружились искры, а потолок в серых разводах, уваливаясь, как крылья дельтоплана, заполоскал над его головой, словно свежевыстиранная простыня на бельевой веревке.

– Молчи, падла! – громыхнуло над его головой.

– Но…

– Защеми хлеборезку, я сказал!!

В прихожей появились еще двое амбалов, и одновременно из комнат появился лысый Сережа Воронцов… или кто это там такой есть, ошеломленно заметалось в мозгу Алика.

– А-а-а, явились, – буркнул он, – а то что-то я не пойму… проснулся черт-те где… никого нет, ни тебе пожрать, ни…

– Ладно, пошли! – грубо оборвал его первый амбал. – Расквакался тут, гнида!

Тот буквально онемел: если судить по выражению его лица, то, по всей видимости, никто в жизни никогда не разговаривал с ним так неприкрыто грубо.

– А этого чего? – после некоторой паузы проговорил он, указывая пальцем на распростершегося на полу Алика. – Никак… ка-а-анчать его собрались?

Словно молния прожгла ноющую от плотного удара здоровяка голову Мыскина: он вспомнил этот несколько шепелявящий жеманный голос, манерно растягивающий гласные, вспомнил и выхватил из памяти эти певучие, чуть наигранные интонации прирожденного паяца.

Аскольд. Собственной персоной. В воронцовской квартире. Нарочно не придумаешь.

…Но без грима, с изменившейся от нажитых за ночь кровоподтеков и синяков физиономией, налысо обритый, – он куда больше походил на впавшего в запой и нарвавшегося на несколько добрых кулаков Сережу Воронцова, чем на самого себя – Аскольда. Те же движения, та же фигура и рост, та же манера поворачивать голову, та же – насколько можно судить по распухшему лицу – мимика.

Амбалы никак не отреагировали на вопрос Принца – если иметь в виду словесную реакцию.

Зато иные формы общения были представлены в самом интенсивном порядке.

…Московская «суперзвезда» наклонилась над лежащим на полу Мыскиным, и в эту секунду кулак одного из незваных гостей легко коснулся головы Аскольда – казалось бы, совсем легкое касание, но тот, не издав ни звука, мешком упал прямо на Мыскина, ткнувшись носом между его лопаток.

– Ты, мудила, полегче его… а то пойдешь в расход по статье «порча олигархической собственности»! – с претензией на хромающий на обе ноги юмор прошипел кто-то. – Ведь его родственничек…

Мыскин не успел дослушать фразу главного налетчика до конца; грубый голос спросил: «А что с этим, братва? Фирс сказал – убирать?»

Со словом «убирать» перед глазами Алика Иваныча полыхнула звонкая вспышка – словно безумный художник развел палитру из одних алых, красных, бордовых, черных с искрой красок, – а потом медленно опустился огромный бархатный – театральный занавес…

Сергей Воронцов сидел в своем гостиничном номере и смотрел телевизор. Перед этим он получил несколько серьезных рекомендаций по ряду моментов, как-то вести себя на сцене, ритмично открывать рот под фонограмму и каким образом не очень сильно выбиваться из ритма шоу-балета.

В принципе, это ему удавалось неплохо, а, прослушав «фанеру», под которую ему предстояло «петь», Сережа нагло заявил, что сам он спел бы не хуже. Последние консультации в пустом танцполе при гостинице «Звездная» проводили стилист Элтон (которого на самом деле звали Валера, с недопустимой для человека его профессии фамилией Сухоруков) и оказавшийся руководителем подтанцовки и бывшим профессиональным балеруном вчерашний обиженный Курицын-Гриль.

Последний, по всей видимости, еще не понимал, что Воронцов и Аскольд – это разные люди. Конечно, он накануне видел эту парочку в «Голубом небе», но теперь, судя по всему, находился в твердой уверенности, что тот человек, который отрабатывал танцевальные па и артистично раскрывал рот, не издавая при этом ни звука – это Аскольд.

Романов, сидевший за столом администратора в чисто американской манере – ноги на стол, – следил за всем этим издали и негромко говорил Фирсову:

– Я же говорил, что он не хуже Аскольда. Пластика у парня великолепная, ничего не скажешь.

– Конечно, великолепная. Ты хорошо изучил его послужной список? Так вот, он кем угодно может работать. Я когда прочитал в досье, какими вещами этот паренек баловался, так, откровенно говоря, даже чуть-чуть оторопел. После всего этого остаться в живых и еще жить, как нормальный человек, ни от кого особенно не скрываясь… дать себя найти так, как он позволил это сделать нам – это, я тебе скажу, надо или без башни быть, или… черт его знает.

Фирсов покачал головой, а потом продолжил:

– И еще этот козел, крупье из «Золотых ворот», который нам и оформил всю эту подставу… ведь он и не знает, с кем дело имеет. До конца не понимает. Взял с собой четырех амбалов, которые только что и умеют, как лохов трясти да загулявшую клиентуру потрошить и на улицу вышвыривать, и пошел к этому Сереже Воронцову. А тот, с Мыскиным своим, голыми руками, с бодунища – и под орех.

– Ты мне уже это говорил, – предупредил Романов.

– О таком можно и второй раз послушать! А вчера, когда я с женой, с Ленкой, пошел в казино, этот Юджин начал ругать Воронцова последними словами, говорил, что тот уже и в школе был немного скорбен на мозги. Потом ксивы на квартиру тыкал… рукой, которая у него, стало быть, неувечная, – саркастическим тоном добавил Алексей. – Даже у Ленки лицо вытянулось, когда она услышала, как Юджин этого Воронцова во все лопатки ругает.

Романов передернул щуплыми плечами:

– Ты лучше посмотри, как он на сцене двигается! Ну не хуже Аскольда, чтоб мне сдохнуть!

– Да… – проговорил Фирсов, – тут не столько портретное сходство важно, хотя и оно почти что во главу угла… сколько пластическое соответствие. А ты слышал, как он заявил, что лучше бы пел под собственную фонограмму или вообще вживую… не хуже, чем у Аскольда, вышло бы. Вживается парень в роль!